Никогда не угаснет, стр. 8
— Покормила… — еле слышно ответила Вера.
— На неё, что ли, пришли жаловаться? — Раскосые глазки «собеседницы бога» вспыхнули. — Я знаю, она лодырька.
— Ничего подобного, — возмутилась Инка. — Мы думали, Вера больна, и пришли её проведать.
— И она совсем не лодырька, — вмешался Черепок. — Вот я лодырь…
— Долго вы тут будете тары-бары разводить? Посидели — и довольно, — рассердилась Марфа. — До свиданьица.
Инка обиженно пожала плечами.
— Идёмте, ребята.
Но в это время в двери кто-то дважды постучал, и в комнату вошёл парень в кепке, в синем костюме.
— Собеседница бога, Марфа, здесь живёт? — Он улыбнулся, а глаза его между тем смотрели строго и внимательно:
— Вы будете Марфа?
Парень, не ожидая приглашения, сел за стол и весело проговорил:
— Влюблён. Покоя не нахожу.
Он протянул Марфе руку — крепкую, широкую.
— Посмотрите, уважаемая, и скажите, что ожидает меня в будущем.
Марфа своей рукой легонько отодвинула его руку, хитрые зрачки раскосых глаз беспокойно забегали.
— Что, не хотите мне помочь? — удивился парень. — Ведь я заплачу, сколько полагается.
— А я мужчинам и партейным не помогаю, — надменно проговорила Марфа.
— С чего вы взяли, что я партейный, тётенька? Да я же по-хорошему к вам. Случай такой… Знакомая посоветовала к вам обратиться.
Парень оглянулся, остановил взгляд на архистратиге Михаиле с мечом и перекрестился.
— Вот вам крест… Верный человек меня к вам прислал. — Он вынул из кармана червонец, положил его на стол.
— Ну, давай руку, — смягчилась Марфа.
— Она тибе тоже любить. Только не хочет виду показывать.
— Вы правду говорите, тётенька? Вот обрадовали! — Парень улыбается, и улыбка у него ясная, а глаза всё такие же строгие и внимательные. Глаза медленно ощупывают стены, пол, потолок и задерживаются на маленькой дверце, прикрытой старенькой портьерой. Марфа между тем продолжает предсказания:
— Только не судьба тебе с этой женщиной жизнь строить. Судьба тебе выходит жениться через два года и девять месяцев на другой.
— Не хочу я на другой… Не будет у меня никакой другой, — сердито проговорил парень и поднялся из-за стола, расправив широкие плечи. — Ну погадала, спасибочко.
Он ушёл, даже не взглянув на ребят.
И только он вышел, маленькая дверца, прикрытая портьерой, распахнулась, и на пороге появилась высокая женщина в чёрном платье. У неё круглое лицо, на подбородке ямочка, а на лбу шрам.
— Верка! Принеси бутылку лимонада! — она протянула Вере рубль. — А это кто такие?
— А, вы ещё здесь? Ещё не ушли? — набросилась на ребят Марфа. — Верка, воду поставь, стирать будешь. И платье сыми — расфрантилась!
— Сейчас… — не поднимая головы, тихо сказала Вера.
Один за другим ребята вышли из дому. Не знали они и не догадывались о том, что из окошка чуланчика смотрит на них Вера.
Некоторое время дети шли молча. Черепок первый нарушил молчание:
— Ёлки-палки, ну и собеседница! Да это же ведьма настоящая!
— А парень ушёл недовольный, — заметила Липа. — Ещё бы, целый червонец дал, а она ему неприятную судьбу предсказала.
Против обыкновения Липа не смешит товарищей. Липа озадачена.
— Странно, — говорит она. — Такой симпатичный парень и верит гадалкам!
Инка молчит. Она думает, напряжённо думает. Ну, откуда знает она эту женщину в чёрном? Где она видела это круглое лицо с ямочкой на подбородке, со шрамом на лбу? И вдруг… Вспомнила! Вспомнила! Вспомнила! Да это ведь та же самая монашка, которая отказалась пожертвовать на беспризорных!
Встреча в парке
Сентябрьское утро. В парке тихо и пусто. По дорожке, усыпанной разноцветными сухими листьями, бредёт Инка. Она не торопится. До начала занятий целых полчаса. Инка любит этот парк. Особенно по утрам. Днём тут жарко и шумно. Девочки играют в серсо и в дьяболо, хохочут, ссорятся, мальчишки гоняют обручи, маленькие капризули в белых чулочках и жёлтых ботиночках лениво повторяют за бонной немецкое стихотворение:
А ранним утром здесь так свежо и хорошо! Воздух чист и удивительно прозрачен. На ласковом, по-летнему голубом небе медленно плывут барашки облаков.
У девочки хороший слух. И она слышит, как ветер шумит в сухих тополях, глухим и озабоченным голосом что-то нашёптывая им; как хрустят под ногами листья и в голубой вышине с тонким звоном проносится журавлиный ключ.
У девочки хорошее зрение, ничто не ускользает от её зорких, внимательных глаз.
Падают, кружатся в воздухе листья — медные и красные, тёмно-коричневые и ярко-лимонные, блестят на солнце шёлковые паутинки. Инке кажется, что они похожи на серебряные рельсики. Если она посмотрит ещё внимательнее, то увидит, как по этим рельсикам скользят маленькие серебряные вагончики и сидят в них усатые жуки, бархатные бабочки, мохнатые гусеницы. Всё, на что только ни взглянет девочка, становится из обыкновенного — необычайным, из скучного — интересным, полным очарования и тайны. Молодой кленок, трепещущий на ветру глянцевитой, точно лакированной листвой, это испанец с кастаньетами. Дупло в осокоре похоже на склеп. А в конце аллейки стоит, подняв к небу руки без кистей, кто-то злой и страшный. Инка бежит к нему, разрывая головой паутинки-рельсики, и видит: да это же старый тополь, без верхушки, без листьев — с двумя высохшими ветками-руками.
Бежит Инка по парку, и вместе с ней, обгоняя друг друга, бегут её мысли, лёгкие и радостные. О предстоящем Октябрьском празднике, о том, как пойдёт, она с мамой гулять на Владимирскую горку, о подружках, о Димке, о Лёне Царенко. Вспомнив о Лёне, Инка вздыхает. Она завидует ему. Ей тоже хотелось бы овладеть эсперанто. Может быть, записаться в кружок при клубе «Ленинской кузницы»? Нет, лучше самостоятельно заниматься. По секрету. Никому ничего не говорить об этом. А когда наступит мировая революция, весь отряд неожиданно узнает о том, что она. Инка, эсперантистка. Вот будут завидовать! Гордые мечты овладевают девочкой. И вот она слышит уже, как о ней говорят:
— Эту высокую девочку пошлите к индийцам. Она владеет эсперанто.
— Пионеры Калифорнии хотят побеседовать с украинскими пионерами. Что? Они знают эсперанто? Пионерка из киевской девяносто пятой школы тоже хорошо говорит на эсперанто. Её зовут Инна Ивицкая. Да… Да… Сообщите об этом по прямому проводу.
Откуда и куда будут протянуты провода, кто с кем будет разговаривать, Инка представляет себе весьма туманно. Хоть и туманно, но образно девочка представляет себе начало мировой революции так: она идёт по площади, залитой солнцем, в одной шеренге с немецкими, китайскими, негритянскими, английскими пионерами, короче говоря, с пионерами всех национальностей. Играет объединённый международный шумовой оркестр, которым дирижирует Черепок. По площади идут колонны рабочих и мчатся грузовики, на которых сидят не деревянные чучела, а живые фашисты и буржуи в натуральном виде. У них грустные, заплаканные лица, у всех этих лордов, графов, королей, китайских мандаринов, владельцев алмазных россыпей, миллиардеров. Но Инке их нисколько не жаль, потому что они эксплуататоры!
Инка уверена, что в первый день мировой революции по случаю великого праздника отменят занятия во всех школах земного шара. И, конечно, она хотела бы, чтоб случилось это именно тогда, когда по расписанию у них будет два урока математики подряд!
Хорошо было бы также в первый день мировой революции открыть все кондитерские магазины. Чтобы каждый человек, ну и, конечно, каждая девочка, могли свободно войти в любую кондитерскую и провести в ней сколько угодно времени. И свободно есть там все сладости.
Но не пора ли в школу? Девочка ускоряет шаг, энергично размахивая клеёнчатым портфелем. В портфеле — книги, тетради, билеты членов ячейки «Друг детей». Эту нагрузку Инке дали с воспитательной целью, специально для того, чтобы она избавилась от рассеянности. Рассеянность — Инкин позор и несчастье. На переменке она открывает крышку парты и поднимает крик на всю группу: