Никогда не угаснет, стр. 31

— Что случилось. Инка? Почему ты на меня обиделась? — она обняла девочку за плечи.

— Я не на тебя обиделась, — всхлипнула Инка и неожиданно оказала; — Я себя ненавижу.

— Что-о? — Сима прижала к заплаканному лицу девочки горячую щеку. — Что с тобой?..

— Потому что я ничего не умею… Ни верёвочки сделать не умею, ни кульбита… И вообще я хуже всех…

— Как так хуже? — не поняла Сима.

— А вот так… — слёзы досады подкатили солёным клубком к горлу, и Инка громко всхлипнула. — Ноги… У меня ноги, как щепки!

— Ничего подобного! Самые обыкновенные ноги!

— А в строю я первая стою. Со всеми мальчишками. Потому что я самая длинная. Каланча настоящая. Мне бы в сто раз лучше было бы лилипуткой родиться…

— Ох и глупышка! — Сима захохотала так весело и заразительно, что Инка не выдержала и сквозь слёзы тоже стала улыбаться. — Ты глупая, глупая, — Сима вынула из карманчика жакета гребёнку и причесала Инку. — Хочешь, я тебе открою одну важную тайну?

Инка кивнула головой.

— Так вот, слушай. Если ты будешь думать: «Я каланча, у меня ноги, как щепки», — твои мысли узнают Юлька, Черепок, Стёпка и вообще весь отряд. Поняла? А ты должна думать наоборот… Хитро?

— Хитро, — согласилась Инка.

А Сима потребовала:

— Дай мне бумагу и цветные карандаши.

Что это она надумала? Инка дала ей листик бумаги и несколько цветных карандашей. Сима нарисовала платье с оборочками.

— Видишь, сейчас оно будет голубым. А по голубому полю разбросаем маленькие букетики синих фиалок. Тебе очень пойдёт такое платье. Красиво?

— Красиво! — ахнула Инка.

— А теперь нарисуем для Сони платье…

— Ей красное, она чёрненькая.

— Можно. Нет, пожалуй, знаешь какое ей пойдёт? Кремовое. С крупными гвоздиками. Правда? Ох, Инка, Инка!

Сима обняла девочку за плечи и задумчиво проговорила:

— Знаешь, о чём я мечтаю? — глаза у неё стали огромными, а золотые точечки в зрачках вспыхнули. — Я мечтаю после рабфака в текстильный институт поступить и стать художником по текстилю. Какие я буду узоры для тканей придумывать! Мне уже сейчас они снятся!

А в комнате между тем стало совсем темно. Сима зажгла маленькую настольную лампочку, и Инка улеглась на диван. Сима присела рядом и стала рассказывать ей об узорах, которые она видит во сне и наяву: голубые-голубые васильки, ярко-красные тюльпаны, на которых сидят бабочки — это ткани для девочек. А для девушек она придумает лёгкие прозрачные платья — белые, с украинским орнаментом по краям… А для старушек — тёмно-синие и цвета спелого каштана с разными квадратиками и треугольниками. Все эти узоры под маркой «Советский» будут такими красивыми, что во всех странах мира нам начнут подражать. Даже самые первые модницы мира захотят носить платья советской марки.

Вошёл Рэм и сел на стул у окна.

— А я дал Кольке мат, пока вы тут беседовали, — сказал Рэм.

— Тише… Она заснула, — шепнула Сима и подошла к Рэму. Но Инка и не думала спать. Она просто закрыла глаза, но не совсем, а оставила узенькую щёлочку. Сима и Рэм думали, что она спит и ничего не видит и не слышит. А Инка всё слышала и через узенькую щёлочку в левом глазу увидела, как Рэм стал расплетать и заплетать длинную Си-мину косу. Потом Рэм спросил:

— Сима, ты не знаешь, кто такой этот мраморный дядя? Вот… на пианино?

— Не знаю… — пожала плечами Сима.

Инка хотела сказать, что это Бетховен, но они ведь думали, что она спит. И девочка ничего не сказала. Рэм и Сима подошли к окну. Очень грустным голосом Рэм спросил:

— Симочка, родная! Ну почему же ты не хочешь пойти со мной в ЗАГС? Ты всё оттягиваешь…

— Рэм! — Сима погладила его по голове. — Я бы сию минуту побежала с тобой в ЗАГС. А мама? Ты ведь знаешь, она хочет, чтоб мы венчались.

— Что ты? Никогда, ни за что… — Рэм взволнованно зашагал по комнате. — Мы убедим маму, вот увидишь, она согласится.

И он обнял Симу. Инка приоткрыла левый глаз, но Рэм обернулся, и она снова притворилась спящей.

— Да, Сима! Знаешь, что! — вспомнил Рэм. — Я решил отказаться от премии. Ну зачем она мне? Что я, буржуй, что ли? Подумать только: это ведь пятьсот рублей! Пусть лучше на цех пойдёт!

— Нет, — возразила Сима, — лучше отдай на чайную. На комсомольскую чайную. Купим на все деньги скатерти, занавеси, красивую посуду…

Они вышли из комнаты на цыпочках, взявшись за руки. А Инка через щёлочку в левом глазу заметила ещё одну новую штопку у Симы на чулке — седьмую по счёту.

Находка

В то знойное лето мечты мальчишек были прикованы к Северному полюсу. Имя итальянца Умберто Нобиле вскружило им головы, вселило в души неясную тревогу и жажду подвигов.

Катастрофа дирижабля «Италия» взволновала весь мир. Газеты полны были сообщениями о пропавшем дирижабле.

Мальчишки девяносто пятой школы, как и мальчишки во всём мире, потеряли покой. Прежние интересы для них померкли. «Италия», «Нобиле», «Бухта Кингс-Бей» — слова эти повторялись бесконечно. Вовка Черепок похудел от волнений и дум. Он считал, что катастрофа «Италии» касается его, как будущего лётчика, в первую очередь. На переменках и после уроков вокруг «камчатки» собирались ученики. Черепок рисовал на листе бумаги дирижабль.

— Видите, — блестя глазами, объяснял он, — это удлинённый баллон из стальных труб, с газом, с тёплыми кабинами для экипажа. А вот здесь… на борту радиостанция…

Стёпка теперь каждый день приходил в школу. Вместе с Черепком, Димой и Васей они часами простаивали перед картой.

Десять дней об «Италии» не было никаких известий. Наконец наши газеты сообщили, что советский радиоаматор Шмидт принял радиотелеграмму от Нобиле. Оказалось, что дирижабль очутился на Земле Франца-Иосифа и требует помощи. А ещё через три дня Шмидт сообщил о новой телеграмме: «Италия» потерпела крушение, натолкнувшись на ледяную гору. Несколько человек ранено».

И вот по решению Советского правительства были снаряжены две экспедиции: ледокол «Красин» и ледокол «Малыгин».

Эти знаменательные события совпали с началом каникул. В один из дней Стёпка прибежал к Инке, сияющий, взволнованный, и ещё с порога радостно крикнул:

— Слыхала? Чухновский нашёл двух участников экспедиции… «Красин» по дороге спас «Монте-Сервантес». Вот дела! — Он шмыгнул по старой привычке носом и сказал:

— Пошли на Черепановку гулять.

Инка хотела было немного поломаться, но передумала и сразу согласилась:

— Хорошо, пойдём. Давай и флажки с собой захватим, по азбуке Морзе будем заниматься. Ладно?

— А чего… Можно и позаниматься.

Через пять минут Стёпка и Инка шагали по направлению к Черепановке. Они взобрались на самую-самую верхушку и построили себе там шалаш из веток. Сквозь щели шалаша просвечивало горячее солнце, и весёлые зайчики прыгали по Стёпкиному загорелому лицу, сверкали на его чубе. Он сидел, обхватив колени руками и думал. Далеко-далеко витали его мысли. Он был сейчас вместе с ледоколом «Красин». Прокладывал себе путь среди ледяных гор, пробивался через необозримые ледяные поля, оторванный от всего мира, преследуемый туманами и штормами.

— Стёпка, — толкнула его под бок Инка, — о чём ты думаешь?

— Так, ни о чём. Стих сочиняю… про ледокол «Красин».

— Ты поэт? — удивилась Инка. — А псевдоним у тебя есть?

— Чего? Какой такой сендоним?

— Вот, например, Лёнька Царенко. Он пишет пьесу, и у него есть псевдоним.

Стёпка пожал плечами.

— Нема y меня сендонима… Хочешь, я прочитаю тебе… стих.

— Про Красина?

— Не-е… Я ещё его не закончил… Я тебе прочитаю, что я писал про свою прошлую беспризорную жизнь… Слушай.