Никогда не угаснет, стр. 27

— Спасибо вам, ребята, за бдительность, за то, что вы доставили нам ценные сведения.

…В тот же день Стёпка в сопровождении членов совета отряда отправился в детдом. Заведующая детдомом Маруся Коваленко сидела в своём кабинете. Димка положил на её стол заявление и, кашлянув в кулак, сказал:

— Прочитайте, пожалуйста, товарищ Маруся.

Товарищ Маруся взяла листок и вполголоса прочитала:

«Мы, пионеры 6-й группы 95-й школы, просим принять в детдом имени III Интернационала беспризорника Степана Голубенко и просим сделать из него честного гражданина нашей Советской республики».

— Это ты Степан Голубенко? — спросила Маруся.

— Я.

— Ну, здравствуй, садись.

Стёпка стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Я тебе предлагаю, — продолжала Маруся, — раньше всего осмотри наше «королевство». Если не понравится, скажешь. Неволить не будем.

— Ему понравится! — вырвалось у Инки.

— Если не понравится, — повторила Маруся, — не скрывай, отпущу на все четыре стороны. Но если уж решишь остаться — тогда навсегда. Ясно?

— Ясно. — Стёпка поднял голову, и взгляд его встретился со спокойным, немного суровым взглядом Маруси.

В тот же день, в сопровождении Фили, председателя совета детдома, Стёпка осмотрел «королевство». Он обошёл дом, сад, заглянул в кузню, постоял перед библиотекой-читальней, на которой висела табличка: «Входить без пальто и шапки, с чисто вымытыми руками». В сапожной мастерской, заваленной обрезками кожи и грудой моделей, сидели, склонившись над колодками, коммунары.

— Буду работать в столярной, — решил Стёпка.

В тот же день, согласно обычаю, он прошёл совет. Стёпка стоял перед членами совета, заложив руки за спину, и коротко, отрывисто отвечал на вопросы. Мальчик прекрасно знал, что все они — плечистый, насмешливый Филька, Вася, Петух, Костя прошли ту же школу жизни, что и он: ездили на буферах, бродяжили по стране, сидели в милиции. Но это было в прошлом. Сейчас отделяла их от Стёпки новая, сознательная жизнь.

— Выкладывай всё начистоту! — сказал Филя.

Стёпка пожал плечами. Он не знал, что именно нужно выкладывать.

— Кто ты? — не спуская с него пытливого взгляда, спрашивал Филя. — Глот?

Стёпка покачал головой.

— Шармач?

— Не-е… Я — сявка, — скромно признался мальчик.

— Ещё говори, — продолжал Филя, — что у тебя требуется искоренить?

Стёпка задумался. Никогда ещё такие сложные психологические вопросы перед ним не возникали. Никогда он не думал над тем, что должен искоренить.

— Ну, говори, — нетерпеливо повторил Филя.

— В карты играешь?

— Не-е.

— Пьёшь?

— Не…

— Ангел, — рассмеялся, сверкнув золотым зубом. Костя, — Может быть, ты и не куришь?

Стёпка утвердительно кивнул головой.

— Курю.

— Избавляйся. И насчёт ругани, тоже того… Избавляйся. У нас запрещается, понял?

На этом, собственно, можно было закончить приём. Но председатель задал педагогический вопрос, вопрос в упор.

— Цель твоей жизни?

«Цель твоей жизни?» — повторил в мыслях три этих коротких слова Стёпка. Какая же цель твоей жизни, бывший «сявка», мелкий воришка и бродяга? Думал ли ты когда-нибудь над этим вопросом? Верил ли в то, что в новой жизни и у тебя будет достойное место? Верил, думал…

— Цель жизни… — тихо проговорил Стёпка и улыбнулся, — море!

— Капитаном хошь быть? — заинтересовался Костя.

— Не-е, штурманом… Штурманом дальнего плавания.

— Есть предложение в детдом принять, взять на выдержку, — объявил Филя. — Голосую: кто за?

Пять рук поднялось вверх.

Так детдом имени III Интернационала пополнился ещё одним воспитанником.

Зеленый шум, весенний шум

Зима взмахнула белыми крыльями и улетела. И как-то незаметно наступила весна. Небо больше не хмурилось, а плыло над городом — тёплое и голубое. И деревья уже не зябли, не горбились, а распрямились и выставили первые листочки, пускай ещё крохотные, но зелёные-зелёные. Даже улицы стали словно бы светлее и просторнее. Очевидно, потому что люди не держали над головами зонтики, а шли не торопясь, спокойно, радуясь весне и солнцу. Звонко бежали говорливые ручья, а под стенами домов, на нагретых солнцем панелях, были начерчены «классы». Девочки, вспотевшие от волнения, играли в «классы» и громко ссорились. Инке очень хотелось попрыгать с биткой по ровным, расчерченным квадратам, потом пройтись по ним с закрытыми глазами, не наступая на линии и, наконец, отдохнуть в «раю».

Но ученицы шестой группы в «классы» уже не играли. У них были другие интересы. Во-первых, они увлекались «зелёным». Это была нехитрая, довольно примитивная игра, заключавшаяся в том, что играющие имели право в самое неожиданное время требовать друг у друга зелёное. Если при тебе не оказалось чего-нибудь зелёного — листика, ветки, прутика, цветочка — горе тебе, ты проиграл! Некоторые девочки иногда притворялись рассеянными и нарочно проигрывали мальчишкам. Интересно было — что потребует мальчик.

Так, например, Черепок потребовал от Кати, чтобы она купила ему два наполеона, положила их на блюдце и поставила перед ним на парту. Катя обиделась и сказала, что раз она проиграла, то так и быть — пирожные купит. Но она ведь не лакей, а Черепок не тургеневская барыня, чтоб подносить ему пирожные на блюдце.

Но не только «зелёное» занимало учеников шестой группы. С наступлением весны всех — от первой до последней парты — охватило повальное влюбление. Не быть влюблённым считалось признаком плохого тона. После длительных колебаний в ряды влюблённых вступил суровый и принципиальный вождь пионерской массы, сам председатель совета отряда Димка. Его примеру последовал «тишайший» Юра Павлик и житель «камчатки» Вовка Черепок. Правда, последний проявил в этом деле свойственное ему легкомыслие. Под прикрытием голландской печки он строчил на уроках записочки всем девочкам. Липа, Инка, Соня, Катя, Вера получили пламенные, лаконичные и совершенно одинаковые признания: «Я тебя люблю. Срочно телеграфируй, любишь ли ты кого-нибудь». Эти записки стали предметом обсуждения.

— Я его выведу на чистую воду! — негодовала Соня. — Я докажу.

И доказала: все пять записок писались под копирку! Черепок и не думал отказываться от предъявленного ему обвинения. Он прямо заявил, что хотел сориентироваться в обстановке и выяснить, у какой из девочек он может рассчитывать на взаимность.

Дима написал большое письмо Соне. В нём председатель совета высказал свою точку зрения на любовь и требовал, чтобы Соня написала, как она относится к этому вопросу.

«Твоя дорогая подружка Инна, — писал Димка, — защищала на литературном суде Земфиру. Неужели и ты стоишь на её точке зрения? Мне это очень важно знать. Немедленно сообщи свое мнение». Димка озадачил Соню. На уроках она сидела, напряжённо наморщив лоб, сдвинув тонкие брови, и сочиняла ответ.

Катя Динь-Динь тоже была озадачена. Она получила коротенькую записочку от Юры Павлика. Записка звучала загадочно, в ней было только три слова: «У тебя глаза».

Дело в том, что аккуратный и педантичный Юра, у которого в диктовках никогда не было ошибок, вдруг проявил рассеянность. От волнения он пропустил слово «красивые». На переменке Юра ткнул Кате в руку записку, багрово покраснел и отошёл в сторону. И хотя, прочитав записку. Катя пришла в недоумение, но чутьё ей верно подсказало, что Юра по рассеянности пропустил приятное прилагательное.

«У тебя чудесные глаза, — мысленно вставляла Катя недостающее слово, — дивные, изумительные глаза».

Инициатива, бесспорно, принадлежала мальчикам, но девочки тоже не оставались пассивными. На переменках они ходили, взявшись под ручки, шептались друг с другом, а на уроках рисовали в альбомах «секреты».

В один из дней Липа и Соня явились с перебинтованными запястьями. Все поняли, что у одной и у другой написаны инициалы любимых.

После долгих просьб, настояний и уговоров:

— Нет, ты раньше покажи, в кого ты влюблена…