Никогда не угаснет, стр. 24

— Сейчас! На прошлой неделе у меня беспризорники вытащили из головы гребешок!..

— Эльвина! Включи настольную лампу.

— Сейчас, минутку! А паркет как закапали!

— Я приду к вам завтра и почищу паркет, — проговорила тётя Маша и сняла с настольной лампы абажур, чтобы доктору было виднее.

— А ты лей воду из кружки… Сюда, — сказал Инке Сергей Иванович и показал на тёмную ранку на шее.

Когда Стёпку умыли и перебинтовали, доктор укрыл его своим старым пледом и строго сказал Инке:

— А в дальнейшем я попрошу в таких случаях вызывать к своим знакомым скорую помощь.

— Вот именно, — подхватила Эльвина. — Вот именно! Доктору хоть ночью нужен покой. И вообще здесь не лазарет, учтите это.

— Хорошо, учту, — Инка посмотрела на Стёпку. Голова его была забинтована. Сквозь белые бинты проступали алые пятна. Он дышал прерывисто и трудно. Одна рука бессильно свисала из-под клетчатого докторского пледа.

— Сергей Иванович, — торопливо заговорила Инка. — Давайте перенесём Стёпку к нам. Может быть, ему придётся полежать несколько дней… Ему у меня будет лучше…

— Чего там лучше? — нахмурился доктор. — Пусть здесь лежит.

— Конечно, пусть здесь полежит, — подхватила Эльвина.

— Вы же сами сказали, что здесь не лазарет. Нет… Нет… — заволновалась, покраснела, замахала руками Инка. — Только к нам… Я очень прошу вас.

— Что ж… Если ты так настаиваешь, — почесал за ухом доктор. — Эльвина, тащи сюда носилки!

Стёпку положили на носилки, и теперь уже все вчетвером понесли его к Инке.

Ксения Леонидовна и тётя Мотя были на работе. Двери открыл Коля. Увидев процессию с носилками, он испуганно отступил:

— Что случилось? Да это же наш приятель дорогой… Эх шкет, где это тебя так угораздило?

— Колечка! Потом я тебе всё, всё расскажу, — горячо зашептала Инка.

Через час Стёпка лежал на Инкиной кровати и, прикрыв глаза, тихо стонал.

Димка-дипломат

Два дня Стёпка был в беспамятстве. Он лежал с закрытыми глазами, и его ноги, руки словно были налиты свинцом. Иногда на тело тяжело наваливалась горячая волна и душила за горло. Тогда Стёпка метался на постели, всё хотел сорвать с головы повязку и проклинал Мареку:

— Подожди! Я тебе припомню…

Расцвеченные блатным жаргоном проклятья перемешивались со стонами и слезами. Иногда он открывал глаза и видел участливо склонённое над собой лицо девочки, портрет красного командира на стене, рояль в углу. Молодая женщина играла. Нежные печальные звуки лились из-под её тонких пальцев.

— Где я? — спрашивал Стёпка и, закрыв глаза, снова впадал в странный бред.

— Товарищ красный командир, монашка — контра. Полундра! Аврал…

Стёпка не знал, что у постели его попеременно дежурили Инка, Соня и Липа; тётя Мотя готовила для него кисели и морсы; а доктор Сергей Иванович приходил два раза в день, выслушивал его, щупал пульс и весело говорил:

— Отличный организм. Даже удивительно… Столько перенести! Через денёк-другой будет здоров.

Так вышло, как сказал Сергей Иванович. Прошёл денёк-другой, и Стёпка почувствовал себя здоровым. Однажды он открыл глаза, приподнялся с подушек и удивлённо обвёл взглядом комнату. На диване сидели мальчики — один в очках, долговязый и патлатый, другой маленький, худощавый, с узкими монгольскими глазами, третий — румяный и круглолицый. А на стульчике у рояля сидела Инка. Стёпка остановил взгляд на девочке, и густой кирпичный румянец обжёг его лицо. Медленно припоминал мальчик всё, что произошло с ним. Скамейка на Владимирской, усатый и монашка, встреча с Марекой…

Почему он здесь?

— Стёпка… Руслан… — ласково сказала Инка. — Здравствуй!

— Ну, как ты себя чувствуешь, прилично? — Вася Янченко дружелюбно смотрел на Стёпку. — Меня тоже когда-то трахнули кастетом по башке. Сотрясение мозгов было. А потом прошло, отлежался.

Димка тотчас поддержал Васю:

— Если только всередине трещина — это ерунда. Она быстро срастётся. Ты как чувствуешь, мозги на месте?

Стёпка тряхнул головой:

— Да, вроде на месте.

— Сахар нужно, — Димка вынул из кармана пачку рафинада со штампом «Киевский сорабкоп». — Бери. Питайся.

— Стёпка! А как же ты очутился в моём парадном? — начала Инка и вдруг, встретившись взглядом со Стёпкой, осеклась, потому что поняла свою бестактность. Ведь он к ней за помощью шёл и здесь его настиг Марека. Разве это не ясно?

— Да ладно. Инка, чего ты пристала к нему?

Димка сел на стул у кровати и, приблизившись к Стёпке, заговорил:

— Слушай, ты не бойся этого чёртового Мареки. Ничего он тебе не сделает, если мы все за тебя встанем. Наш вожатый Рэм и руководитель живгазеты Сима — на «Ленкузнице» работают. Знаешь, какой у них авторитет?

Нет, не зря именно его, Димку, выбрали председателем совета отряда.

— Да… житуха у тебя, конечно, паскудная, — продолжал Димка. — И ничего у тебя хорошего нет. Вечно ты хочешь жрать. А если что когда и стянешь, то дрожишь, как бы тебя не сцапали. Я это понимаю, сам был таким…

Димка задумался, будто что-то припоминая, и положил руку на крепкое плечо Стёпки:

— Раз мы сидели в карты резались. А наш главный… Ну вроде, как ваш Марека, давай подтасовывать. Я это заметил и говорю ему: «Слушай, положь валета!» А он мне, понимаешь, в морду раз, другой, так я весь кровью залился.

Глаза у Димки от ярости стали ещё уже. А Инка, Вася и Лёня во время Димкиного рассказа старались не смотреть друг на друга. Врал председатель совета отряда красочно и вдохновенно. Никогда он не был беспризорником, не резался ни в какие карты и не дрался. Рос он в спокойной и доброй семье, нежно опекаемый родителями. Отец и мать его преподавали природоведение в трудшколе.

— И я, понимаешь, не мог этого простить… — В голосе Димки послышалось такое искреннее негодование, что не только Стёпка, но и Вася и Инка посочувствовали ему.

— Я бросился с кулаками на того гада, — продолжал он, — вцепился ему зубами в руку, так что он завыл. А потом сам себе сказал: «Хватит с меня такой жизни».

— И мне шляться надоело, — хмуро проговорил Стёпка. За время болезни он очень изменился, стал непохожим на прежнего Стёпку. Лицо белое, как у девочки, руки чисто вымыты, а глаза — грустные-грустные.

— Стёпка! — снова вмешалась Инка. — Если ты захочешь — тебя возьмут в детдом… Там хорошо.

Стёпка исподлобья взглянул на Инку, натянул плед до подбородка и молча уставился в потолок.

— Там мастерские есть — столярная, слесарная и токарная, — подал голос Вася, — сможешь себе специальность выбрать…

Но Димка не дал ему закончить. Он привык, чтобы слушали только его и, заслонив Васю, стал перед Стёпкой и заговорил:

— Ты думаешь, Степан, мы хотим тебя в ясли пристроить? Ты что думаешь, на тебя слюнявчик наденут, кашей манной будут кормить и три раза в день нотации читать? Ничего подобного. При детдоме есть мастерская. Кроме того, там коммуна. И всё решают сами коммунары. Ну, конечно, и с Марусей Коваленко советуются.

— А кто такая Маруся Коваленко? — не меняя позы, всё так же глядя в потолок, спросил Стёпка.

— Маруся Коваленко — коммунистка! Она — настоящая, она — ничего не боится! — выпалила Инка.

— Браунинг у неё есть наградной, — почему-то шёпотом добавил Димка. — Понятно?

— Ну, так согласен идти в детдом? Говори: да или нет? — настаивал Димка.

— Да, — отвернувшись к стене, ответил Стёпка.

В комнату вошёл Коля. Присел к Стёпке на кровать.

— Здравствуй, герой!

— Здравствуй, — ответил Стёпка. И вдруг вспомнил главное, то самое главное, ради чего он пришёл к Инке. Красные пятна проступили на его побледневшем лице, лоб вспотел.

— Пусть будет тихо. Не перебивайте меня, я расскажу самое главное, — строго проговорил Стёпка.

В начале рассказа все сидели молча, с напряжённым вниманием прислушиваясь к каждому его слову. Инка первая перебила Стёпку.

— Какая из себя эта монашка? — вскочила Инка. — Высокая, глаза острые, на лбу шрам?