Миронов, стр. 23
– Господа старики, очумели вы, что ли?! – тихонько выругался генерал, приводя в порядок свой мундир и бороду.
Старики, смущенно откашливаясь, стуча костылями, отходили от генерала. Переглядывались, словно советуясь друг с другом, что делать дальше?.. И решили по молчаливому согласию усесться на стулья, расставленные вокруг письменного стола атамана.
– Так... – генерал тоже откашлялся и, потупившись, обратился к старикам: – Так на чем мы остановились, господа старики?
Господа старики, усмехаясь в усы, помалкивали, хотя и догадывались, что все они вместе с атаманом, мягко говоря, опростоволосились перед незнакомым полковником. Хорошо, что он из Новочеркасска, из штаба атамана Войска Донского, что, конечно, тоже плохо, но не так, как, допустим, из самого Петербурга, из генерального штаба.
И вдруг маленький старикашка, который с особый остервенением прорывался к генеральской бороде, пришел на помощь. Он прытко вскочил, расшаркался перед полковником и радостно, даже, кажется, повизгивая от восторга, захлебываясь, заговорил:
– Едрить твою в корень!.. Так это же наш земляк из станицы Вешенской!.. Ивана Петровича сынок!.. Гляди, вымахал!.. Академии генерального штаба... Да я у вашего батюшки первым отарщиком числился. Призы отхватывал на чистокровных лошадках собственного завода генерала Краснова. Кто об ем не слыхал?.. Сынок, я гляжу, тоже – генерал?! – хитрый дед прищурился и настырно глядел в глаза полковника, ожидая ответа. Польщенный Краснов с достоинством ответил:
– Пока полковник...
– Пока... – наивно протянул дед. – Так это же не нонче-завтра – генерал. Потом, еще какой полковник – генерального штаба!
– Там видно будет.
– И глядеть нечего – в самую точку. Дозволь ручку пожать завтрашнему генералу.
Дед, изготовившись для рукопожатия, выставил похожую на клешню негнувшуюся ладопь. Краснов, кажется, слишком-слишком долго всматривался в когтистые пальцы с вечно невымытым черноземом, видно, колебался, но в конце концов мужественно пожал протянутую руку, потом, незаметно для других, полез в карман и долго там шевелил пальцами, наверное, тщательно вытирал их о носовой платок.
Воспользовавшись минутным затишьем и благоприятной обстановкой, генерал обратился к старикам:
– Итак, господа старики, ваша просьба...
– Нет, мы требуем, чтобы герою русско-японской войны была дадена приличествующая должность. Позор!.. – закипятился маленький казачишка.
– Не дадим позорить казачество! – загомонили и другие казаки.
– Хорошо... Хорошо... – успокоительно согласился генерал, наверное, подумав, что эти сумасбродные старики опять взбесятся. – Итак, решено – сегодня же высылаю бумагу его превосходительству атаману Войска Донского Одоевскому-Маслову с просьбой о назначении подъесаула Миронова...
– Не того ли, что на бочке воду по станице развозит?.. – перебил атамана Краснов. Подумал, что-то вспоминая... Нет, не вспомнил. И, ни к кому особенно не адресуясь, добавил: – Маскарад!..
И не понять было, к кому относится это определение – то ли к подъесаулу Миронову, сидящему верхом на бочке в мундире при всех орденах, то ли к сцене, увиденной в кабинете самого окружного атамана.
Господа старики – заступники Миронова начали подниматься с насиженных мест и направляться к выходу из генеральского кабинета. Надевали фуражки, примеривали заученным способом, чтобы она держалась в строго традиционной манере, и в то же время, залезая пятерней, раздумчиво почесывали затылки. Может быть, чуточку погорячились?.. Но дело-то правильное сделали. По справедливости решили. Защитили хорошего казака – подъесаула Миронова. Может быть, только зря Дениска рашаркивался перед полковником?.. Ведь казаку не дозволено ронять свое достоинство. Ну, да бог с ним.
...В смертельной схватке схлестнутся судьбы генерала от кавалерии, атамана Всевеликого Войска Донского Краснова и командующего Второй Конной армии Миронова...
Последняя их встреча состоится значительно позже. А сейчас из Новочеркасска пришли бумаги на опального подъесаула Филиппа Козьмича Миронова, по которым ему надлежало занять «приличествующую герою» должность помощника смотрителя заготовок рыбы в гирлах Дона. Наверное, была тайная мысль у начальства, что этого безумствующего казака, может быть, совершенно случайно пристукнут речные браконьеры...
20
Встречи... Встречи... Встречи... Удивительные. Невыдуманные. С Виктором Ковалевым... Второй раз они встретятся в дивизии, где начальником он, Миронов, и но всей форме ему будет докладывать вновь назначенный комиссар... Виктор Ковалев.
А первую встречу с ним Филька Миронов ох как ярко помнит!.. Она произошла после драки с Сашкой Пустоваловым, когда Филька как хуторской пастух утром зашел к ним позавтракать и получить свою долю харчей на весь долгий летний день. Но вместо еды Филька подрался с хозяйским сынком, а потом, придерживаемый Алехой Хариным, был сам крепко избит... Спрессованным тот день оказался. Первая встреча с генеральским сынком Красновым и со сказочной девочкой-феей, которой он принес в старой отцовской фуражке вишен из чужого сада... И горячие кони рванули тачанку с места вскачь... Фуражку выкинули из тачанки, и она шлепнулась к ногам Фильки. Он нечаянно наступил и раздавил оставшиеся там вишни. Вишневый сок брызнул на его босые ноги, заляпал и до того замызганные штаны. Как стало пусто вокруг и грустно. И чего-то жаль до слез, хотя Филька не очень-то отличался сентиментальностью...
После стойла, места обеденного водопоя и отдыха скота Филька переправил табун через небольшой ерик, впадающий в Дон, и ушел с ним к Герасимову логу, а оттуда на Харсовский пруд. И табун нынче вечером будет спускаться с противоположной стороны от Осипового кургана.
В глухой степи одну из глубоких лощин, где бьют родники, перегородили плотиной, посадили деревца, которые разрослись в огромные тенистые вербы, и получился хороший, чистый пруд. Это было давно, и почему его назвали Харсовским прудом, никто не знал. Здесь, возле него, на отводе гуляли косяки дончаков и разлатых, жирных, свободных от работы, дичавших в степи быков. Но хуторские табуны коров и молодняка здесь пасти строго запрещалось. Филька слышал, что запрещается, а строго или нет, ему было неизвестно, да и нынче ему было все равно – после утренней драки...
Не успел Филька впустить весь табун в высокий, сочный, зеленый пырей, как к нему верхом на коне подскакал отводчик Виктор Ковалев, весь заросший густой бородой, медный от зноя степей, по которым он носился целыми сутками, ревниво охраняя отводные земли, первородные пастбища и казенные покосы.
Как вернулся он с действительной службы домой, так и ушел на отвод забыть горе, которое черным крылом накрыло его курень. Бродившая по Дону шайка заскочила однажды в хутор Крутовской. Бандиты ворвались в дом к Ковалевым, сводя какие-то личные и не совсем понятные для хуторян счеты с Виктором, изнасиловали четырнадцатилетнюю дочку Нюру в одной комнате, а в другой люто издевались над женой. Мать слышала душераздирающие крики своей любимицы, рванулась к ребенку, но увесистый кулак одного из бандитов в висок приковал ее к месту...
Изуродованная Нюра зачахла и умерла, не дождавшись отца.
Виктор вернулся домой... Запустением, немотой, заросший лебедой и бурьяном встретил его двор. Зияющий выбитыми дверями и окнами, курень стоял, как слепец, пугая безжизненными глазницами.
Дрогнуло сердце казака, не знавшего страха. Он застонал, словно что-то надломилось в нем, медленно опустился на землю, прижался к ней лицом, рванул руками траву и застыл в отчаянии, измученный, раздавленный, одинокий. Лежал долго без дум. Потом затеплились воспоминания и потянулись картины его прошлой жизни. Выл Виктор веселым, первым танцором и гармонистом. Бывало, загуляет где-нибудь на свадьбе с женой, и маленькая Нюра тут же. Домой идут, песни поют. Жили дружно, в достатке. Нюра сидит на плечах отца, вцепившись в его чубатую голову, и говорит... говорит... Виктор блаженно улыбается, держит Нюру за теплые ручонки.