«Фирма приключений», стр. 60

— Значит, — сказал Гард, — в массе своей народ, по-твоему, моральный консерватор?

— Ты еще сомневаешься в этом? Безусловно! Народ — быдло! Он развлекался, когда жгли Джордано Бруно, считал еретиком Галилея, разрушал станки, не принимал картофель, смеялся над синематографом, прежде чем его признал, восставал против компьютеров, опутал, как паутиной, «моральными проблемами» пересадку донорских сердец… Продолжать перечисление или хватит? Тебя не поражает, комиссар Гард, как это вопреки консерватизму толпы все же рождались прогрессивные идеи и пробивали себе дорогу?

— Не вопреки, — поправил Гард. — Вопреки воле народов еще ничего никогда не торжествовало.

— Да?! — прервал молчание Честер. — А фашизм? А войны?

— Что — фашизм? — сказал Гард. — Что — войны? Большинство не хотело ни того, ни другого.

— А им навязали! — с сарказмом воскликнул Бейли. — Что и доказывает: быдло!

— А кто тогда делает революции?! — тоже вскричал Честер. — Благодаря кому…

— Благодаря кому они происходят? Благодаря тупицам реакционерам, которые тормозят безотлагательные реформы и тем самым доводят до взрыва! Дураки — всюду дураки. Ждать, когда они прозреют и сообразят, что для народа благо, а что нет? У меня мало времени, нас всех торопят события.

— Вывод? Определять, что для народа хорошо, а что для него плохо, дано тебе? — сказал Гард. — Или вот ему? — Он указал на Честера. — Или Дорону?

— Есть люди близорукие, а есть дальновидные. Кто же кого должен вести?

— Это ты себя и Дорона, разумеется, полагаешь дальновидными? Вам и дано определять, что есть для народа благо? Гитлер тоже так про себя думал и привел народ к катастрофе! — резко сказал Гард. — А вы с Дороном просто иезуиты, исповедующие лозунг: цель оправдывает средства!

— Опять демагогия! — презрительно бросил Бейли. — Иезуиты! А что такого они сделали, позволь тебя спросить? Какой такой цели достигли, используя неправедные средства?

— Основали фашистское государство, — тихо сказал Честер.

— Какое? Где и когда?

— В семнадцатом веке, в Парагвае. Что у тебя было по истории на второй год обучения в колледже? Иезуиты так воспитали народ, то есть местных индейцев, что он с благодарностью целовал розги, которыми его пороли «отцы», лучше народа знающие, что человеку для его же блага надо.

— Это не разговор, — оборвал Честера профессор Бейли. — Меня совершенно не интересует Парагвай и его коренное население. Я делаю благое дело. Я способствую выживанию человечества. Вы просто спятили. Я опроверг все ваши вздорные обвинения, а услышал в ответ байку про индейцев Парагвая и общефилософские рассуждения, где сколько голов, столько теорий! С меня достаточно ваших заскорузлых эмоций!

— Ну что же. — Гард встал. — По-моему, все уже сказано, и, как водится между друзьями, до конца. Дело лишь в том, кто что услышал в этом разговоре. Пусть я «моральный консерватор», но все же задумайся, Рольф Бейли. Почему сквозь тысячелетия человечество пронесло неизменным такое логически недоказуемое понятие, как «совесть»? И почему Гитлер счел необходимым объявить совесть химерой… Одевайся, Рольф.

— Что ты намерен делать?

— Взять тебя с собой.

— Для чего и по какому праву?

— Для твоего же блага и по праву человека, облеченного властью. Вот видишь, в данном случае я определяю, что для тебя благо, а что нет.

— Типичный произвол! Или ты шутишь?

— Нет, перевожу твою теорию в действие.

— Тогда объясни по-человечески…

— Хорошо, Рольф, слушай. Я убежден, что твой особняк, начиная с туалета и кончая этим кабинетом, прослушивается генералом Дороном. Моя глушилка работает, но мощности ее, боюсь, не хватает. Стало быть, Дорону может быть известен весь наш разговор и даже то, что я говорю тебе сейчас. Коли так, он понимает, что ты для него потенциально опасен, ибо знаешь слишком много и можешь вольно или невольно выболтать, как тот брадобрей царя Мидаса. Кроме того, в отличие от тебя, Дорон прекрасно осознает, насколько преступна его и твоя деятельность. Поэтому я вынужден забрать тебя отсюда и устроить так, чтобы ты был какое-то время недоступен Дорону.

— В тюрьму?!

— Возможно.

— Фред, что ты молчишь? — обратился Рольф Бейли к Честеру, который в ответ только пожал плечами: мол, в этих делах нужно довериться Гарду.

— Мартенс, вы далеко? — не повышая голоса, произнес Гард, дверь тут же отворилась, и сержант вошел в кабинет. — Автобус с глушилкой снимите. Мою машину к подъезду. Впереди нас и сзади по мотоциклисту. Если все ясно, исполняйте.

Мартенс щелкнул каблуками и вышел. Дэвид Гард приблизился к Бейли, наклонился к его уху, но не шепотом, а своим нормальным голосом, то есть явно демонстративно, сказал:

— Рол, завтра во Дворце правосудия я устраиваю прелюбопытнейшую пресс-конференцию. Ровно в восемнадцать ноль-ноль. Я хочу, чтобы и ты и Аль Почино не только дожили до нее, но и пережили ее. Я так хочу, Рол, и так будет. Ты меня понял?

После этого они втроем двинулись из кабинета. Профессор шел впереди, безвольно опустив плечи, а Гард и Честер, как конвоиры, чуть сзади от него, по бокам.

26. Под прицелом

Бывший клиент «Фирмы Приключений» Аль Почино был доставлен во Дворец правосудия за час до начала пресс-конференции в бронированном микроавтобусе под усиленной охраной полицейских, возглавляемых сержантом Мартенсом.

Когда Аль Почино выгружали из автобуса и вели длинными коридорами Дворца, полицейские окружали его плотным живым кольцом, своими телами предохраняя от возможных эксцессов. Впрочем, все обошлось без сюрпризов, никто на Аль Почино не покусился, если не считать повышенного и естественного интереса, который он вызывал у работников правосудия, к восемнадцати ноль-ноль наводнивших Дворец, и журналистов, прибывших заблаговременно, чтобы занять лучшие места в зале.

Дэвид Гард был на месте за полчаса до начала, привезя с собой профессора Бейли. Рольф Бейли был одет в полицейскую форму, которая сидела на нем как фрак на мартышке, и сопровождаем двумя настоящими работниками полиции, но в штатском.

Объявление о пресс-конференции по распоряжению комиссара было опубликовано во всех утренних газетах под кричащими заголовками типа «Убийца обвиняет!», «Сенсационное признание гангстера Аль Почино!», «Тайна убитого антиквара Мишеля Пикколи раскрыта!», «Преступление Аль Почино комментирует профессор Рольф Бейли!», «Комиссар полиции Гард разоблачает „Фирму Приключений“!» — и так далее. Интерес к пресс-конференции был, разумеется, наиповышенный. Министр Воннел, сам узнавший о событии из утренних газет, позвонил Гарду и потребовал объяснений. Комиссар предложил поступить иначе: чем объясняться по телефону, лучше выяснить отношения во Дворце правосудия.

— Приглашаю вас, господин министр. Право, не пожалеете.

— Вы что позволяете себе, комиссар?! — взревел в трубке голос Рэя Воннела.

— Ничего особенного, господин министр, — покорным тоном ответствовал Гард. — Инструкция, как вы знаете, позволяет комиссару полиций устраивать пресс-конференции без согласования с руководством — это раз. Во-вторых, я движим исключительно заботой о благе общества и государства, а потому не хотел бы сводить дело к беседе с вами по телефону, как бы она ни была для меня приятна. Наконец, осмелюсь доложить, господин министр, что машина запущена и остановить ее уже никто не в силах. Я проведу пресс-конференцию в любом качестве: комиссара полиции или частного лица.

— Не много ли на себя берете. Гард?! — с откровенной угрозой в голосе произнес Рэй Воннел.

— Много, — согласился Гард. — Увы, господин министр. Но эта ноша не отягощает, по крайней мере, мою совесть…

Воннел чертыхнулся и, не дослушав, бросил трубку. Впрочем, Гард тоже все сказал.

Он сжег корабли.

Однако остался в отличном расположении духа. Сняв пиджак, он оттянул подтяжки и треснул ими по мощной груди.

Теперь Дэвид Гард твердо знал, что ему удастся сохранить должность комиссара полиции лишь при условии, если он свалит сегодня генерала Дорона, на одном суку с которым сидит и министр Воннел. Тогда его официально не посмеют тронуть. В противном случае или, положим, если неофициально… но об этом Гард не хотел сейчас думать.