«Фирма приключений», стр. 53

— Ах вот как ты заговорил! Ты хочешь, чтобы я одолел убийцу и бандита, подонка и безнравственного мерзавца, надев белые перчатки и боясь испачкать их его соплями? Предварительно сделав маникюр и покрасив ноготочки лаком?

— Извини, Дэвид, я, вероятно, что-то не то сказал?

— То! Именно то! — закричал Гард. — А потом мы ломаем голову, не умея понять, почему зло так часто побеждает добро. Да потому, что оно с кулаками, а добро — с маникюром!

— Но другого добра не нужно, — упрямо сказал Честер. — Оно перестает быть добром, если надевает боксерские перчатки.

— Врешь! Это старый спор, и решается он не философствованием за чашечкой кофе, а дракой на открытом ринге! Решается в борьбе, цена которой — жизнь или смерть! Пойми, слабый ты человек, что любыми способами я должен был, борясь с Дороном, получить Кифа Бакеро в качестве своего верного союзника, способного заговорить, когда будет нужно, и заговорить громко!

— Таким же союзником ты рассчитываешь сделать Рольфа Бейли?

— Он мой враг! — резко сказал комиссар. — И твой враг! Не союзник! Но не торопись, Фред, дойдет дело и до него. Пока вернусь к Таратуре. Сегодня они прилетают с Диной Ланн из Даулинга, за полчаса до начала пресс-конференции, я просто не хочу ею напрасно рисковать. Так вот, я не знаю пока, каким образом сделал Таратура то, что от него требовалось, но знаю другое. Киф Бакеро на нашей стороне, о Дине Ланн я уже не говорю.

— Чудеса, да и только! Особенно вознесение Бакеро. Как в кино.

— Кому-кому, Фред, но тебе должно быть известно: даже в плохих детективах авторы тратят весь свой талант, пусть даже измеряемый микронами, на то, чтобы связать концы с концами и все объяснить. Но в реальной жизни факты как раз часто не увязываются и не объясняются. Полно нелогичностей, «белых пятен». Так что ты ошибаешься. В кино чудес не бывает, они бывают в жизни!

— Переходи к Рольфу, — сказал Честер.

— Погоди, разве Аль Почино тебя не интересует? По адресу, так счастливо мною полученному, направился, как ты понимаешь, инспектор Таратура, причем один, даже без подстраховки, чтобы вообще никто ничего не мог заподозрить. И представь себе…

— Увидел Аль Почино? — без энтузиазма, словно ему рассказывали сказки, произнес Честер. — Так, что ли?

— Не совсем так, но в конечном итоге — да! Увидел! Аль Почино! И передал ему записку Гауснера. И матерый гангстер, представь себе, как бычок на заклание, покорно последовал за Таратурой. И инспектор привез его в обусловленное место. И я переговорил с Аль Почино накоротке, отложив большой разговор на потом. И, переодев его, тщательно загримировав, привез сюда! И теперь берегу как зеницу собственного ока! Вот где теперь у меня генерал Дорон! — Гард поднял вверх кулак со сжатыми до побеления пальцами.

— Невероятно!

— Перехожу к Бейли, — успокаиваясь, сказал комиссар. — Когда я увидел у Аль Почино ту же татуировку из двух букв, я спросил, что они означают. Увы, к этому времени я уже догадывался, каким будет ответ… Аль Почино был со мной откровенен, как забеременевшая дочка со своими родителями, когда факт беременности уже не скроешь. Девочка называет соблазнителя, а Аль Почино назвал имя человека, который изменил не только его внешность, но всю его жизнь: Рольф Бейли! Наш тщеславный «друг», ученый профессор, как великий художник на великих творениях, оставлял на людях, побывавших в его руках, факсимиле, две буквы: «БР» — Бейли Рольф! Он гордился своими «произведениями», он запечатлевал свое имя, представь себе, не для суда, а для истории, думая, что в историю можно войти и через Дворец правосудия! Именно так оно и выйдет, Фред, я это твердо обещаю: он станет так же печально известен, как Герострат!

— Рольф твой друг, Дэвид, — тихо сказал Честер.

— Извини, но истина мне дороже.

— Объясни, по крайней мере. У меня все плывет в голове. Я готов смириться со всеми твоими «белыми пятнами», но Рольф! — при чем он тут? Какое отношение он имеет к бывшим гангстерам?!

— Вот! — воскликнул Гард. — Мы наконец подошли к тому, что называется «сведением концов с концами»! Который час? Четыре? Одевайся. Поехали. Нас ждут…

23. Два месяца ужасов

— Оставь надежду, всяк сюда входящий! — прошептал Честер, когда за ним и Гардом задвинулась двойная, перегораживающая тюремный коридор, стальная решетка.

Для комиссара Гарда она была столь привычна, что он не сразу понял, о чем говорит Честер, а когда понял, удивился: насколько все же литературны представления о жизни истинных интеллигентов!

— Аль Почино, например, глядя на эту решетку, — сказал Гард, — наверняка подумал о ее надежности, как и о надежности засовов и неподкупности охраны; обо всем, от чего сегодня зависит его безопасность и жизнь.

— Ты преувеличиваешь, — не согласился Честер. — Нормальный человек так думать не может, потому что нормальный человек должен всего этого бояться, а не надеяться на решетки…

Более спорить Гард не стал.

Их шаги гулко отдавались в подземных тюремных коридорах. Впереди, со связкой ключей, шел охранник. Затем они миновали турникет.

— Между прочим, если бы мы шли без сопровождающего, — сказал Гард, — повсюду уже выли бы сирены:

— Да? А я не заметил фотоэлемента, — признался Честер.

— Его здесь и нет. В эту часть тюрьмы турникет пропускает беззвучно всего несколько человек, в том числе нашего сопровождающего. А подделать устройство, которое включает и выключает сирену, нельзя, потому что этим устройством является наш проводник.

— Каким образом?

— Этого даже я не знаю.

— Но мы же прошли за ним!

— Потому что с диспетчерского пункта сюда дали команду: пропустить за проводником двоих!

Честер поежился.

— Пришли, — сказал сопровождающий, останавливаясь. — Он здесь.

— Подождите. — Гард остановил его руку с ключами и заглянул в глазок камеры.

Аль Почино не спал, хотя и лежал на спине: его обращенное к Гарду в профиль лицо напоминало горный пейзаж, таким крупным и массивным был нос, такими выпуклыми надбровные дуги; в глубоком провале глазниц, в резких морщинах лба и щек лежали густые тени. Глаза были открыты и неподвижны. Аль Почино можно было дать за шестьдесят, хотя в действительности он был лет на пятнадцать моложе.

Звук отпираемой двери мгновенно поднял его на ноги. Он вскочил, побелел лицом, но, увидев Гарда, успокоился. Комиссар без лишних слов протянул ему пачку сигарет. Аль Почино жадно затянулся дымом. Проводник понимающе вышел из камеры.

— Кто с вами, комиссар? — спросил Аль Почино, глазами указав на Честера.

— Фред Честер, — сказал Гард. — Мой друг. Журналист. Волноваться не надо.

— Или вы их, комиссар, укокаете, или они укокают меня, — хриплым голосом проговорил Аль Почино, горько усмехнувшись. — Между прочим, и вас заодно.

— Не будьте пессимистом, — мягко сказал Гард. — Ну, начнем по порядку?

— Раньше я мог с улыбкой ходить по карнизу сотого этажа, — прохрипел Аль Почино, — сейчас меня пугает шорох мышей. Кстати, здесь они есть.

— Паршиво, — сказал Гард. — Нужно будет травить… Гауснер дал вам какие-нибудь инструкции относительно меня?

— В каком смысле? — не понял Аль Почино.

— Я имею в виду записку, содержащую цифровой код.

— Не беспокойтесь, комиссар, я и без Гауснера расскажу вам все. Вот где они у меня сидят! — Он ткнул кулаком в область живота, где у него была печень.

— Кто «они»?

— Это уж вы сами разбирайтесь. Они мне не представлялись. Откровенно сказать, я никогда не думал, что мне придется плакать комиссару полиции в жилетку и что вообще придется плакать. — Он переменил позу, и кровать затрещала под его большим телом. — Все началось… рассказывать, комиссар?

— Да-да, говорите.

— Все началось, когда я пришил этого Пикколи. Идея была не моя, а чья — знать вам не обязательно, вы уж меня извините, мой шеф ничуть не лучше их…

— Я понял, — сказал Гард, — и не настаиваю. Один попутный вопрос: откуда взялся магнит и, вообще, к чему такая экзотика?