Ведьма на зелёной фишке, стр. 31

В проеме виднелась больничная кушетка. На ней лежало искалеченное мужское тело.

Из обрывков шепота между врачами я поняла, что сегодня, рано утром местные жители нашли тело мужчины, упавшего в ущелье с обрыва на хуторе Галучевых. При осмотре выяснилось, что мужчине сначала ударом тяжелого предмета сломали шею, потом сбросили в ущелье.

При виде предполагаемого тела Терентия Павловича Настю затрясло в истерике. Она не назвала тело Терентием. Не сказала, что перед ней её приемный отец или муж её матери. Нет, она закричала:

– Папа, папочка! – и с громким плачем бросилась на грудь усопшего.

Насте сделали укол, но истерика продолжалась ещё несколько минут. Потом начало действовать лекарство, девушка обмякла и стихла. В коридоре продолжала увеличиваться толпа людей, приглашенных на опознание Валентины и Терентия. Но их не пускали до тех пор, пока полностью не успокоили Настю.

Когда её вывели, я увидела серое лицо со стеклянными глазами и отсутствующим взглядом. Врач сказал, что процедура закончена, но нам следует обождать в коридоре еще некоторое время, чтобы закрепилось действие лекарств. Насте следовало посидеть пять минут, после чего нам можно было идти. Но я не была уверена, что она сможет сдвинуться с места и через пять минут.

Мы сидели в коридоре. С опознания выходили люди, соседи, друзья Галучевых – кого успела собрать полиция. В коридоре выстроилась молчащая очередь.

Процедура, скорее, напоминала прощание с усопшими на похоронах. Понятное дело, потеря для поселка семейной пары такого уровня невосполнима. И повлечет за собой серьёзные последствия.

Все с участием и сожалением смотрели на Настю. Она, казалось, не видела и не слышала никого.

Последней вышла Ирина Борисова. Мне показалось, в глазах её вспыхнул недобрый огонь. Она перекрестилась и прошептала едва слышно:

– Ну, слава Всевышнему, свершилось правосудие. Прибрал убийцу и грешника.

Если Валентина, действительно, был подругой Ирины, а Ирка считала виноватым Терентия, то гнев её можно было объяснить. Почерневшая лицом, вся в чёрном, она метнулась к нам чёрной тенью.

Ирка ещё раз наложила на себя крестное знамение, повернулась ко мне и спросила чуть более громким шепотом, показывая на Настю:

– Ну, как она? Теперь пойдет к себе домой? Я могу проводить. И присмотрю за ней.

– Да не очень, сама видишь, – кивнула я в сторону Насти, которая не реагировала на нас никак. – В таком состоянии не буду пока отправлять домой. Пусть поживёт у меня. Ей ещё похороны подготовить и пережить надо.

– По этому поводу можешь не беспокоиться, посёлок всё возьмёт на себя,– убедительно сказала Ирина. – Поселковый совет в таких случаях, всегда помогает. Соседи Анастасию с ребёнком тоже не бросят. Ей, ясное дело, одной такое не потянуть. Смотри, белая вся, умом бы не тронулась, – Ирка опять перекрестилась. За два года проживания в Жабино я всё никак не могла привыкнуть к манере местных так прямолинейно выражать свои мысли. Особенно, в тех случаях, когда ситуация требовала исключительной деликатности.

К счастью, Настя смотрела через Ирку, как сквозь стену, и, похоже, нас совершенно не слышала.

– На малышке надо сосредоточиться,– продолжала Ирка. – Остап, как назло, в больнице. Кстати, а ты знаешь, что Сашку полиция опять отпустила.

– Обалдели вообще, – опешила я. – Тогда Настя точно пока побудет у меня.

– Да, это правильно, – согласилась Ирка. – Звони, если помощь будет нужна. Что-то я почувствовала, но опять упускала в этой картине. Снова не успела сосредоточиться и уловить. Настя, услышав, что Нечаев на свободе, встрепенулась и сказала, что может идти:

– У меня там ребёнок один, тетя Капа, поехали скорее.

– Ксюша у нас осталась с Иннокентием и Скарлеттой, – попыталась успокоить я…

– Да, – согласилась Настя. – Скарлетта – это хорошо. А Иннокентия я не знаю. Кто он, откуда?

Меня, будто окатили ледяной струёй:

– Я тоже не знаю. Поехали.

Я впустила в дом и оставила наедине с ребёнком человека, которого знала всего несколько часов. Профессор Красильников такой неосмотрительности бы не одобрил. Отец моего ребёнка, Артём Артурович, офицер ГРУ, вообще бы выпорол.

Мы поспешили домой, но, к нашему счастью и великому удовольствию застали вполне мирную картину. Ксюша сладко дремала на диване, обняв Скралетту. Худенький Кеша, закрутившись в овечий плед, как бабушка, сидел в кресле-качалке, и, хорошо поставленным сценическим голосом, с выражением, читал вслух Лескова.

– Докладываю, – прервал Кеша чтение классика. – Обед приготовлен, дом прибран, все накормлены, включая Владимира, а дети, – он показал на Ксюшу с собакой и мышонком – уложены спать. Тусечка мирно сопела в своей клетке. Клетка была вычищена.

Вся идиллия не была пущена на самотёк, потому что и хозяин оказался дома. У Вовки не было на сегодня запланировано поездок, поэтому он ковырялся в гараже со своим автопарком. Тревога относительно Кеши теперь виделась смешной и несерьёзной. Маленький хрупкий человечек, закутанный в плед, с очками, поднятыми на лысину, больше не виделся грозным разбойником, его самого хотелось обнять и пожалеть.

Мы не заметили, что отсутствовали почти три часа. За это время Кеша провернул дневную работу хорошо оплачиваемой домработницы. Нет, в этом парне было много дельного. Только пряталось оно в худеньком тщедушном тельце с лысой головой.

Настя сказала: «Спасибо», быстро взяла ребёнка и ушла наверх.

– Капитолина Варфоломеевна, – обратился ко мне Кеша, и я поняла, что в посёлке Светлый путь, появился первый человек, который чисто выговорил моё имя, – Скажите, пожалуйста, а для какой цели предназначалась комната, в которой я живу, это ведь явно не гостевая спальня?

Я подпрыгнула. Вчера показала Иннокентию, где душ – и он, решив, что живет в помещении рядом, так и не дошёл до своей спальни.

Мы открыли дверь и вошли в зал. Несколько матов лежали один на другом. Сверху Иннокентий устроил себе постель из выданных трех одеял и постельного комплекта. Кеша не понял меня и заночевал в спортзале. Выкрутился, и молодец.

– Ты очень наблюдателен, Иннокентий, – одобрила его действия я. – С учётом того, что к стене приделана шведская стенка, с потолка свисают кольца, в комнате стоят четыре тренажёра, а на полу лежат маты, ты имел полное основание заподозрить, что это не спальня. И ты совершенно прав. Этот зал мы обычно используем в качестве спортивного. Прости меня, что не проследила за тобой, но дверь твоей спальни и гостевая комната – следующая по коридору за душем. Ты просто не дошёл до нее.

– Вот! – радостно закивал Кеша. – Вот именно поэтому зал великолепно подойдет для занятий танцами. Капитолина Варфоломеевна! – Иннокентий обратился ко мне как можно более торжественно, – Я подумал, раз уж все равно я пока остался здесь, то хотел бы не терять времени и дать девочкам еще один урок.

–??? – я молчала.

– Понимаете, нам нельзя прекращать репетиции. Я бы хотел сегодня устроить торжественный вечер, посвященный памяти Валентины Яковлевны и Терентия Павловича. И мастер-класс, одновременно. И пригласить, с Вашего позволения, на мои открытые занятия всю группу и Вас, в качестве зрителя. И Настю и Ксюшу.

Я взвешивала ситуацию не более минуты. С одной стороны, конечно, у Насти траур. Но если сейчас войдёт в ступор и будет с утра до ночи горевать и плакать, это может очень плохо отразиться на маленькой Ксюше. С другой стороны, это мой дом.

– Да, Кеш, может, ты и прав. – Согласилась я, чувствуя, что подпадаю под Кешино обаяние. В конце концов, Настя может остаться со своим горем в своей комнате, а ребёнок будет под нашим присмотром – Нам всем, пожалуй, не помешает маленькая разрядка. Приглашай. Только ведь девочки твои могут приехать с мужьями.

– А так и хорошо. Там уже уладилось всё, – заверил танцор. – Василиса Марковна объяснила своему электорату, почему надо уважать искусство, даже если ты не всё в нём понимаешь. Да и девочки поговорили со своими мужчинами. Точно, улеглось. – Кеша был полон оптимизма, – Одно странно. Почему-то мужчины вашего посёлка решили, что я совсем не мужик. И что бояться меня им нечего. Мне, конечно, стало обидно немного, они ведь меня не знают. Но лишь бы дело не страдало.