Загадка старой колокольни, стр. 2
— Правильно, — согласился он. — И дома об этом ни слова, а то мамы ни за что на колокольню не пустят… «Хотите разбиться?.. Покалечиться?..» Что, не знаешь их?
Я понял: Лёнчик прав. Кстати, жизнь кажется куда более интересной, когда в сердце носишь какую-то большую тайну.
— Пусть это у нас будет операция, — таинственно зашептал Лёнчик. — Давай как-нибудь назовём…
Он задумался: как же назвать её? Запрокинул голову, глянул на колокольню. Я тоже задрал голову вверх. Там как раз два голубя — белый и серовато-чёрный — кружат вокруг купола.
— О! — обрадовался я. — «Голубь». Давай так и назовём.
— Чудесно! — схватил меня за локоть Лёнчик. — Операция «Голубь»!
— Но чтоб это была настоящая тайна, — сказал я, — нам надо дать клятву, что будем беречь её, как… как…
Я не находил подходящих слов и взглядом просил Лёнчика, стоявшего напротив меня, помочь.
Он опять задумался. Приглаживая русый чуб, морщил лоб, но ему тоже не приходили в голову нужные слова. Тогда он протянул мне руку, торжественно сказал:
— Одним словом, на «пять»!..
— А вы, хлопчики, почему здесь? — услышал я неожиданно чей-то голос совсем близко.
Мы оглянулись.
В нескольких шагах от нас стоял дед в фуражке с большим козырьком, в сапогах и в серой сорочке, заправленной в рыжие брюки. Он опирался на дубинку и прищуренными глазами внимательно смотрел на нас.
— Гуляем, — сказал Лёнчик равнодушно, будто у нас не было никакой тайны и ни малейшего интереса к старому монастырю и нам безразлично, где бродить.
— Другого места не нашли? — ухмыльнулся дед.
— Для нас везде место, — с равнодушным видом махнул рукой Лёнчик и уже было повернулся, чтобы уйти прочь.
А я подумал, что зря он сердит деда, и, чтобы задобрить старого, подобострастно сказал:
— Хорошо здесь!
И тут же убедился — попал в яблочко. Дед слегка удивлённо поднял со лба фуражку, отчего лицо его с маленькими седыми усиками подобрело, и спросил:
— Что же здесь хорошего?
У меня тут же зашевелились сомнения. Может, это хороший человек и ему стоит признаться, что привело нас сюда? Может быть, выслушает, поймёт и поможет. Но в тот же миг вспомнил про нашу клятву, тем более что Лёнчик предупреждающе подмигнул: мол, держи язык за зубами!
Но все-таки что ему ответить? Почему нам здесь нравится? Я растерянно окинул взглядом вокруг. И неожиданно у колокольни увидел старую заржавленную подкову.
— Вот! — Я радостно подбежал к ней, схватил в руки и поднял перед собой.
Лицо деда насторожилось, потом затеплилось в усмешке.
— О, — шевельнул он бровями, — найденная подкова — всё равно что ключ от счастья…
— А можно забрать её с собой? — спросил я.
— А почему же? Нашёл — бери…
Лёнчик понял: наступила минута, когда можно повести речь ближе к делу. И тогда он сказал, качнув головой в сторону колокольни:
— Ну и замок же повесили… Не меньше пуда весит…
Дед от этих слов сразу же стал строже.
— А к замкам вам, — сказал с нажимом, — дудки… Не вашего ума дело.
Лёнчик был из тех репейников, которые, прицепившись, так просто не отстают.
— Вы его караулите? — спросил с милой улыбкой.
— А как же… Да что я с вами тут разглагольствую?
Однако в голосе старика не было ни строгости, ни нетерпения. Я это заметил и снова спросил:
— Колокольня-то, должно быть, старая-престарая?..
— Тыщу лет уже стоит, — ответил дед миролюбиво.
— Неужели тысячу? — сощурился Лёнчик так, будто эта тысяча лет в этот самый момент легла ему на плечи.
— Тыщу, хлопчики…
И здесь я понял, до чего же Лёнчик хитёр. Он подошёл ближе к деду, доверчиво и тихо спросил:
— Скажите! А вы не могли бы пустить нас туда? — и показал на дверцы.
— А зачем вам туда? — нахмурился дед.
— Интересно взглянуть, далеко ли видно с этой колокольни…
— Хе-хе… — засмеялся дед, — чего захотели. Конечно, далеко. Видите, какая высокая. Если бы с неё кинуть вверх вот эту дубинку, за облако зацепилась бы. Ну, довольно, хлопчики, уходите отсюда, пора ворота запирать…
Подкову я принёс домой.
Но перед этим хочу вам сказать, что жил я с мамой, папой и дедушкой. Дедушка встретил меня на пороге.
— А это что?
— Нашёл, дедушка, — объясняю ему. — Говорят, к счастью…
— Ах вон оно что!.. Да ещё такая… — Он взял из моих рук подкову и стал с интересом рассматривать. — Не иначе как всю планету измерила, стёрлась…
Я был удивлён, когда увидел, что дедушка почистил подкову, забил гвоздь в стену возле дверей и повесил её туда.
— Зачем вы, дедушка?
— Так полагается, Жужу. В старину считали, что беда никогда не посмеет переступить порог дома, в котором берегут найденную старую подкову. А у человека, поднявшего её, всю жизнь будут сбываться желания.
— Ох, дедушка, — вздохнул я, — если бы это было так…
Он очень внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Дедушка у меня человек заметный: высокий, плечистый. Сожмёт пальцы в кулак — рука будто молот. А расправит их, пятерня — что лопата. Когда я был маленький, ещё в школу не ходил, посадит, бывало, меня на ладонь и качает, словно в зыбке.
Тридцать пять лет в цех, на завод, что недалеко от нас, дорогу топтал. А теперь на пенсии. Персональной. Почётной.
— Так где же ты нашёл эту подкову? — допытывается.
Мы с дедушкой большие друзья, и мне так хотелось рассказать ему всю правду — и про письмо, и про то, как мы с Лёнчиком уже пытались проскользнуть на колокольню. Но это же тайна. И впервые перед ним я покривил душой.
ОПЕРАЦИЯ «ГОЛУБЬ»
На следующий день мы с Лёнчиком стали серьёзно готовиться к операции.
Сначала надо было приобрести самую что ни на есть светочувствительную плёнку. Ведь разве узнаешь, в каких условиях придётся фотографировать? Ведь часовой механизм в самом куполе, а там же, наверное, темно.
Мы обошли несколько магазинов, прежде чем нашли желаемое.
Когда я зарядил кассету и фотоаппарат был в полной боевой готовности, Лёнчик сказал, что надо бы вооружиться ещё и фонариками. Разве же можно в серьёзной операции обойтись без сильного прожектора, такого, что даже слепит.
— Давай тогда, Лёнчик так, — сказал я, — моё дело — фото, твоё — свет.
— Пусть будет по-твоему, — согласился он. — Фонарик у меня есть, а на батарейку я сегодня попрошу денег у мамы.
Потом я подумал, что ж это получается: Лёнчик придёт с фонариком, а я должен буду спотыкаться в темноте? Так не пойдёт.
Я решил тоже раздобыть деньжат у дедушки.
— Ну, на фотоплёнку — это я понимаю, — поднял он брови. — Но зачем тебе фонарик?
Что ему сказать? Нет, не легко на свете жить человеку, если он носит в сердце тайну.
У нас есть небольшой серый пёс Круть с пучком растрёпанных волос под нижней челюстью, иногда кажется, будто с бородкой. Каждый вечер Крутя надо выводить во двор погулять. Часто делаю это я. Сейчас Круть как раз тёрся у моих ног, и я, глянув на него, придумал:
— Это Круть, бывает, побежит куда-нибудь, попробуй найти его в темноте.
Объяснение вышло у меня таким неуклюжим, что дедушка только рукой махнул.
— А ты его не ищи, — посоветовал, — он сам тебя найдёт. На счастье, я вновь быстро придумал, что сказать:
— Но, кроме того, у Лёнчика вон какой хороший фонарик, а у меня нет…
— Это другое дело, — согласился дедушка. — Так бы и сказал сразу…
И дал мне денег.
Мы весь день пробегали с Лёнчиком за батарейками и в пути решили, что на операцию «Голубь» должен идти с нами также и Круть. С ним и веселее, и, главное, у него слух тоньше, чем у человека. А если приключится какая-нибудь беда, Круть — первый заступник.
После обеда, когда дедушка вышел из дома, я позвал пса на кухню и, плотно прикрыв двери, приказал:
— Садись, Круть!
Он сел.
— Скажи мне по правде, — говорю, — ты умеешь держать тайну за зубами?
Круть — такой мудрый — всё понял. Сначала показал мне язык, мол, вон он у меня какой, потом облизался и спрятал его.