Тарантул (худ. А. В. Яркин), стр. 112
Часы пробили десять раз. Скоро ложиться спать, а Коля еще не пришел.
— Фу! Опять Коля, — со смехом сказала Лена вслух. — Привыкла и теперь никак не отвыкнуть.
Раньше Миша сердился, когда она оговаривалась и называла его Мишей, а сейчас, наверно, будет обижаться, если по привычке она назовет его Колей.
Вспомнив о том, как Миша однажды пробрал ее за это, Лена невольно взглянула на люстру. В тот раз она собиралась ее вытирать, но помешал приход Каратыгина.
Так и есть. Люстра до сих пор перемазана краской.
Не долго думая, Лена передвинула стол, поставила на него стул и, захватив тряпку, проворно забралась наверх. Колпак люстры большой, и для того, чтобы вытереть внутри, нужно его снять. Сумеет ли она это сделать? А если забраться еще выше? Лена отвела колпак в сторону, поднялась на цыпочки и заглянула внутрь… Что такое? Немного выше центральной лампочки висела привязанная ниткой к патрону маленькая коробочка. Откуда она взялась? Правда, в тот раз она не заглядывала в люстру, и, может быть, коробочка была здесь раньше и привязал ее хозяин квартиры для груза или для чего-нибудь другого?
«Да, но почему она чистая? — задумалась Лена. — Если краской забрызган колпак лампочки, то почему на коробочке нет следов ремонта и даже пыли? Коробочку повесил Мальцев», — решила Лена и немедленно соскочила на пол.
Набрать номер хорошо известного ей телефона было делом нескольких секунд.
— Алло! Это кто говорит? Дядя Ваня?.. Извините, Иван Васильевич. Теперь вы уже не дядя Ваня… Да, это бывшая Аля… Согласна. Дядя Ваня, я сейчас хотела вытереть люстру, — знаете, которая в гостиной висит, с большим таким колпаком?.. Ну как зачем? Если она грязная, надо же ее кому-то вытирать. И вот когда я заглянула туда… Ну, залезла сначала на стол, а потом на стул… Нет, Коля… то есть Миша, еще не пришел. Я сама. В этой люстре, то есть не в самой люстре, а сверху, оказалась коробочка. Да, да… Четырехугольная коробочка. Кажется, из железа… Нет, я ее не трогала. Она привязана черной ниткой к лампочке, к этому самому… к патрону. Наверно, спрятана, чтобы не нашли. А коробочку спрятал Григорий Петрович… Почему я так думаю? Потому, что она чистая. Ни одной капельки краски нет…
Через полчаса Иван Васильевич с Бураковым, отряхиваясь, звонили в квартиру Завьялова. На улице густо сыпал снег, и, пока они шли по двору, плечи их покрылись толстым слоем чистых, пушистых снежинок.
Лена распахнула дверь, взглянула на пришедших, и на лице ее появилось озабоченное выражение. Не напрасно ли она потревожила занятых людей? Может быть, коробочка никакой ценности не имеет и подвешена как груз,
— Здравствуйте, Леночка. Как вы себя чувствуете? — спросил Иван Васильевич, дружески протягивая руку.
— Хорошо.
— Ну, что ж… Мы тоже чувствуем себя неплохо. Слышали сводку?
— Да.
— Я думаю, что скоро в Ленинграде будет салют… Ну, что у вас за находка?
— Коробочка… Идемте, пожалуйста. Стол в гостиной по-прежнему стоял под люстрой, а на нем стул.
— Я сам, — сказал Иван Васильевич, увидев, что Бураков порывается залезть на стол.
— А вы, Леночка, не видели, как Мальцев прятал эту коробочку? — спросил подполковник, переставляя стул.
— Нет.
— И никаких подозрительных звуков не доносилось из гостиной, когда он находился здесь, а вы в кухне или у себя в комнате?
— Нет.
— Значит, это только ваше предположение… Иван Васильевич залез на стол, отодвинул колпак и увидел коробочку. Не трогая, ее внимательно осмотрел.
— Оцинкованное железо, — заметил Бураков.
— Да, — подтвердил подполковник и отвязал коробочку. — Запаяна.
Лена с тревогой следила за всеми движениями Ивана Васильевича. Вот он взвесил коробочку на руке, несколько раз повернул и при этом наклонил голову набок, прислушиваясь, не пересыпается ли что-нибудь внутри.
— Н-да! А вы действительно очень наблюдательная, Леночка. Я согласен, — коробочку эту оставил Мальцев. Спрятал на всякий случай.
— А что там? В коробочке? — с горящими от любопытства глазами спросила Лена.
— Вот этого я пока сказать вам не могу, — ответил Иван Васильевич, слезая со стола. — Да, не могу. Потому, что и сам не знаю. Но это интересно. Я вам позвоню… Хотя буде г слишком поздно. Сделаем так. Товарищ Бураков завтра заедет и скажет, что там лежит. Но помните, Леночка, что это тайна. Государственный секрет. Пока не закончится следствие… вернее, пока идет война, никому ничего говорить нельзя.
— И даже Коле… то есть Мише, не говорить?
— И даже Мише не нужно говорить. Впрочем, Мише можно сказать. Он умеет хранить тайны.
Коробочку вскрыли со всеми предосторожностями. Внутри лежали хорошо упакованные небольшие пробирки с мутной жидкостью.
— Опять что-то новое, — проворчал подполковник, разглядывая пробирки на свет, — Какая-то химия. Придется дать в лабораторию.
Через полчаса Ивану Васильевичу сообщили по внутреннему телефону, что в пробирках оказались бактерии.
От неожиданности подполковник даже встал. Встали и Бураков, Трифонов и Маслюков, сидевшие в этот момент в кабинете начальника.
И пока Иван Васильевич хмуро слушал сообщение лаборатории, в комнате стояла напряженная тишина.
— Так вот что они хотели сотворить!.. Это уж от отчаяния! — сказал он, повесив трубку. — Знаете, что мы предотвратили, товарищи? Эпидемию! В пробирках была культура какой-то болезни… бациллы. Совершенно ясно, что они хотели вызвать эпидемию в городе и тем самым сорвать наше наступление. Теперь понятно, зачем Савельев поступил на водопроводную станцию, понятно, почему фон Штаркман вошел в квартиру, несмотря на то что был уже предупрежден о ловушке. Ему нужна была коробочка. Н-да! Теперь стало все ясно!
Некоторое время он барабанил пальцем по столу.
— А что сказать Гавриловой? — неожиданно спросил Бураков,
— Что? — не понял вопроса Иван Васильевич.
— Вы обещали через меня сообщить Лене Гавриловой о содержимом коробочки.
— Да, да… Скажите ей, что в коробочке были… Что бы там могло быть?
— Лекарство, — подсказал Трифонов. — Пенициллин.
— Нет. Это малоинтересно… — возразил Иван Васильевич. — Скажите ей, что там были капсюли для гранат. Каких-нибудь особенных гранат. Самовзрывающихся, что ли…
36. Заключение
Прошел месяц. Сергей Дмитриевич вернулся из Москвы, но не переехал в отремонтированную квартиру, а продолжал жить и работать на заводе.
Лена вернулась в мастерскую и совмещала работу с учением.
Миша перебрался на судно, но иногда оставался ночевать в общежитии учебного комбината.
Утром пятнадцатого января тысяча девятьсот сорок четвертого года курсанты Балттехфлота шумно пришли в свою столовую. Среди них был и Миша Алексеев.
В самый разгар завтрака вдруг раздался страшный грохот. Стекла со звоном вылетели из всех окон столовой. Растерявшиеся и испуганные ребята повскакали с мест. Некоторые от страха полезли под столы, скамейки, кто-то бросился бежать, кто-то окаменел и не двигался.
Новый взрыв потряс воздух.
— Наши-и! — закричал что было сил Миша и побежал к выходу. — Наши бьют!
За Мишей устремились и остальные.
На середине Невы стоял крейсер «Киров». Стволы его орудий были направлены в сторону Пулкова. Залп за залпом он посылал фашистам смертоносные снаряды. Это — за Ленинград!
Но стрелял не только «Киров». Все батареи Ленинградского фронта били по врагу. Воздух гудел, содрогался от множества залпов.
И как не похож был этот грохот на грохот разрывавшихся три года фашистских бомб и снарядов! Радость, гордость, ликование в душе каждого ленинградца вызывал этот грохот.
Бейте их, сыны Ленинграда! Бейте без пощады! Гоните вон с родной земли!
Началось долгожданное наступление. И через несколько дней был опубликован приказ о полном разгроме врага под Ленинградом, о снятии трехлетней блокады.