Тарантул (илл. Н. Кочергина), стр. 6
Это был артиллерийский обстрел. Первый снаряд ударил около Электротока и убил проезжавшую лошадь. Кучер каким-то чудом остался жив. Второй снаряд упал около трамвайной остановки, недалеко от памятника Суворову, и ранил постового милиционера. Затем снаряды стали ложиться ближе к Невскому. Люди бежали и прятались кто куда. Более хладнокровные, в том числе и Мишка, бросились помогать пострадавшим. Раненого милиционера унесли в подворотню. На асфальте осталась небольшая лужа крови. Лошадь долго еще билась в судорогах, и ей ничем нельзя было помочь.
Осмотрев воронку, постояв немного около убитой лошади, Мишка направился к трамвайной остановке.
— Это цветочки. Ягодки будут впереди, — зловеще сказал пожилой мужчина в больших роговых очках.
— Да. Лапы у немца длинные. Середину города из пушки достал. Теперь держи ухо востро. Теперь мы на фронте.
Мишка внимательно посмотрел на двух говоривших мужчин. Оба они были пожилые, хорошо одеты, с портфелями.
— По правилам — город не удержать, — сказал один. — Артиллерия бьет по центру, а если они решатся на штурм, от Ленинграда ничего не останется.
— Не так страшен черт, как его малюют. — Вы, видимо, имеете смутное представление о силе и технике немцев.
— Я-то имею представление. С четырнадцатого года по семнадцатый с немцами дрался. Пойду и теперь, если понадобится, а Ленинграда не отдадим.
— И я пойду, — вмешался Мишка.
— Правильно, парень.
— Ну, если мы еще и грудных младенцев в атаку пошлем…
Мишка хотел было отругнуться, но его перебил второй:
— Тихо, паренек! Ни к чему спорить. Человек от страха рассудок потерял и всякие глупости говорит. Пускай.
Подошел трамвай, и они разошлись в разные стороны. Мужчина в очках сел в первый вагон, а Мишка направился в последний. В вагоне говорили об обстреле, хмуро разглядывая из окна воронку от снаряда и выбитые стекла в домах.
Только теперь Мишке пришло в голову, что не следовало, пожалуй, оставлять этого человека в роговых очках, который говорил, что «по правилам — город не удержать». Кто его знает, что это за человек? Ведь всем было страшно, и, однако, никто со страха так не говорил. Мишка выругал сам себя. Но было уже поздно.
У площади Льва Толстого Мишка слез и пошел в детский сад.
Сестренка обрадовалась приходу брата, но первый ее вопрос больно отозвался в Мишкином сердце.
— Миша, а где мама?
— Мамы нет, Люсенька.
— Мама на работе? Да? А мама придет?
— Если баловаться не будешь, придет, — ответил он, чувствуя, что бесполезно говорить ей о смерти матери.
Чтобы отвлечь девочку, он вытащил из кармана конфету, которую отложил для нее за завтраком.
— На? вот…
Девочка немедленно сунула конфетку в рот.
— Ну, как ты устроилась? Хорошо?
Девочка кивнула головой.
— Ты скажи мне, если кто обижать будет.
Говорить больше было не о чем. Мишка вспомнил наставления матери, которые она раньше делала ему, уходя на работу, и повторил их сестре. Девочка молча кивала головой, но слушала невнимательно, несколько раз оглядывалась на дверь. Там были подруги, и, видимо, ее оторвали от игры. Погладив по голове сестренку и неловко чмокнув ее в щеку, Мишка вышел.
Отсюда он направился на Сытный рынок. Здесь можно было встретить людей из всех районов города, всех возрастов, всех профессий. Мишка осторожно пробрался к тому месту, где накануне он видел однорукого, но там его не оказалось. Углубившись в промежуток между ларьками, мальчик ждал и наблюдал, разглядывая людей и прислушиваясь к разговорам. Однорукого не было. Тогда он пошел по рынку и, выбравшись из толчеи, залез на лестницу рыночного корпуса. Отсюда было хорошо все видно, но из-за тесноты лица людей было невозможно разобрать. Мишка упорно искал в толпе запомнившуюся ему фигуру инвалида.
— Мишка! — услышал он знакомый голос.
Оглянувшись, он увидел Ваську, который протискивался к нему из толпы.
— Куда ты пропал? Мы тебя искали, искали вчера… Думали, разбомбило… Завтра со Степкой хотели в больницах искать.
— По делам ходил, — серьезно ответил Мишка, — А ты чего тут?
— А я очереди продаю.
Васька забрался на лестницу и, устроившись рядом. С другом, объяснил, что это значит.
— У ларьков очереди за картошкой, а как тревогу объявят, их разгоняют. Я, понимаешь, вон в тот подъезд запрячусь и жду. Как отбой заиграет, так бегом — и сразу к ларьку. Всегда первый. Хорошо платят. Видал?
Васька достал из кармана пачку «Зефира», открыл ее и протянул Мишке:
— Бери.
— Я бросил курить.
— Почему?
— Так. Ни к чему это. Небо только коптить, — резко сказал Мишка.
Васька с изумлением посмотрел на приятеля, смутился, закрыл коробку, повертел ее в руках и спрятал в карман.
Некоторое время они сидели молча. Васька чувствовал, что с приятелем произошло что-то, о чем надо было говорить в соответствующей обстановке.
— Где Степан? — спросил через минуту Мишка.
— Дома, наверно. А что?
— Ничего. Потом все расскажу. Пойдем к нему.
Они выбрались на улицу и молча пошли к дому.
7. Ракетчик
Тревоги следовали одна за другой с небольшими перерывами. Наступили дни, когда сирены гудели по двенадцать раз в сутки. Особенно жестокие налеты были по ночам. Эшелоны немецких бомбардировщиков летели на большой высоте и сбрасывали бомбы во всех районах города. Навстречу им, в черное небо, по-прежнему летели разноцветные ракеты, пущенные таинственной рукой.
Команда Мишки Алексеева из пяти надежных и проверенных друзей с вечера расходилась по разным улицам и добросовестно дежурила до утра. Днем ребята спали в красном уголке жакта, где у них находился штаб. Каждый день в штаб заходил Бураков.
— Ну, как дела? — спрашивал он Мишку.
Тот пожимал плечами и вот уже третий раз отвечал одно и то же:
— Плохо…
Они садились к столу, вытаскивали карту Ленинграда, разглядывали ее и заново намечали посты на улицах и в переулках.
— Отсюда сегодня пускали. Я сам видел с вышки. Может быть, на этой улице постоять, Миша? А? — предложил Бураков.
— Надо сюда Ваську поставить. А то он на Гатчинской… Там людно.
Как только начало темнеть, Васька Кожух отправился на новое место, в глухой переулок, который сворачивал в сторону от Пушкарской и выходил к парку Ленина.
Васька прошел переулок из конца в конец, изучая ворота, выступы, подъезды, чтобы знать, где можно в случае чего укрыться.
— Ты чего шляешься? Домой пора, — крикнула ему одна из дежурных МПВО, когда он заглянул во двор.
Васька презрительно смерил девушку взглядом с головы до ног и ничего не ответил. С тех пор, как ребята организовали свою команду, он стал подражать Мишке. А Мишка последние дни сильно изменился: не горячился, не кричал, говорить стал еще меньше, стараясь больше слушать и наблюдать. Самое любопытное, что он действительно бросил курить, отчего казался взрослее, самостоятельнее и серьезнее. Васька и раньше понимал, глядя на куривших приятелей, что они смешны и глупы, подражая взрослым. Сам он курил тоже исключительно для того, чтобы выглядеть старше. Табачный дым никакого удовольствия ему не доставлял. Ругался, плевал сквозь зубы и многое другое он делал тоже не потому, что нравилось, а чтобы казаться старше и солиднее. Пачку «Зефира», полученную им за продажу очереди, он три дня таскал с собой. Рука постоянно лезла в карман за папиросой, но за эти три дня он покурил только один раз, да и то без всякого удовольствия.
Дойдя до конца переулка, Васька повернул назад и направился к группе людей, стоявших под воротами. Его обогнал высокий худощавый юноша с футляром под мышкой, в каких обычно носят чертежи. Васька видел, как он прошел несколько домов, оглянулся и вошел в подъезд.
Под воротами шел разговор о пожаре Бадаевских складов. Какой-то старик рассказывал, что расплавленный сахар, перемешиваясь с грязью, растекался по улице рекой, затопил все канавы и подвалы. Он явно преувеличивал, но люди, уставшие за день, измученные тревогами, слушали его не перебивая. Старик не успел досказать, как завыла сирена.