Белый легион: Террор не пройдёт!, стр. 20
Алла — давнее увлечение. У них странные отношения — то возрождающиеся, то угасающие уже пять лет. Об их связи мало кто знает. Поэтому он и оставил у неё эти диски. Она бережно хранит их. Надо надеяться, что бережно.
А ещё у Алки можно позаимствовать денег. Денег у неё до черта. И он никогда не претендовал даже на маленькую их долю. Так что она деньги даст…
Решено, надо двигать к Алле.
Он взял телефон. Набрал её домашний номер. И долго ждал, когда кто-то подойдёт. Никто не подошёл.
— Черт! — произнёс он.
Набрал номер мобильника. Услышал: «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети».
Наверное, укатила куда-то. У неё парфюмный бизнес. И она постоянно куда-то укатывает впаривать свой лежалый товар. А может, и не лежалый, это он просто от злости напраслину наводит… Куда её черти занесли, где нет зоны покрытия мобильной связи?
Он с тоской огляделся. Поймал заинтересованный взгляд подкатывавшей к нему брюнетки. Вытащил портмоне, провёл ревизию его содержимого. К радости своей обнаружил за подкладкой вечно припрятываемые и забываемые доллары.
Брюнетка будто почуяла запах «зелени» и совершила манёвр, перемещаясь поближе к Гурвичу.
— Полюблю я тебя, ласточка, на твоей территории? — поинтересовался он.
— У меня хата неподалёку, — девчонка томно потянулась, отведя глаза, в которых загорелась алчная радость. — Хорошая, чистенькая хата.
— И сколько удовольствие стоит?
— Сто пятьдесят ночь! — с вызовом произнесла брюнетка.
— Глупо…
— Ну, сто двадцать.
— Стольник, — не располагающим к дискуссии тоном произнёс программист. — И учти — от сердца отрываю…
— А пивом напоишь? — В голосе брюнетки зазвучали просительные нотки.
— Напою, — сжалился Гурвич.
— Ну, тогда я тебя люблю, соколик, — деваха пододвинула свой стул поближе к Гурвичу.
Часть вторая
Бой с тенью
— Торговец заблудился, — устало произнёс Усман Сельмурзаев в телефонную трубку.
— А Али-Баба наш? — послышался издалека насторожённый голос.
— И брат заблудился…
Это означало, что Руслан с изотопами и Аюпов с головорезами исчезли.
— Почему? — после паузы вновь прозвучал голос.
— Тут что-то происходит не то. Я разберусь.
— Разберись, — в голосе появилась угроза.
Сельмурзаев небрежно бросил телефонную трубку назад, и звероподобный массивный телохранитель с ловкостью вратаря поймал её на лету.
— Вон! — крикнул депутат, и телохранитель испарился.
Сельмурзаев сжал пальцы в кулак. Ох как плохо. Тревожат такие звонки из-за рубежа. Бьют по нервам.
Два дня депутат, после того как его отпустили, отлёживался на даче на Рублевском тракте. Никого не принимал, ни с кем не разговаривал.
Ощущение, будто его гусеничным трактором переехало. Им владели чувства бессилия, ярости и страха. Основное — ярость, которая распирала череп изнутри, как пар перегретый котёл, того и гляди взорвётся. И запоздалый страх сжимал сердце ледяными тисками.
Усман, сильный, волевой, гордый человек, теперь чувствовал себя, как девица, которую изнасиловали в парке. Он не мог представить, что когда-то с ним поступят вот так, как с обычным бомжом, из тех, что батрачат на плантациях Ичкерии. С ним! С Сельмурзаевым, чей род имеет в Ичкерии большой вес, так обошлись! Не говоря уж о том, что он депутат Собрания!
Ему хотелось напиться до потери пульса, но Аллах запрещал пить. Сельмурзаев обычно следовал этому завету. Кроме того, пьянство — это проявление слабости и малодушия…
Что теперь делать ему, опозоренному человеку? Мстить!
Он ловил себя на том, что пальцы непроизвольно сжимались, когда он представлял, как будет душить тех животных! Уши резать! Уродовать! Умирать они будут долго!!!
Фантазии распаляли депутата. Сердце его колотилось все сильнее и сильнее. Глаза застилало красным.
Когда же возвращалась способность мыслить трезво, то перед его мысленным взором представала совершенно безрадостная картина. Все настолько плохо, как никогда не бывало. Рамазан Аюпов мёртв. Наверняка мёртв. Широкомасштабная террористическая акция, подготовка к которой стоила безумных денег, провалена. Кого будут винить в этом? Его, Усмана Сельмурзаева.
Нет, черта с два на него все свалят! Это ещё доказать его вину надо! Но будут ли доказывать — вот в чем вопрос?
Депутат метался по огромному холлу, устланному коврами, падал в глубокое кресло перед холодным камином.
— Шайтан! — шептал он себе под нос. — Шайтан…
В тяжёлый сон он провалился часа в три ночи. Там его подстерегали кошмары. Несколько раз он просыпался с тягостной мыслью, что завтра надо что-то решать… И опять отдавался во власть кошмаров.
Окончательно проснулся он в девять утра. Голова была тяжёлой, зато в сердце — решимость действовать.
Он не мог понять, почему враги отпустили его на четыре стороны. На их месте он решил бы эту проблему просто — выстрелом в затылок или отрезанием головы — в зависимости от настроения. Может, они надеялись на его признательность за подаренную жизнь? Или рассчитывали, что теперь он их с потрохами — после того, что наговорил перед видеокамерой? Кстати, он не помнил, что именно наговорил, в памяти осталось нечто смутное. Но, скорее всего, наговорил немало. Впрочем, это неважно! Теперь в его сердце горел священный огонь мести!
Все, часы слабости миновали! Пришла пора действовать!
Ключевой момент — сорвать маску с лица врага. Он сорвёт, чего бы это ему ни стоило! И объявит свой маленький, но жестокий джихад!
Он потягал гирю, со злым удовлетворением отмечая, что мышцы ещё работают. Он ещё крепок. Способен и держать, и наносить удары. Потом залез под холодный душ. Тщательно побрился.
Выйдя в холл, крикнул:
— Ломали!
Старший группы охраны Ломали Махмадхаджиев возник, как привидение. Половину своих телохранителей после того, как они не спасли его от позора, Сельмурзаев выгнал. Но Ломали, верный, как пёс, остался…
— Через пятнадцать минут две машины, — велел депутат. — Едем в город.
Ломали, не говоря ни слова, повернулся и отправился исполнять приказание.
В просторной гардеробной, где, как в магазине, на вешалках были развешаны десятки костюмов, на полках стояли десятки пар обуви, Сельмурзаев выбрал представительский костюм за пять тысяч долларов. Натянул ботинки крокодиловой кожи. Галстук в тон. Посмотрелся в зеркало. Вид вполне приличный. Как и положено бизнесмену и политику его уровня. Чувствуется стиль, безупречный вкус.
Механические ворота со скрежетом открылись. И похожие на блестящие торпеды бронированный «Мерседес» и джип, выехав за территорию обороняемого милицейской вневедомственной охраной посёлка, устремились по правительственной трассе, в этот час уже разгрузившейся.
Сельмурзаевым овладело болезненное воодушевление. То, что он принял решение и начал действовать, наполняло его энергией. Депутат никогда не прощал обид.
Всю дорогу Сельмурзаев не отрывал от уха мобильный телефон. Он переговаривался с людьми, назначал места встреч, просился на приём. Эти звонки открывали ему двери в высокие кабинеты. Смешно, но в государстве, против которого он боролся уже много лет, он обладал определённым весом.
С кого начать встречи? Конечно, с обитателей Старой площади.
— Сергей Владимирович, — произнёс он в микрофон мобильника. — Это депутат Сельмурзаев. Тут серьёзные обстоятельства. Мы не могли бы встретиться?.. Очень срочно… Лучше не на рабочем месте… Как всегда…
Встретились они в ресторанчике «Царский чертог» в центре Москвы, запредельные цены в котором отпугивали посетителей скромного достатка. В нем имелись уютные закутки для конфиденциальных разговоров.
Тот, с кем встретился депутат, примелькался в каждом российском доме — его постоянно показывали по телевизору. Обычно он с видом оксфордского профессора вещал, как надо обустроить страну. Любые банальности изрекал как божественное откровение. Он был известным артистом политического балагана. Но здесь, наедине со своим старым знакомым, лицедействовать смысла не было. Он внимательно выслушал Сельмурзаева, время от времени задавая вопросы и выдавая комментарии, преимущественно матерные. Потом, опрокинув стопку холодной водки, крякнул и покачал головой: