Мои друзья, стр. 58

Через три дня я двинулся в обратный путь, на Урал.

Кроме Снукки, мне удалось получить пять щенков для нашего клуба. Пятимесячных малюток запрятали в громоздкую деревянную клетку; Снукки была просто на поводке. Клетку погрузили на сани, я взгромоздился на нее, посадил Снукки на колени, и воз тронулся. Алексей Викторович провожал меня добрыми напутствиями.

– Щенков берегите! – кричал он мне вслед, когда сани уже тронулись и снег пронзительно заскрипел под полозьями.

Все щенки были высококровными, представляли немалую ценность, и вполне естественно, что Алексей Викторович тревожился о них.

Поездка обещала быть нелегкой. Мне предстояло сделать две пересадки и провести в дороге в общей сложности около четырех суток.

Мы быстро покатили по заснеженным улицам города. В нырках сани сильно бросало, и я осторожно притягивал Снукки к себе. Она тихонько старалась отстраниться от меня, поглядывая искоса умными карими глазками, и, только когда я уж особенно крепко прижимал ее к себе, глухое «ррр» было ответом на это.

В поезд сел с боем. Проводники никак не хотели пускать меня в вагон. Да оно и понятно: клетка загромоздила и проход и купе, а щенки наполнили вагон визгом и лаем. Но отдать малышей в багажный вагон и оставить их там без наблюдения, когда на дворе стоял такой морозище, я не мог. Спасибо Алексею Викторовичу: он дал в провожатые бойца, и тот помог мне совершить посадку.

Как только щенки оправились от встряски, полученной во время езды на санях, они притихли, свалились кучкой в углу клетки и заснули. Снукки я уложил на свое сиденье, и она, свернувшись калачиком, тоже вскоре задремала.

В вагоне было жарко натоплено, и не прошло и получаса, как из клетки стали доноситься тяжелые вздохи и стенания. Щенкам было душно. В питомнике они находились на свежем морозном воздухе, теплая курчавая шкурка отлично грела их, а тут такая жара… Высунув язычки, они метались по клетке, бились о прутья, лизали железные скобки. Бойкие глазенки их помутнели, неугомонные коротенькие хвостики опустились вниз.

Не помогла и вода. Мгновенно вылакав ее, они вновь принялись метаться по клетке. Сердце мое разрывалось от жалости.

Я решил вытащить малышей из их временного жилища и привязать на поводки под сиденьями. Вынув двоих, нацепил на них ошейники, которыми меня предусмотрительно снабдили в питомнике, и прикрутил ременные поводки к ножкам сиденья. Но, пока привязывал следующую пару, первые двое успели набедокурить.

Эти малыши еще не были приучены к ошейнику, а тем более к привязи, и теперь, почувствовав на себе поводок, они начали яростно рваться. Один так затянул ошейник, что уже хрипел; другой вцепился в поводок зубами, в одну минуту перегрыз его и пустился наутек.

Пока ловил его, остальная компания разбрелась в разные стороны.

– Да вы их оставьте так! – посоветовал мне кто-то.

– Нельзя, – возразил другой пассажир. – Можно ударить, прихлопнуть в дверях…

Публика весело смеялась неожиданному развлечению. Пришлось эрделят снова посадить в ящик. Поочередно стал носить их в тамбур, чтобы там, на свежем воздухе, они могли хоть немного отдышаться после вагонной духоты.

Проводник посоветовал мне использовать для щенят туалетную комнату. Она была неисправна и бездействовала. Комната оказалась сухой и чистой.

На ближайшей станции купил толстую пачку газет, настелил их в новом помещении, набросал сверху тряпья, которым меня снабдили на дорогу, и переселил маленьких путешественников сюда. Здесь было прохладно, просторно, изолированно; никто не мог нечаянно задавить или толкнуть малыша.

Теперь, когда я выходил из купе, Снукки начинала тихонько подвывать. Оказывается, она уже стала привыкать ко мне и тосковала, не видя меня, однако ласкать себя еще не позволяла и пищу брала из моих рук неохотно.

Мы благополучно сделали пересадку; в новом поезде мне опять удалось договориться с проводником насчет импровизированного «щенятника» (теперь уже был «опыт»!), и, в общем, все шло довольно сносно.

Уже проехали Уфу и Златоуст, как вдруг среди ночи меня неожиданно разбудил проводник:

– Там у вас наводнение, спасайте своих собачек! – сказал он.

Из-под двери «щенятника» сочилась вода. Я открыл дверь и ахнул. Мои эрделята бродили по брюхо в воде. Один, взобравшись на раковину умывальника, сидел на краешке и, весь мокрый, дрожал, как осиновый листик.

Оказалось, прорвало бак. Вот не было печали! Одного за другим вытащил щенят из воды, перенес в купе и принялся просушивать. Бедные зверюшки были мокрехоньки, но радостно крутили куцыми хвостиками и порывались лизнуть в лицо.

Удивительно, что они не пищали. За всю дорогу я так и не услышал их голоса. Это были настоящие маленькие спартанцы – все испытания переносили стоически.

Много раз за эти дни вспоминалась мне поездка Шестакова. Если у меня столько хлопот с шестью щенятами, то каково было ему одному с сорока злобными овчарками целый месяц в дороге!

Домой приехали поздно ночью. С вокзала сразу направился домой. Но там в первый момент растерялся: куда рассовать щенков? В квартиру нельзя: Джери. Решил клетку со щенятами оставить до утра в холодных сенях. Снукки же повел за собой в комнату.

Осторожно, недоверчиво протиснулась она в дверь и замерла на пороге при виде громадного, по меньшей мере втрое больше ее, дога. Джери придирчиво-ревниво обнюхал эрдельтерьера с головы до ног. Драться не стал: самец никогда не обижает самку. Снукки стояла, как изваяние, только глазом чуть косила на дога: он такой большой!

До утра Джери пришлось закрыть в прихожей, а Снукки осталась со мной в комнате. Обнюхав все углы, она залезла под кровать.

Рано утром меня разбудил звонкий собачий лай. Будто две хлопушки разорвались у меня над ухом. Посредине комнаты стояла моя испуганная мать, а перед ней, наморщив морду, Снукки. Матери понадобилось зачем-то зайти в комнату, и Снукки неожиданно бросилась на нее из-под кровати. Эта малютка уже охраняла меня! Впервые я услышал ее звонкий, еще ребячий голос, такой характерный для всех эрделей.

Одевшись, я первым делом поспешил в сени и открыл клетку. Сейчас же внутри ящика поднялась невообразимая суета.