Рассветный шквал, стр. 28
– Меч не на боку, за спиной? На коне, будто гвоздем прибитый, сидит?
– Угу... Мне бы так.
– Эван. Капитан Эван. Из южан. Наемник, как и все егеря. Но на мечах был силен. Я бы подумал семь раз – выходить с ним помахаться или нет.
Квартул наморщил лоб:
– Точно. Так его и звали. Капитан Эван. А еще там был десятник Круан.
– И этого знал. Из Восточной марки. Младший сын барона... Тьфу, запамятовал. Вот вы где, рубаки, нашли конец...
– Так ты думаешь, остроухие их перебили?
– Ничего я не думаю. Я знаю. Эван с полусотней егерей пропал еще в березозоле. Мне кто-то толковал, они и вправду гнали недобитков Мак Кехты.
– Да пребудет с ними благодать Сущего. – Квартул сложил ладони перед грудью.
– Не надо. – Валлан повел могучими плечами под кольчугой. – Ты знаешь, в кого они верили? В Болотного Деда или Пастыря Оленей? А может...
– Не богохульствуй! Нам помощь Сущего еще ой как пригодится!
– Ладно, ладно, – петельщик примирительным жестом поднял руки ладонями вперед, – молчу. Пошли назад, чародей.
Громкий треск, словно кто-то среди лесной тишины палкой провел по забору, заставил их невольно пригнуть головы. Пестрая ореховка круто спланировала вниз, к воде. Трепеща крыльями, рванулась вправо, влево. Темная, резко очерченная тень накрыла ее, жалобный крик затих, не успев вырваться из взрезанного кривым когтем горла. Крупный ястреб-тетеревятник взмыл с окровавленной тушкой в когтях. Алые капельки пятнали его седое оперение таинственными знаками отличия.
Квартул и Валлан переглянулись. Они оба отлично знали, кто в этой жизни охотник, а кто добыча. И их вполне устраивало сложившееся положение.
Глава V
Отроги Облачного кряжа, прииск Красная Лошадь, жнивец, день пятнадцатый, полдень.
Нет, не в силах пеший человек состязаться в скорости с верховым, пусть даже никуда не спешащим. Да еще если вынужден хорониться за нечастыми стволами, огибать бугры и оплывшие ямины старых копуш, окаймлявшие прииск.
Воздух огнем горел в пересохшей глотке, и ноги поневоле замедлили бег.
Гулкий колокольный удар, эхом отразившийся от ближайших холмов, настиг меня у отвала пустовавшего с березозола жилища Трехпалого.
Литая бронзовая труба висела на перекладине меж двух столбов, вкопанных на площади неподалеку от «Развеселого рудокопа», так давно, что успела подернуться благородной зеленью. Простая и безыскусная – никаких барельефов и украшений, кроме узкого канта сидовских рун по нижнему краю. За время моей жизни на Красной Лошади рука смертного ни единого раза не притронулась ни к колоколу, ни к увесистому билу, зацепленному за костыль на одном из столбов. Лишь перворожденные Лох Белаха, наведываясь за податью, подавали сигнал общего сбора. Два раза в год. Последний раз он звучал прошлой осенью, в конце златолиста – накануне Халлан-Тейда.
То ли низкий гул, тающий в раскаленном воздухе, имел непостижимую силу, притягивающую людей, то ли многолетняя привычка была тому причиной, только ноги сами понесли меня к площади. Кинуть бы снасть да сумку (вот тебе и поохотился, вот тебе и собрал тютюнника) в хижину, но не по пути. Мимоходом я отметил про себя, что старатели, бросив работу в забоях и прочие неотложные дела, спешат в том же направлении. Вот Пупок, семеня на коротеньких ножках, сдержанно кивнул, здороваясь. Плешак обогнал меня широкими шагами, сделав вид, что не заметил, увлеченно изучая прореху на левом локте, а Рогоз демонстративно отвернулся, скользнув взглядом, как по пустому месту. Что ж, немудрено, с учетом того, что болтают обо мне на прииске. Да я бы сам с таким не здоровался бы, а то еще и в морду плюнул!
Вот и площадь. Черные стены харчевни – немой укор. Боль памяти и память о боли.
Народ помалу прибывал. Серые да грязно-белые полотняные спины. Большинство в латках, а то и вовсе сверкают прорехами. Над сутулыми плечами – ни один не похвастается кавалерийской выправкой– торчат головы. В основном русые да разных оттенков рыжины. А где же Белый? Уж он-то при своем росте и цвете шевелюры – фигура приметная. Что-то задерживается наш старшой.
Толпа не бурлила, как это частенько бывало в прошлые годы. Не слышался гомон, перемежаемый вспышками ядреного мужского гогота. Оно и понятно – радоваться особо нечему.
Все настороженно молчали, старательно рассматривая пыль и пожухлые стебли копытника под ногами. Лишь изредка косой взгляд скользил по «виновникам торжества», застывшим у перекладины с колоколом.
Десяток сидов, усталых, припорошенных пылью. Даже взглянув мельком, я приметил покрасневшие от частого недосыпа и дыма бивачных костров глаза. Где остальные, интересно знать? Ах да, наверняка с лошадьми.
Мак Кехта стояла впереди всех – руки скрещены на груди, с запястья правой на ременном темляке свисает изящная плеть. Росту, действительно, небольшого. Теперь, когда была она не в седле, я мог сказать это с уверенностью. Шести стоп не будет. Гелка скоро ее перегонит.
Старик сид застыл у ее левого плеча. Единственный из перворожденных, кто не прикасался к оружию. Глаза, полуприкрытые веками, рыщут по толпе. Внешняя расслабленность позы – лишь маска, карнавальный костюм. Даже несведущему в воинских искусствах понятно: ни нож, ни стрела Мак Кехты не коснутся, пока рядом с ней невозмутимый охранник. Телохранитель. Когда-то мне случалось наблюдать выезд его императорского величества в храм на ежегодный молебен Сущему. Десяток окружавших его угрюмых бойцов с решительным блеском настороженных глаз, все, как один, в посеребренных кольчугах и шлемах с белыми султанчиками орлиных перьев, показались тогда мне, безусому школяру, волкодавами, натасканными на убийство чудовищами, и только теперь я понял – по сравнению с этим сидом все они были кутята несмышленые. Своей показной готовностью спасать государя они отрабатывали звонкие империалы, хотя, дойди дело до свалки, каждый наверняка стоил в рукопашной доброго десятка гвардейцев. Здесь было другое. Ничего нарочитого, ни единого жеста напоказ. Только опыт бесчисленных лет и готовность вспыхнуть в любой момент.
Остальные сиды – юнцы по их меркам, но отмерившие по два-три людских срока – тоже не зевали. Четыре самострела скользили вслед за оценивающими взглядами вдоль толпы. Другие держали наготове дротики.
Я снова закрутил головой – где же Белый с ребятами? Если спрятались, то и к лучшему. Как бы ни натаскивал их голова, какие бы уроки ни давал старый Хвост, одного телохранителя-сида хватит на всех. Даже с лихвой.
Каким-то образом, совершенно непонятным, ибо в первачи не рвался никогда, я оказался в первом ряду. Прямо напротив перворожденных.
Мак Кехта подняла глаза и обратилась к старику. К своему удивлению, я обнаружил, что все еще понимаю речь сидов. Старшую речь, как называли ее в Школе. С трудом, не каждое слово, но понимаю. Видно, не все из головы вылетело.
– Гах тар, Этлен? Все собрались, Этлен?
– Кэсуул, шеа, феанни. Похоже, да, госпожа.
– Эн’шин тосии. Тогда начнем.
– Риэн орт фэйн, феанни. Держи себя в руках, госпожа.
– Та эхэн’э, – дернула щекой сида. – Я знаю.
Шагнула вперед. Немножечко. На каких-то полшага.
– Где старший? – Эти слова прозвучали на человеческом языке. Мак Кехта выговаривала звуки очень чисто, куда лучше Лох Белаха. Даже слишком чисто. От этого речь казалась неестественной.
Толпа безмолвствовала.
– Кто здесь старший?
Я огляделся – Белого нигде нет.
– Подушные списки?
Тишина.
Как на рассвете в холмах.
Еще бы, всяк боится дыхнуть, а не то что пошевелиться или вымолвить словечко.
– Кто старший? Где подушные списки?
В голосе Мак Кехты зазвучало плохо скрываемое раздражение. Тонкие пальцы перехватили плеть за рукоять.
Изящные сапожки с выдавленным по голенищам цветочным орнаментом сделали еще два шага вперед. Этлен не отставал, держась по-прежнему у левого плеча феанни.