Пасынок судьбы, стр. 57
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ЯКИМ И ЯКУНЯ
Второй день маленький отряд, следуя путаным указаниям королевны, уходил все дальше и дальше на юго-запад, прочь от обжитых земель. С каждой верстой ближе становились сверкающие белизной снеговые шапки Запретных гор, все круче становился подъем. В лесной рати как-то исподволь сероствольные буки-исполины вытеснялись приземистыми темно-зелеными елями. Все меньше становилось под копытами коней овсяницы и белоуса, все больше черники и кислицы. Изредка попадались целые заросли можжевельника, еще не стелящегося по земле, как высоко в горах, а торчащего бойкими кустиками.
Годимир, как истинный рыцарь, уступил седло Аделии и теперь шагал, ведя серого под уздцы. На саврасого сгрузили собранные рачительным Дорофеем запасы – муку, мешочек пшена, два хороших ломтя сала, соль в тряпице и даже оплетенную ивовой лозой корчажку с брагой. Харчей должно было хватить на три-четыре дня. Вот и выходит, что если завтра никакой пещеры не обнаружится, нужно разворачиваться и выбираться к людям. Сперва в Гнилушки, а после и в Ошмяны. Рыцарю хотелось верить в благорасположение и короля Доброжира, и каштеляна пана Божидара. Авось помогут снарядить отряд как положено, с подводами, слугами и запасными конями, и вот тогда уже крылатый гад не уйдет от справедливого возмездия.
На привалах Годимир точил меч и отрабатывал удары. В поединке с драконом случайностей не бывает, да и быть не может. Приставучий Олешек таки заставил рыцаря дать ему пару уроков. Шпильман продемонстрировал знания, полученные от наемника из Костравы, и рыцарь понял, что все уже почти безнадежно.
Желания у парня много, а вот умения никакого. То ли поморянин учил его спустя рукава, лишь бы отвязался, то ли сам не был мастером. Взять хотя бы стойку. Олешек ставил ноги чересчур близко одна к другой, да и сгибать в коленях их никак не хотел. Утверждал, что ему так неудобно. Но рыцарь-то знал, что двигаясь словно на ходулях, ученик лишает себя подвижности и свободы перемещения, что он не сможет с достаточной быстротой отклониться от вражеского удара или, напротив, прянуть вперед в длинном выпаде.
В конце концов Годимир разозлился и заставил шпильмана отрабатывать шаги. Круговой и скрестный, приставной и отшаг. «А не хочешь учиться, ищи другого учителя!»
Неожиданно помог Ярош, с интересом наблюдавший за их упражнениями. Он заявил возмущенному музыканту, что движение в бою – основа основ и начало начал. Неподвижный боец – мертвый боец. И от души посоветовал рыцарю не подпускать шпильмана и близко к мечу, пока не научится слушать умных людей и двигаться на поле боя свободно и раскованно.
Аделия тоже принимала живейшее участие в занятиях, хлопала в ладоши при каждой удаче Олешека и порывалась сама схватить меч и встать рядом с ним. Сказала, что тоже всю жизнь мечтала научиться рубиться настоящей сталью.
В общем, от всего происходящего у Годимира начала голова идти кругом, и он прекратил занятия до той поры, пока не станет у них больше свободного времени.
На другой день с утра он разбудил всех с рассветом, заставил разводить костер и готовить завтрак, чтобы и мысли не возникло о мечах, стойках и выпадах. На дневке тоже от роли учителя отказался, сказав, мол, что слышит непонятное шуршание в подлеске. Ложь вышла такой убедительной, что даже Ярош повелся – накинул тетиву на лук и все время привала держал под рукой пяток воткнутых в землю стрел.
Зато когда тронулись в путь, Годимир получил возможность вздохнуть с облегчением.
Лесной молодец продолжал оставаться настороже. Перекинул повод коня через предплечье, а сам так и зыркал по сторонам, выискивая, в кого бы всадить стрелу. Олешек надоедал королевне, пристроившись у ее стремени:
– А какой он, дракон?
– Страшный, вот какой, – отвечала Аделия, но уже без истерик или душевной дрожи.
– Я понимаю, что не теленок, а все же… Какой, а?
– Какой, какой… Крылья… Хвост… Пасть… Зубастая.
Королевна оказалась не из записных рассказчиц. Хотя о других заботах болтала довольно бодро. Наверное, и вправду сильное потрясение пережила.
– А огонь он может пускать?
– Конечно, может… Из ноздрей.
А вот это что-то новое. Такого ни магистр Родерик, ни архиепископ Абдониуш не писали, не говоря уже об Абиле ибн Мошше Гар-Рашане… Тьфу, басурманин, пока выговоришь… Годимир не мог понять, хочется ли ему дальше слушать беседу королевны и шпильмана, или пустопорожнее щебетание Олешека начинает его злить? Ишь, прилип как банный лист к… Нет, нехорошее сравнение, не благородное. Просто – пристал как смола. И тут рыцарь вспомнил свой сон и липкую грязь, куда угодил по воле навьи. Настроение испортилось окончательно.
– Вы бы тише! – сердито буркнул он, проверяя – легко ли ходит клинок в ножнах. – Не нравится мне этот лес!
– А то мне он нравится! – воскликнул шпильман, делая широкий жест рукой. – Елки, палки, лес густой…
– Тише! – поддержал Годимира Ярош. – Пан рыцарь верно говорит. Что-то не то в лесу…
Аделия ойкнула и закрыла рот ладошкой. Брови Олешека поползли на лоб:
– Как это – «не то»? – вполголоса спросил он.
– Да вот так! – пояснил Ярош, тоже стараясь говорить негромко. – Птицы не поют. Слышал?
– Нет.
– Если бы меньше болтал, услышал бы. Версты две назад и сойки кричали, и ореховки. А дятлов сколько было! А теперь тишина…
Годимир прислушался к своим ощущениям – нет ли чувства слежки? Да нет. Затылок не сверлили ничьи глаза, как это случилось на тракте. Но вот дышать почему-то стало тяжелее. Или воздух стал влажным и холодным?
Пожалуй что…
Да! А вот еще!
– Ярош, – позвал он разбойника. – Ярош, ты можешь сказать, в какую сторону мы едем?
– Да вроде в гору… – почесал затылок лесной молодец. – Значит, на юг. А там… тяжело сказать. Солнца нет.
– Верно. Солнца нет. Хотя туч не было. Мох на деревьях где придется.
– Точно! Во дела! А я как чувствовал… Вляпаемся в дерьмо по самые уши… Уж извини, твое высочество.
– И туман… – вдруг добавил дрожащим от волнения голосом Олешек.
Он ткнул пальцем под ноги.
Ну, туман, не туман, а легкая дымка поднималась над травой, достигая уже колен. Так бывает над лугом, когда солнце ранним утром высушивает росу, и она плывет клубящимся паром. Кажется, будто идешь в парном молоке. Здесь же другое. Туман казался липким, противным. Так и хотелось остановиться и счистить его со штанов рукавом. А потом залезть на дерево или найти выступ скалы и пересидеть, когда он пройдет мимо.
– Гляньте! Домик! – звонко закричала королевна и опять шлепнула себя по губам, убоявшись чужого в лесу звука.
Годимир повернул голову.
Лес на время кончился, и они вышли на край широкого яра. Его, видимо, промывали ежегодно сбегающие с гор талые воды. Да и сейчас на дне бесшабашно звенел ручеек. Со временем стены оплыли, придав оврагу ширину и монументальность, а после заросли шиповником и терном. Кусты укрепили сползающий глинозем и остановили рост оврага. С северной стороны ели подступили почти вплотную к его склону – кое-где даже корни торчали в воздухе, словно скрюченные и почерневшие куриные лапы. А на противоположной, южной стороне располагалась рукотворная просека саженей двадцать на двадцать, заросшая густым травостоем. К склону длинного, как язык страдающей от жары собаки, холма, покрытого темным ельником, притулилась избушка. Маленькая, слегка покосившаяся, крытая дерном.
– Кто бы это?.. – выразил вслух всеобщее опасение Олешек.
– Может, и никто, – задумчиво ответил Годимир. – Жили когда-то старатели или промысловики из тех, что пушнину…
– Нет. Подворье не заброшенное, – возразил Ярош. – Не ухоженное, конечно, но и не заброшенное. Знаешь, похоже, будто хозяин либо ленивый, либо запойный…
– А если больной? – вставила королевна.
– Нет, твое высочество. Больной бы не выжил в глуши. Верно люди говорят – волка ноги кормят. А лесного жителя и ноги, и руки, и голова… Чего угодно лишись и не выживешь. Только косточки обглоданные найдут по весне.