Пасынок судьбы, стр. 54
Разбойник с бортником еще болтали. Кажется, наливали… Издали от реки слышался визг и хохот. Это парни и девки начали прыгать через костры, совершая обряд очищения огнем. Вскоре придет черед воды принимать разгоряченные танцами и беготней тела, смывая вместе с пылью и потом земные грехи. И можно снова нарушать заповеди Господа. До следующей Водограевой ночи. Очень удобно…
С этими мыслями Годимир заснул.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КОРОЛЕВНА
Проснулся Годимир от истошного крика:
– Свели! Свели!!!
Рыцарь рванулся, хотел вскочить, но упал на четвереньки – затекла нога. Он отчаянно закрутил головой по сторонам. Серая предрассветная мгла окутывала подворье так, что и ближний плетень не разглядеть. С вырубки наползал стылый туман – и это конец червня!
– Свели! Сволочи! Конокрады!
Незнакомый хриплый голос шел от навеса около сараюшки, где они с Ярошем с вечера привязали коней. Неужели? Вот так Гнилушки! А говорят: чем дальше о города, тем ворья меньше. Сельские, мол, обитатели прадедовскую правду блюдут и честностью гордятся. А кто же кричит?
Неподалеку заворочалась темная куча:
– А? Что?
Ярош. Сейчас бы ему увечного побирушку изображать… С похмелюги.
Поднявшись на ноги, Годимир схватился за голову – словно церковный колокол под черепом зазвонил. Да не просто колокол, а колокол-великан из Нагорного собора, что в Хороброве, в Старом городе прихожан к вечерне зовет.
– Что там? – Бирюку удалось подняться без особых затруднений.
– Да кажись, с конями что-то… – ответил рыцарь, удивившись своему голосу – сипатому до неузнаваемости. – Эх… Водички бы…
Из сумрака выплыла взъерошенная борода Дорофея:
– Свели! Понимаешь? Свели!..
Так вот чей крик их разбудил! Как ни хвалили вчера Ярош с бортником свекольную, а пойло пойлом остается. Во рту сухо, голова гудит, перед глазами черные точки плавают. Или, может, третий кувшин лишним был? Говорил же священник в Стрешинском замке, что винопитие без меры до добра не доведет…
– Кто свел? Кого? – Ярош вплотную подступил к Дорофею, схватил его за зипун.
– Коней, понимаешь, коней свели… Узнаю кто, пополам перерву, суки… – забормотал бортник, виновато моргая.
– Точно не знаешь? – Разбойник притянул его к себе почти вплотную, навис, глядя сверху вниз.
– Да точно, Ярош, точно… Откуда ж мне… Я ж, понимаешь, с вами… – зачастил мужичонка, стараясь не смотреть Бирюку в глаза. – Да ты что, не веришь мне! Я ж тебе… А ты, понимаешь… – Он сорвался на хриплый визг.
– Ладно. Верю. – Разбойник разжал пальцы, позволяя кметю обессиленно усесться на землю. – Как прознал?
Дорофей молчал. Сопел и молчал.
– Отвечай, елкина кочерга, когда спросили?! – рыкнул Ярош, замахнулся ногой, но не пнул. Видно, пожалел.
– По нужде приспичило, понимаешь… – глухо проговорил бортник. – Встал. Думал, за сарайчик… Я всегда, понимаешь…
– Да не тяни! Шустрее!
– Чего там шустрее… Глянул – коней нетути.
– Мать вашу! – Разбойник сжал кулаки и, не слушая больше лепет Дорофея, кинулся к сараю.
Оставшись без собеседника, кметь вытер рот рукавом и затянул, уставившись прямо перед собой:
– Вона ты как со мной, понимаешь… Я, значит, для тебя, а ты… Вона как выходит…
Годимир едва ли не бегом направился вслед за Ярошем. Не раздумывая, последовал его примеру, когда разбойник, пробегая мимо бочки для сбора дождевой воды сунул туда голову и, шумно отфыркиваясь поспешил дальше. Вода отдавала тиной, но зато оказалась чудо какой холодной!
Беглый осмотр места происшествия показал – неизвестные ворюги сперли обоих коней вместе с недоуздками и захватили одну уздечку и седло.
– Один был, – уверенно сказал Ярош. – Сейчас я погляжу… Эх, свету бы… – Он скрутил из соломы тугой жгут, сунул в руки Годимиру: «Держи, пан рыцарь!» и принялся щелкать кресалом. Отсыревшая за ночь солома упорно сопротивлялась. Искорки гасли, так и не успев превратиться в язычки пламени.
– А что это вы тут делаете? – раздался озадаченный голос Олешека. – Омет спалить надумали7?
– А! – раздраженно отмахнулся Ярош. – Не мешай, музыкант!
– Не видишь, что ли? Коней увели!
– Мать честная! – воскликнул шпильман. – Вот те и поселяне!
– Да не могли наши, зуб даю! – твердо проговорил Дорофей. – Ну, разве что для забавы, понимаешь… Малолетки… Ежели так, тады я живо разберусь… Понимаешь…
– Я твоим малолеткам головы поскручиваю, если без коня тут останусь! – вскочил Ярош, в сердцах швыряя оземь огниво и кремень. – А уж что пан рыцарь устроит, я и угадывать не берусь!
Бортник кинул быстрый испуганный взгляд на Годимира. Настоящих рыцарей в Гнилушках видели редко, а потому верили любой сказке про них.
– Так, может, и не наши… – заюлил кметь. – Может, кто чужой в село забрел…
– Что ты лепишь? Какой чужой? Откуда? – оскалился Ярош. – В вашей-то глухомани…
– Да не знаю я, понимаешь… А только слухи слыхивал… Были пришлые, Господом, отцом нашим Пресветлым и Всеблагим…
– Долго вы препираться будете? – Олешек зевнул и потянулся. – Вон, рассвет скоро.
– Верно, – согласился Годимир. – В погоню надо собираться.
– Во-во, понимаешь… – обрадованно воскликнул Дорофей. – По следам пойдем. Я… понимаешь… в лесу всю жизнь…
– Всю жизнь, всю жизнь! – передразнил его Бирюк. – Лучше б собаку завел какую-никакую!
– Тык… это… какая собака? – Бортник уже согнулся, едва не касаясь носом земли, и рассматривал следы. – Я в лесу по десять ден, понимаешь… Чего она жрать будет… За мной, панове!
Он бодро потрусил к широкому пролому в плетне – видно было, что многолетней давности, но так и не дошли руки починить.
– Теперь сюда!
Годимир поблагодарил Господа, пославшего недавно дождь. На сырой земле отпечатки выделялись так же ясно, как шрамы на лице бывалого воина. Даже неопытный следопыт, навроде него, мог узнать ровно обточенные ковалем копыта серого, и лопатообразные, с исковерканным краем следы саврасого.
– Ничего, ничего, – бурчал себе под нос Дорофей. – Не таких, понимаешь, на чисту воду выводил…
– Ага! Ждут они тебя, – безнадежно вздохнул Ярош. – Уже небось полпоприща отмахали наметом…
– Нет, не может быть, – неожиданно возразил Олешек. – Я среди ночи вставал… До ветру… Были кони. Точно помню.
– Да? Не примерещилось?
– Слушай, Ярош, я, конечно, не удалец, вроде тебя, в колодки меня не заковывали, но коня от плетня отличить могу, – обиделся шпильман.
Разбойник не нашелся с ответом, пожал плечами, почесал затылок.
– Вона! Гляди! – заорал вдруг Дорофей, тыча пальцем в сторону леса.
В утренней дымке одиноко бродил саврасый. Годимир сразу узнал его по тяжелой голове и косматой гриве.
– Ничего не понимаю! – развел руками музыкант. – Бросили?
– Один вор был. Один! – Ярош взмахнул рукой, рассекая ладонью воздух. – А двух коней свел, чтоб погоне помешать.
– Верно! – воскликнул Годимир. – Лови его!
– Кого? – усмехнулся Олешек. – Вора или коня?
– Не смешно! – буркнул рыцарь. – Коня, конечно!
– Да бесполезно… – Ярош, едва поспевая за вставшим на след, словно гончая собака, Дорофеем, начинал задыхаться. – Хоть конные, хоть пешие, не догоним…
– Догоним! – неожиданно сердито рявкнул бортник. – Глянь, тут конь вырывался, понимаешь… Вся земля побита! А тут падал…
– Конь? – опять ляпнул шпильман.
– Да нет! Ворюга…
– Эх-ма! – воскликнул Ярош. – Бегите! Догоню сейчас!
Разбойник со всех ног кинулся к саврасому. Не добежав шагов двадцать, пошел потихоньку, протягивая раскрытую ладонь.
– Не поймаем, не поймаем… – повторял Олешек на каждый шаг. Рыцарь удивился, как музыкант легко разговаривает. Не берет похмелье, что ли? Или свекольная бражка только на него так подействовала?
Сердце колотится, будто полдня мечом рубился. Воздух в горло со свистом врывается. Мутит. Вот-вот желудок наизнанку выворотится.