Чудеса в Гарбузянах (илл. А.Василенко), стр. 17
«Нет вопросов! — говорит кот Лаврентий. — Идем!»
Хвост трубой — и побрел не спеша. Я — за ним. Идем-идем мы по саду нашему, а сад никак не кончается. Долго шли. Вдруг вижу выходим во двор. Хата. Окна крест-накрест досками заколочены. О! Да это Липки! Третья от деда Коцюбы хата, где мы в войну играли. Я и не знал, что наш сад переходит в липкинские сады и что они словно один большой сад…
Кот Лаврентий превратился внезапно в ворона, захлопал крылья, поднялся в небо и исчез.
Скрип! — скрипнули неожиданно двери заколоченной хаты, и из-за двери из темноты послышался глухой скрипучий голос: «А иди-ка сюда…»
— Ой! Страшно как! — хрипло произнес Марусик.
— А я и не говорю… Страшно. И мне было. Но что поделаешь. Не отдавать же Тайфун Марусю Кащею.
Зажал я свой страх в кулак и вошел прямо в темноту сеней.
«Что тебе нужно?» — прозвучал из темноты тот же голос.
«Миг Мигович, это вы?» — спрашиваю.
«Миг Мигович сейчас откомандирован в Южное полушарие, на острова Мадагаскар. Будет завтра».
«Что же делать? А как же Тайфун Маруся? Я…»
«А-а! Ясно, — перебил меня голос из темноты. — Миг Мигович предупредил, как придет кто-нибудь и будет спрашивать Тайфун Марусю передать следующее. Надо весь бурьян, что во дворе, в саду и на огороде, вырвать, унести и сложить в овраге за липняком».
Хм… Ничего себе заданице! Вы же знаете сколько там этого бурьяна.
«А вы сами кто будете? — спрашиваю у темноты. — Покажитесь хоть. А то я и не знаю, чьи приказания должен выполнять».
В темноте кто-то задвигался, закряхтел:
«Я тетенька Незабудь — секретарь Мига Миговича по вопросам памяти. А показаться не могу, потому что я невидима с рождения. И приказы не мои, а Мига Миговича. Если хочешь помочь Тайфун Марусе, то не мешкай».
«Ну что же, — думаю, — в сказках и не такое бывает. Золушке вон приказывали за одну ночь столько сделать, что подумать страшно, и то ничего. А мне бурьян какой-то вырвать… Справлюсь!»
«Хорошо, — говорю. — Надо так надо. Иду».
Вышел во двор, взялся за работу. Если бы тяпка какая-нибудь была, или заступ, или нож по крайней мере, а то же голыми руками. А там и чертополох колючий, и крапива жгучая, и какого только бурьянища не повырастало! Рву изо всех сил, а сам едва не плачу. Руки болят отчаянно.
Во дворе все вызвал, в сад перешел. Рву и в кучу складываю (чтобы потом унести). Рву и складываю. И вдруг:
«Ох, бедняга! Ах, горемычный! Это же надо ребенку так мучиться! Ай-яй-яй!» — жалостливо-жалостливые голоса.
Поднял голову. Стоят под яблоней двое — он и она. Он — в обычном костюме. Рубашка в клетку, в арифметику, как у нас говорят. Она — в обычном цветастом платье. Вот только на головах маленькие золотые коровы. Глаза у обоих светло-серые, водянистые, в глазах слезы — так меня жалеют. И лица какие-то мягкие, будто из ваты.
«Что такое? Вы кто?» — спрашиваю удивленно.
Он глаза рукавом вытер.
«Я, — говорит, — царь Добрило. А это моя жена, царица Злагода. А ты кто такой, сынок?»
«Я, — говорю, — Сашка Непорожний, Цыган по-уличному. Пятиклассник».
«А кто же тебя, Сашка Непорожний, Цыган по-уличному, пятиклассник наш дорогой, заставил так тяжело работать?» — всплеснула руками царица Злагода.
«Никто, — говорю, — не заставлял. Я сам, так мне захотелось».
Не могу же я каким-то чужим царям правду говорить.
«Ой, не говори, сынок, неправду. Так не бывает, — покачал головой царь Добрило. — Чтобы пятиклассник, Цыган по-уличному, да сам себе такую работу придумал».
«Именно!» — подхватила царица Злагода.
«Ну, — говорю, — это ваш дело — можете верить, можете не верить!»
«Ну, почему ты такой?» — укоризненно склонила набок голову царица.
«Именно! — теперь уже царь подхватил. — Мы же тебе добра желаем. Хотим сделать так, чтобы ты был счастлив».
«Чего это вдруг?» — спрашиваю.
«Просто так. Потому что мы любим делать добро. Недаром же я царь Добрило».
«А я царица Злагода».
«Бросай к чертовой бабушке этот бурьян и говори быстрее, что ты хочешь. Все твои желания выполним. Хочешь мотоцикл, лодку моторную, джинсы импортные самые модные — все будет. Говори быстрее, не мучь, у меня даже руки чешутся, так хочу что-нибудь для тебя сделать».
На какой-то миг, честно говоря, заколебался. Да тут вспомнил волшебный талисман, лягушачью лапку, и словно меня кто-то холодной водою из колодца облил.
«Нет, — говорю, — спасибо, ничего мне не надо».
«Ну и поросенок ты, Сашка Непорожний, Цыган по-уличному, пятиклассник. К тебе всей душой, как к родному, а ты…»
Глаза у царя и у царицы сразу стали холодными, будто льдинки. И лица окаменели и стали уже не как из ваты, а как из мрамора.
«Знаете, — говорю, — вы лучше мне не мешайте, а то время идет, а мне еще надо вон сколько бурьянища вырывать».
И, не обращая на них внимания, снова взялся за работу.
Рву бурьян, а сам краем глаза на царя и на царицу поглядываю.
Вижу — шепчутся о чем-то, советуются. Потом, видно, к какому-то общему решению пришли. Царица рукою махнула: «Давай!» Царь Добрило, будто старая бабка-шептунья, пошептал себе под нос какое-то заклинание, сплюнул на четыре стороны, дунул, плюнул, на одной ноге крутанулся…
Я бурьян — дерг, а вместе с землей с корней золотые монеты как посыпятся. Тьфу! Я другой бурьян потянул, а он прямо в моих руках в хоккейную клюшку превратилась. С автографами чемпионов мира, игроков нашей сборной… Вот!
«Да не надо! — кричу. — Что вы как дети! Все равно ничего не возьму. Сказал — значит, все!»
Клюшку в бурьян закинул, золотые монеты землей присыпал.
А царь с царицей улыбаются медово.
«Не горячись, сынок. Ты еще сам себя не знаешь», — говорит царь.
«Так уж человек создан, что не в силах отказаться от благ земных, — говорит царица. — Да еще и бесплатно…»
«Нет, — говорю, — это только к людям вашего царского режима относится. А я совсем из другого общества».
«Вот упрямый, осел!» — ругнулся царь.
«А ругаться, — говорю, — не красиво. А еще в короне!»
«Он меня поучает, ну!» — плаксиво скривился царь.
«Не волнуйся, любимый! — обняла и приласкала его царица. — Ничего-ничего. Он еще пожалеет, он еще поплачет, он еще у нас в ногах валяться будет, когда что-то захочет, а достать не сможет».
«Не дождетесь!» — хотел я крикнуть, но неожиданно захлопали крылья, откуда-то появился и сел возле меня черный ворон, превратился в кота Лаврентия и говорит:
«Идем быстрее! Там в селе такое случилось… такое случилось…»
И я проснулся.
Глава пятая, в которой вы узнаете о секретном деле. «Пить-пить-пить! Тех-тех-тех!..» А звезды так далеки… Как мечты!
— Ну артист! — улыбнулся Марусик. — Понавыдумывал такого.
— Да ничего я не выдумывал! Снилось все точно, как я рассказывал, — ударил себя в грудь Сашка Цыган.
— А я верю. Могло сниться. Сны — это… — Журавль поднял палец.
— Сначала один понакручивал, теперь другой. Так я и поверил. Таких снов не бывает. Чтобы все так, как в кино, одно за другое последовательно цеплялось. Во сне всегда какая-то каша — все путается и скачет.
— Это от головы зависит. У кого в голове не того… беспорядок, у того и во снах каша, ничего не разберешь. Правда, Журавль?
Журавль молча улыбнулся.
— У самих у вас каша. К доктору вам надо. Галлюцинации у вас какие-то, — обиделся Марусик.
— Ну, хорошо, — примирительно сказал Журавль. — Идем в Липки. Глянем, что там и как.
…У ворот деда Коцюбы стоял «бобик». Ребята сначала подумали, что это снова Бобинец и Бобешко. Но увидели, что из-за хаты, из сада вместе с дедом Коцюбой и Сергеем вышел стройный человек — новый председатель колхоза Максим Богданович Танасиенко.
— Да, наверно, вы правы, Иван Иванович, — улыбнулся председатель деду.