Ожерелье королевы, стр. 59

Толпа масок, движущихся по кругу, отделила графа дАртуа от кардинала и г-жи де Ламотт.

Голубое домино, которое молниеносно надело на м-ль Оливу капюшон и вновь завязало ее маску, подошло к кардиналу и сжало ему руку.

– Сударь, – сказало оно, – произошло непоправимое несчастье. Теперь честь этой дамы в ваших руках.

– О сударь, сударь… – бормотал, склонившись в поклоне, принц Луи де Роган.

Дрожащей рукой он поднес платок ко лбу и утер обильный пот.

– Идемте, – бросило голубое домино Оливе.

И они исчезли.

«Теперь-то я знаю, – подумала г-жа де Ламотт, – что кардинал счел невозможным. Он принял эту женщину за королеву, и вот какое впечатление произвело на него их сходство. Ну что же, запомним и это».

– Графиня, не желаете ли покинуть бал? – слабым голосом обратился к ней г-н де Роган.

– Как вам будет угодно, монсеньор, – спокойно ответила г-жа де Ламотт.

– Мне кажется, тут не слишком интересно. А вам?

– Вы правы. Я тоже не вижу тут большого интереса.

И они с трудом принялись пробивать себе дорогу через беседующих масок. Кардинал, отличавшийся высоким ростом, жадно смотрел, не мелькнет ли где-нибудь исчезнувшее видение.

Но куда он ни бросал взгляд, перед его глазами в светящихся испарениях кружились синие, красные, желтые, зеленые и серые домино, и цвета их сливались, как цвета в призме. Издали бедному прелату все казалось голубым, но вблизи оказывалось совсем другого цвета.

Так они добрались до ожидавшей их кареты.

Карета катилась уже минут пять, но кардинал ни разу не обратился к спутнице.

2. Сафо

Г-жа де Ламотт, отнюдь не пребывавшая в подобном самозабвении, вырвала прелата из мечтательности.

– Куда едет карета? – поинтересовалась она.

– Не бойтесь, графиня, – отвечал кардинал, – вы уехали из своего дома, и карета привезет вас к себе домой.

– Домой? В предместье?

– Да, графиня. В маленький домик, достойный принять такое очарование.

Произнеся это, принц двумя руками взял руку Жанны и запечатлел на ней галантный поцелуй.

Карета остановилась перед домиком, которому предстояло попытаться вместить такое очарование.

Жанна легко выпорхнула из кареты, кардинал собирался последовать ее примеру.

– Не стоит, ваше высокопреосвященство, – полушепотом сказала ему Жанна, этот демон в женском обличье.

– Как, графиня! Не стоит провести с вами несколько часов?

– Пора спать, ваше высокопреосвященство, – заметила Жанна.

– Весьма надеюсь, графиня, что у вас в доме окажется несколько спален.

– Для меня, да, но для вас…

– Для меня – нет?

– Пока еще нет, – ответила она таким милым и обнадеживающим тоном, что, право, отказ стоил обещания.

– Ну что ж, прощайте, – промолвил кардинал, до такой степени уязвленный игрой, которую с ним вели, что даже забыл о том, что произошло на балу.

– До свидания, ваше высокопреосвященство.

«Нет, право, такая она мне даже больше нравится», – решил кардинал, уже катя в карете.

Жанна одна вступила в свой новый дом.

Шестеро лакеев, которых разбудил молоток скорохода, постучавшего в дверь, выстроились в вестибюле.

Жанна обвела их взглядом, в котором сквозило холодное превосходство, какое богатство дает не всякому богачу.

– А где горничные? – осведомилась она.

Один из лакеев выступил вперед и почтительно доложил:

– Обе горничные ждут вас в спальне.

– Позовите их.

Лакей повиновался. Через несколько минут горничные были в вестибюле.

– Где вы обыкновенно спите? – поинтересовалась у них Жанна.

– Пока у нас еще нет определенного места, – ответила та, что постарше. – Мы будем спать, где скажете вы.

– Где ключи от дома?

– Вот они.

– Отлично. Эту ночь вам придется спать вне дома.

Горничные изумленно уставились на свою госпожу.

– У вас есть жилье в городе?

– Разумеется, сударыня. Правда, сейчас уже поздновато, но если сударыня хочет побыть одна…

– Эти господа будут вас сопровождать, – добавила госпожа, отпуская тем самым и шестерых слуг, обрадовавшихся ничуть не меньше, чем горничные.

– А… когда нам возвратиться? – робко спросил один из них.

– Завтра в полдень.

Шестеро лакеев и обе горничные переглянулись, после чего, подчиняясь приказу, направились к дверям под повелительным взглядом Жанны.

Жанна проводила их, а когда они вышли, прежде чем закрыть дверь, спросила:

– Кто-нибудь еще есть в доме?

– Господи, сударыня, да никого больше нет. Но это же невозможно – оставаться вам совершенно одной. Пусть хоть одна из горничных дежурит в людской или в службах, неважно где, но пусть она будет в доме.

– Мне никто не нужен.

– А вдруг вспыхнет пожар или вам станет худо?

– Спокойной ночи, ступайте.

Жанна вытащила кошелек и сказала:

– А это вам в знак того, что вы поступили ко мне на службу.

Единственным ответом, последним словом слуг был радостный ропот, свидетельствующий о благодарности всей честной компании. Кланяясь чуть не до земли, они удалились.

Стоя у дверей, Жанна слушала: слуги наперебой восклицали, что им повезло заполучить такую небывалую хозяйку.

Когда их голоса и звуки шагов замерли вдалеке, Жанна задвинула засовы и торжествующе воскликнула:

– Одна! Одна у себя в доме!

Она взяла канделябр о трех свечах, зажгла их от свечки, горевшей в вестибюле, заперла на засов массивную дверь передней.

И тут началась немая и весьма своеобразная сцена, вызвавшая бы живой интерес у тех ночных соглядатаев, которых воображение поэтов выпускает парить над городами и дворцами.

Жанна осматривала свои владения. Обходя комнату за комнатой, она восхищалась домом, обретавшим в ее глазах безмерную ценность, по мере того как любопытство зрителя сменялось чувством собственника.

На первом этаже, где все окна были завешены, а стены отделаны деревянными панелями, находились ванная комната, службы, столовые, три гостиные и два кабинета для приема посетителей.

Обстановка этих просторных комнат была не такой богатой, как у Гимар [65], или кокетливой, как у друзей г-на де Субиза [66], но в ней ощущалось вельможное великолепие, да и была она не новая. Дом понравился бы Жанне гораздо меньше, если бы оказалось, что он только что меблирован специально для нее.

Эти старинные сокровища, презираемые гоняющимися за модой дамами, чудесная резная мебель черного дерева, люстры с хрустальными подвесками, позолоченными ветвями и розовыми свечами на них, из недр которых вырастали пламенные, сверкающие лилии, готические часы, шедевры резчиков и эмальеров, ширмы с вышитыми на них фигурами китайцев, огромные японские вазы, медальоны над дверями с гризайлями [67] и цветной росписью Буше или Ватто [68] – все вызывало у новой владелицы неописуемый восторг.

На каминной полке два позолоченных тритона поднимали снопы коралловых ветвей, с которых, словно плоды, свисали всевозможные чудеса ювелирного искусства той эпохи. Немножко дальше на столике золоченого дерева с беломраморной столешницей громадный слон из глазурованного серо-зеленого фарфора с сапфировыми подвесками в ушах нес на спине башню, нагруженную флакончиками с духами и прочими благовониями.

Журналы мод, украшенные позолотой и цветными картинками, блистали на этажерках розового дерева, расписанных по углам золотыми арабесками.

В небольшой гостиной, выдержанной в серо-золотых тонах, вся мебель была обита гобеленами, шедеврами трудолюбия, которые при покупке на самой мануфактуре обошлись в сто тысяч ливров, а каждая панель в ней представляла собой продолговатый холст, принадлежащий кисти Верне или Грёза [69]. В рабочем кабинете висели лучшие портреты Шардена [70] и стояла изящнейшая керамика Клодиона [71].