Ожерелье королевы, стр. 119

Итак, король по своей привычке взялся за перо, и министры приступили к чтению проектов и дипломатических нот.

Король не размыкал губ; он прослушал иностранные сообщения с таким видом, словно ничего в этом не смыслит. Далее перешли к финансовому отчету за месяц; король поднял голову.

Г-н де Калонн как раз открыл записку, касавшуюся займа, который предполагалось взять в будущем году.

Король принялся яростно штриховать бумагу.

– Вечно эти займы, – изрек он, – а чем возвращать будем, неизвестно! Вот в чем вопрос, господин де Калонн.

– Государь, заем – это способ отвести воду из источника: исчезая в одном месте, она начинает бить фонтаном в другом. Более того, она струится вдвое обильнее, обогатившись подземными течениями. Но прежде всего нам надо думать не над тем, как возвращать, а над тем, где и под какое обеспечение занимать. Вопрос, о котором упомянуло ваше величество, состоит не в том, из каких средств отдавать долг, а в том, найдем ли мы заимодавцев.

Штриховка под пером короля достигла непроницаемой черноты; он молчал; однако лицо его было весьма красноречиво.

После того как г-н де Калонн изложил свой план, снискавший одобрение прочих членов совета, король взял проект и подписал его, не удержавшись от вздоха.

– Теперь, когда мы располагаем деньгами, – со смехом произнес г-н де Калонн, – давайте их расходовать.

Король глянул на министра, и лицо его исказилось гримасой; штриховка превратилась в огромную чернильную кляксу.

Г-н де Калонн вручил ему смету, состоявшую из пенсий, пособий, награждений, подарков и жалований.

Смета была составлена немногословно, но весьма подробно. Перелистав страницы, король взглянул на итог.

– Миллион сто тысяч ливров на такую малость? Почему?

И он отложил перо.

– Прочтите, государь, прочтите и соблаговолите обратить внимание, что из этого миллиона ста тысяч ливров пятьсот тысяч приходятся на одну статью.

– Что это за статья, господин генеральный контролер?

– Сумма, выданная вперед ее величеству королеве, государь.

– Королеве? – вскричал Людовик XVI. – Пятьсот тысяч ливров королеве! Нет, сударь, этого быть не может.

– Простите, ваше величество, но цифра верная.

– Пятьсот тысяч ливров королеве! – повторил король. – Нет, здесь, должно быть, какая-то ошибка. На той неделе… нет, две недели тому назад я выплатил ее величеству содержание на треть года.

– Государь, если королева нуждается в деньгах, а мы знаем широту души ее величества, то в этом нет ничего необычайного.

– Нет, нет! – воскликнул король, которому хотелось щегольнуть своей бережливостью и обеспечить королеве рукоплескания, когда она поедет в Оперу. – Королева не желает получить эту сумму, господин де Калонн. Королева сказала мне, что ее больше порадует новый корабль, чем новая драгоценность. Королева полагает, что раз уж Франция входит в долги, чтобы кормить своих бедняков, то мы обязаны оказывать помощь Франции. Значит, коль скоро королева и впрямь нуждается в этих деньгах, тем достойнее с ее стороны будет, если она их подождет, и я заверяю вас – она подождет.

Министры наградили рукоплесканиями этот патриотический порыв короля, которого в этот миг божественный Гораций не назвал бы Uxorius [130].

И только г-н де Калонн, знавший о затруднениях королевы, настаивал на выплате денег.

– Воистину, – заметил король, – вы печетесь о нашей выгоде больше, чем мы сами. Уймитесь, господин де Калонн.

– Государь, королева упрекнет меня в том, что я недостаточно усердно ей служу.

– Я сам замолвлю за вас словцо перед ее величеством.

– Государь, королева просит всегда только под влиянием необходимости.

– Потребности королевы, надеюсь, не столь насущны, как нужды бедняков, и она первая с этим согласится.

– Ваше величество…

– С этим делом покончено, – решительно перебил король.

– Вы вычеркиваете эту статью расхода? – переспросил удрученный г-н де Калонн.

– Вычеркиваю, – величественно ответствовал Людовик XVI. – И мне чудится, будто я слышу великодушный голос королевы, которая благодарит меня за то, что я так верно понял ее сердце.

Г-н де Калонн закусил губу; Людовик, довольный столь героическим самопожертвованием, со слепым доверием подписал все остальные статьи расхода.

Затем он нарисовал прекрасную зебру и окружил ее ноликами, приговаривая:

– Нынче вечером я заработал пятьсот тысяч ливров: удачный выдался денек у короля, Калонн; передайте эту добрую весть ее величеству; вот увидите, как она ее примет.

– Видит Бог, государь, – пролепетал министр, – я был бы в отчаянии, лишив вас радости сделать ей это признание. Каждому да воздастся по заслугам.

– Ладно, – отвечал король. – Завершим наше заседание. Мы славно потрудились – на сегодня достаточно. А вот и королева возвращается; пойдем ей навстречу, Калонн?

– Прошу прощения у вашего величества, но я должен сам подписать бумаги.

И г-н де Калонн как мог проворнее юркнул в коридор.

Король, сияя лучезарной улыбкой, отважно пошел навстречу Марии Антуанетте, которая распевала в вестибюле, опираясь на руку графа д'Артуа.

– Хорошо ли вы погуляли, сударыня? – осведомился король.

– Превосходно, государь, а хорошо ли вы потрудились?

– Судите сами: я заработал для вас пятьсот тысяч ливров.

«Калонн сдержал слово», – подумала королева.

– Вообразите себе, – продолжал Людовик XVI, – что Калонн попросил для вас кредит на полмиллиона.

– О! – с улыбкой воскликнула королева.

– И я… вычеркнул эту статью. Так одним росчерком пера я заработал пятьсот тысяч ливров.

– Как так – вычеркнули? – побледнев, переспросила Мария Антуанетта.

– Очень просто. Это принесет вам огромную пользу. Прощайте, сударыня, прощайте.

– Государь, государь!

– Я очень голоден. Я иду к себе. Не правда ли, я заработал свой ужин?

– Государь, да выслушайте же меня.

Но Людовик XVI подпрыгнул на месте и поспешно удалился в восторге от своей шутки, оставив оторопевшую, удрученную и безгласную королеву.

– Брат, велите, чтобы мне разыскали господина де Калонна, – обратилась она наконец к графу д'Артуа. – Все это чья-то злая проделка.

В этот миг королеве принесли записку от министра.

– Прочтите, – проговорила королева, передавая записку графу д'Артуа.

– А ведь есть люди, утверждающие, будто мы транжирим казну, сестра! – воскликнул принц. – Подумать только, что так поступил…

– Мой супруг… – пробормотала королева. – Прощайте, брат.

– Примите мое искреннее сочувствие, дорогая сестра; а я-то и сам хотел завтра попросить, но теперь я предупрежден.

– Пускай ко мне позовут госпожу де Ламотт, – после долгого размышления сказала королева г-же де Мизери, – где бы она ни была, да поскорее.

3. Мария Антуанетта – королева, Жанна де Ламотт – женщина

Гонец, которого отправили в Париж за госпожой де Ламотт, нашел графиню, или, вернее, не нашел ее у кардинала де Рогана.

Жанна приехала к его высокопреосвященству с визитом; она отобедала у него, а затем осталась поужинать; они беседовали о злополучном возврате долга, как вдруг явился курьер с вопросом, не гостит ли у г-на де Рогана графиня.

Швейцар, человек опытный, отвечал, что его высокопреосвященства нет дома и г-жи де Ламотт в особняке тоже нет, но ничего не может быть проще, чем передать ей то, что велела королева: вечером, по всей видимости, графиня посетит кардинала.

– Пускай она как можно скорее прибудет в Версаль, – сказал посланец и отправился далее, чтобы оставить то же распоряжение во всех домах, по которым могла кочевать графиня.

Но как только курьер уехал, швейцар тут же выполнил его поручение: он послал жену уведомить г-жу де Ламотт, которая сидела у г-на де Рогана; оба компаньона неторопливо философствовали о быстротечности крупных денежных сумм.