Ожерелье королевы, стр. 117

– Вы должны знать об этом, так как вам известно о моей смерти.

– Значит, пожар на улице Сен-Клод, во время которого вы исчезли…

– Погубил одного Альтотаса, верней, мудрец, устав от жизни, пожелал умереть.

– Странно.

– Напротив, естественно. Я ведь и сам сотни раз подумывал так же покончить счеты с жизнью.

– И тем не менее отказались от этой мысли.

– Потому что выбрал состояние молодости, в котором великолепное здоровье, страсти, плотские радости позволяют мне еще как-то рассеяться. Альтотас же, напротив, выбрал старость.

– Ему надо было последовать вашему примеру.

– Нет. Это был замечательный, выдающийся человек, в этом мире он искал только знания. А властное бурление молодой крови, страсти, наслаждения отвлекли бы его от созерцания вечного. Чтобы размышлять, надлежит избавиться от лихорадки в крови, надо суметь погрузиться в ничем не возмущаемую сонливость.

Старик умеет размышлять лучше, чем молодой человек, но зато, когда им овладевает тоска, лекарства от этого нет. Альтотас умер, став жертвой своей преданности науке. Ну, а я живу как светский человек, теряю попусту время, совершенно ничего не делаю. Я, подобно растению – назвать себя цветком я не решаюсь, – не живу, а существую.

– Да, – произнес кардинал, – с вашим воскрешением возрождается и мое удивление вами. Магия ваших слов, сударь, и ваши чудесные поступки так действуют на меня, что я чувствую, как возрастают мои возможности, как возвышается в моих глазах ценность человека. Вы напомнили мне о мечтах моей юности. Знайте, что десять лет назад вы открыли мне их.

– Да, знаю, но с тех пор мы оба изрядно изменились. Я, монсеньор, уже не мудрец, а только ученый. А вы тогда были красивым молодым человеком, а теперь вы – красивый принц. Кстати, монсеньор, помните, как в тот день у себя в кабинете я предрек вам любовь женщины, на прядь светлых волос которой взглянула моя ясновидица?

Кардинал сперва побледнел, но тут же залился краской. Страх, а потом радость заставили его сердце биться сильней.

– Помню, – ответил он, – но к стыду своему…

– А давайте посмотрим, – с улыбкой прервал его Калиостро, – смогу ли я еще сойти за волшебника. Погодите, я сосредоточусь на этой мысли.

И он задумался.

– Так где же эта светловолосая девочка ваших любовных мечтаний? Что она делает? – проговорил он. – О, я вижу ее. Да и вы тоже сегодня видели ее. Более того, вы приехали от нее.

Кардинал прижал похолодевшую руку к бешено бьющемуся сердцу.

– Сударь, – прошептал он так тихо, что Калиостро с трудом расслышал его, – умоляю вас…

– Вам угодно говорить на другую тему? – предупредительно осведомился волшебник. – Извольте, ваше высокопреосвященство. Располагайте мною, как вам угодно.

И, не дожидаясь приглашения кардинала, который с самого начала этой интересной беседы так и не вспомнил о том, что нужно предложить гостю сесть, Калиостро непринужденно расположился на софе.

Часть третья

1. Должник и заимодавец

Кардинал в оцепенении следил за действиями гостя.

– Ну что ж, – произнес тот, – теперь, монсеньор, когда мы с вами возобновили знакомство, давайте побеседуем, если вам угодно.

– Да, – откликнулся прелат, мало-помалу приходя в себя, – да, побеседуем о возврате долга, который… о котором…

– О котором я упомянул в письме, не так ли? Вашему высокопреосвященству не терпится узнать…

– О, это был всего лишь предлог, не правда ли? Во всяком случае, таково мое предположение.

– Нет, монсеньор, ничуть не бывало, это сущая правда, и совершенно серьезно, уверяю вас. Этот долг вполне достоин быть погашенным: речь идет о пятистах тысячах ливров, а пятьсот тысяч ливров – изрядная сумма.

– Та самая сумма, которою вы меня столь любезно ссудили, – воскликнул кардинал, чье лицо покрылось легкой бледностью.

– Да, монсеньор, которой я вас ссудил, – согласился Бальзамо. – Я рад убедиться, что столь высокопоставленная особа, как вы, обладает такой отменной памятью.

Для кардинала это было ударом. По его лицу заструился холодный пот.

– Я уж было подумал, – промолвил он, – что Жозеф Бальзаме, человек, наделенный сверхъестественными способностями, унес с собой в могилу мой долг, подобно тому как он швырнул в огонь мою расписку.

– Монсеньор, – с важностью возразил граф, – жизнь Жозефа Бальзамо неподвластна гибели точно так же, как лист бумаги, который вы полагали сгоревшим, неподвластен уничтожению.

Смерть бессильна перед эликсиром жизни, огонь бессилен перед асбестом.

– Не понимаю, – произнес кардинал, у которого в глазах все помутилось.

– Сейчас поймете, монсеньор, несомненно, поймете, – ответил Калиостро.

– Что вы имеете в виду?

– Вы узнаете свою подпись.

И он протянул принцу сложенный лист бумаги; еще не развернув его, тот вскричал:

– Моя расписка!

– Да, монсеньор, ваша расписка, – подтвердил Калиостро с легкой улыбкой, которую смягчала бесстрастная почтительность.

– Но ведь вы ее сожгли, сударь, я сам видел пламя.

– Я бросил эту бумажку в огонь, это правда, – возразил граф, – но, как я уже сказал вам, монсеньор, случаю было угодно, чтобы вы писали на куске асбеста, а не на обычной бумаге, а посему я обнаружил расписку среди прогоревших угольев в целости и сохранности.

– Сударь, – надменно произнес кардинал, которому показалось, что предъявление расписки свидетельствует о недоверии к нему, – сударь, поверьте, что и без этой бумаги я точно так же не стал бы отрекаться от долга, как не отрекаюсь от него теперь; поэтому напрасно вы меня обманывали.

– Что вы, монсеньор. Поверьте, у меня и в мыслях не было вас обманывать.

Кардинал покачал головой.

– Вы уверили меня, сударь, – сказал он, – что заемное письмо уничтожено.

– Чтобы вы спокойно и с удовольствием пользовались этими пятьюстами тысячами ливров, – возразил Бальзамо, слегка пожав плечами.

– Но как же так, сударь, – продолжал допытываться кардинал, – почему вы на целых десять лет забыли о столь значительной сумме?

– Я знал, в чьих она руках, монсеньор. Ход событий, игра, воры постепенно уничтожили все мое достояние. Но я знал, что в надежном месте у меня хранятся эти деньги, и спокойно выжидал, покуда не явится крайняя необходимость.

– И вот теперь явилась крайняя необходимость?

– Увы, монсеньор, это так!

– И вы уже не можете более ни потерпеть, ни подождать?

– В самом деле, это не в моих силах, монсеньор, – отвечал Калиостро.

– Итак, вы требуете, чтобы я вернул вам ваши деньги?

– Да, монсеньор.

– Сегодня же?

– Если вам не трудно.

Кардинал замолчал; его охватила дрожь отчаяния. Затем изменившимся голосом он произнес:

– Ваша светлость, несчастные земные владыки не умеют добывать из ничего сокровища с тою же быстротой, как это делаете вы, чародеи, повергающие умы то во тьму, то в свет.

– Ах, монсеньор, – отвечал Калиостро, – поверьте, я не стал бы требовать у вас таких денег, если бы не знал заранее, что вы ими располагаете.

– Я располагаю пятьюстами тысячами ливров? – вскричал прелат.

– Тридцатью тысячами золотом, десятью серебром, а остальные в кассовых билетах.

Кардинал побледнел.

– И хранятся они вот в этом шкафу работы Буля, – продолжал Калиостро.

– Ах, вам и это известно, сударь?

– Да, монсеньор, и мне известно также, ценой каких жертв вам удалось собрать эту сумму. Я слыхал даже, что деньги достались вам вдвое дороже своей истинной стоимости.

– Верно, все так и есть.

– Но…

– Но? – подхватил несчастный принц.

– Но за последние десять лет, – продолжал Калиостро, – я двадцать раз умирал от голода и невзгод рядом с этой распиской, сулившей мне полмиллиона; и все-таки я ждал, не желая вас потревожить. Итак, я полагаю, что мы в расчете, монсеньор.

– В расчете, сударь! – возопил принц. – О, не говорите, что мы в расчете – ведь за вами остается преимущество: вы великодушно ссудили меня столь значительной суммой… В расчете? О нет, нет! Я был и навеки остаюсь вашим должником. Я лишь хочу спросить у вас, ваше сиятельство, почему вы молчали все эти десять лет, имея возможность потребовать у меня все свои деньги? За минувшие десять лет я раз двадцать располагал возможностью вернуть вам долг без затруднений.