Служанка и виконт, стр. 57
Жозеф»,
Мари-Лор рыдала, впервые после своего приезда в Париж.
— Хорошо, — сказала ей мадам Рашель, — слезы и молоко часто приходят вместе.
Возможно. Ее тело и чувства, казалось, не принадлежали ей, и это длилось, пока она не приспособилась к потребностям ребенка. Ей слышался плач Софи и в завывании ветра, в птичьих криках, в выкриках уличных торговцев под окном и даже в шуме воды в ватерклозете. Прошло около недели, и этот плач стал частью ее самой, узнаваемым и непохожим ни на один другой звук во всем свете.
Маркиза предложила нанять кормилицу, но Мари-Лор и слышать об этом не хотела. Потребовалась еще пара недель, неусыпная забота мадам Рашель, слезы и некоторая раздражительность, прежде чем кормление грудью наладилось, а Софи привыкла есть и спать в определенное время дня.
— У вас все получается лучше, чем у королевы с дофином, — говорила Мари-Лор мадам Рашель, у которой благодаря ее профессии были большие связи, и на достоверность ее сведений можно было положиться.
— Но, — спросила мадемуазель Бовуазен, — разве неправда, мама, что королева довольно быстро отказалась от этого?
— О да, через некоторое время она просто послала за мадам Пуатрин, так звали эту даму, и передала ребенка ей.
Мари-Лор постаралась принять скромный вид:
— Но самое главное, что Софи так хорошо растет. И она такая живая, не правда ли?
Маркиза усмехнулась:
— Она-то, может быть, и живая, но пока вы кормите ее, вы по-прежнему будете дремать за ужином. По-моему, в этом нет ничего естественного, пусть даже так думал великий Руссо.
«Естественно» или нет, но кормление отнимало все внимание Мари-Лор. Однако Софи уже не напоминала изголодавшуюся обезьянку, а Мари-Лор быстро потеряла набранный за время беременности лишний вес. Неудивительно, подумала Мари-Лор, что королеве это понравилось. Что касается других, менее приятных сторон кормления, стирая в этот вечер пятно с лифа своего красивого муслинового платья, принадлежавшего прежде мадемуазель Бовуазен, Мари-Лор задумалась, не отказалась ли королева от кормления грудью, после того как королевское чадо оплевало одно из ее платьев.
Придется поехать с Клодин за покупками.
«Я, должно быть, уже становлюсь сама собой», — решила Мари-Лор. Но кто это — она сама? Ей казалось, что прошла целая вечность с тех пор, когда она беспокоилась или просто знала, как выглядит.
Софи проспит еще несколько часов. В углу комнаты стояло огромное трехстворчатое зеркало. Медленно и осторожно Мари-Лор расстегнула крючки, развязала атласный пояс, аккуратно сложила одежду на стул и (не без душевного трепета) посмотрела на свое отражение.
Нет, совсем неплохо!
Она обрадовалась, увидев свои лодыжки, снова тонкие и стройные, немного покачала головой при виде живота, который просто не желал исчезать, и с некоторым страхом оглядела набухшие, весьма увеличившиеся груди.
Огонь в камине погас. Вечер был довольно прохладным. Она набросила на себя ночную рубашку, которая теперь казалась большой, как палатка. Но не застегнула верхние пуговицы.
Чуть дыша, она достала из-под подушки письмо. «Я погружу лицо в твои груди, руки в твои волосы… перед тем как войду в тебя».
Он писал это письмо, как будто зная тем таинственным образом, каким он знал о таких вещах, что она уже снова готова думать об этом.
Она крепко уснула с улыбкой на раскрасневшемся лице, сжимая в руке его письмо.
Через час Мари-Лор проснулась от ужаса. Кто-то кричал, но это была не Софи. Судя по часам на камине, Софи проснется не раньше чем через полтора часа.
Крики принадлежали голой девушке, которую в каком-то кошмарном лесу преследовала стая собак.
«Ты должна будешь объяснить, почему ты так внезапно уехала», — написал он.
Но она никому и никогда не сможет рассказать об этом последнем часе, проведенном в замке. Она затаит это в себе, и только она одна будет помнить о нем. Мари-Лор ходила взад и вперед по голубой спальне, словно по тюремной камере, и ждала, когда проснется Софи.
Глава 9
— Пожалуйста, мадам маркиза, я хочу увидеть Жозефа, — заявила Мари-Лор неделю спустя.
Еще в голубой спальне, готовясь обратиться с этой просьбой, она решила, что быстрее достигнет желаемого, если скажет об этом прямо. Но очевидно, она спутала прямоту с грубостью.
Мадемуазель, сидевшая за столом напротив, поморщилась.
— Мари-Лор хочет сказать, дорогая Жанна, только то, что мы с ней подумали, может быть, есть возможность устроить так, чтобы она сопровождала тебя в Бастилию…
— Невозможно. Ее нет в списке посетителей.
— … одетая лакеем.
— Или хотя бы пажом, мадам маркиза.
— Очень молоденьким пажом, Жанна. Мальчиком, готовящимся стать пажом, может быть.
— Понятно. Вы обе полагаете, что это возможно. И вы также считаете возможным найти пару штанов, которые подойдут ей?
— Жорж говорит, что в кладовке остался еще достаточный кусок желтого бархата…
— Хм-м…
— А Фредерику все равно нужна новая ливрея; ты заметила, как старая вытерлась у него на спине? Он говорит, что на днях лакей месье де Кордона смеялся над ним, и я заверила его, что ты избавишь его от дальнейших насмешек. Мы можем использовать его старую ливрею и переделать ее для Мари-Лор.
— Хм-м…
— Конечно, нам придется затянуть ей грудь, чтобы превратить в настоящего мальчика. Вероятно, это причинит боль, но, по мнению мамы…
— Остался ли еще кто-нибудь, с кем вы не советовались по этому вопросу? Кроме меня, конечно?
И вот в солнечный июньский день, одетая в бархатную ливрею, с волосами, заплетенными сзади в косичку, Мари-Лор вскочила в карету маркизы. Она крепко держалась за поручень, пока лошади не выехали со двора.
По обе стороны от нее раскинулся Париж.
Это было удивительное зрелище: она видела улицы так близко, но сидела достаточно высоко, чтобы видеть и то, что находилось за головами прохожих даже высокого роста. Она начинала узнавать некоторые кварталы города. Клодин провела ее по торговым улицам — начиная с улицы Сен-Оноре с ее сказочными магазинчиками до предместья Сент-Антуан, где они могли купить почти то же самое за одну десятую цены.
Во время путешествия Мари-Лор сделала собственные открытия, такие как книжная лавка месье Моро в скромном квартале на Левом берегу. Она купила несколько книг, и они поделились забавными историями, связанными с книготорговлей. Он чем-то напоминал ей папа, хотя был более практичным и менее мечтательным. Выбор книг у него был прекрасный, но с некоторым расчетом на мужскую клиентуру; Мари-Лор посоветовала книготорговцу приобрести побольше романов. Она также подружилась с владельцами книжных прилавков, расставленных вдоль берегов Сены,
Мари-Лор посидела с Софи на руках, потягивая лимонад за столиком на улице возле Пале-Рояля, слушая пламенных политических ораторов и наблюдая за покупателями, искателями удовольствий и проститутками, которые прохаживались под арками, обрамлявшими огромную площадь.
Но больше всего ей понравилось знакомиться с новыми улицами, ходить по булыжной мостовой и отскакивать от проезжавших экипажей. Ее приводили в восхищение бесконечные толпы людей — богатые одежды благородных дам и джентльменов, энергичность и разнообразие торговцев, невероятная убогость нищих. Она была готова рыдать при виде брошенных малюток. И смеяться над дюжиной маленьких человеческих комедий, сдобренных потоком брани, такой же ядовитой, как вонь, доносившаяся из канав.
На улицах она всегда чувствовала себя как на сцене, где разыгрывается драма, тысяча драм, переплетавшихся между собой в такое множество трагикомедий, что их число могло бы сравняться только е числом жителей Парижа.
В чопорном провинциальном Монпелье, размышляла она, вы всегда знаете, кто есть кто: торговец или судья, слуга, продавщица или рабочий. Вы узнавали их по одежде или по поведению. Каким-то образом вы определяли место человека в этой жизни.