Письма в древний Китай, стр. 25

Вот и все на сегодня. Желаю тебе всего доброго. Погладь за меня мою маленькую Сяо-сяо – и при случае напиши мне письмо. До свидания —

твой Гао-дай.

ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

(пятница, 10 сентября)

Дорогой Цзи-гу,

сегодня я разговаривал с госпожой Кай-кун, хотя и не ходил к ней в гости. Ты удивлен? Да, такое возможно. У них здесь есть прибор, небольшая шкатулка с дырочками, в которые вставляют пальцы и поворачивают особым образом, после чего из другой вещицы, отдаленно напоминающей кривобокую репку, можно услышать голос нужного тебе человека. Поначалу это кажется волшебством, но на самом деле прибор устроен даже проще, чем наш с тобой аппарат, с помощью которого я попал сюда, в будущее. Под землей, как объяснил мне господин Ши-ми, протянуты длинные шнуры из медной проволоки; по ним-то посредством особых толчков и передается голос любого человека, у которого в доме есть такая шкатулка (она называется Тэ Лэй-фань). Эти шнуры соединяют друг с другом все дома и тянутся даже в другие страны. «И в Ки Тай тоже?» – спросил я. – «Да, – ответил господин Ши-ми, – и в Ки Тай...» Но твоего голоса через эту репку и медную проволоку я не услышу, потому что ты – прости меня, друг мой, но это так! – для этого мира уже тысячу лет как умер. Не услышал я через него и нежного голоса моей любимой Сяо-сяо, а услышал только – или, чтобы уж быть точным, услышал помимо прочего – голос кошки госпожи Кай-кун, мяукавшей где-то рядом (ибо прибор передает не только человеческий голос, но и вообще любые звуки), пока ее хозяйка благосклонно принимала мои уверения в совершеннейшем к ней почтении.

– О благороднейшая госпожа Кай-кун! – произнес я. – Говорит ваш покорный слуга и раб Гао-дай, несчастный мандарин, недостойный даже быть отогнанным пинками от порога вашего высокочтимого дома. – При этом я сделал два с половиной поклона, хотя и знал, что сквозь Тэ Лэй-фань она меня видеть не может. Она засмеялась и сказала:

– Ах, это вы! Ну, как ваши дела? Вы еще не уехали? Я снова поклонился и ответил:

– О нет, я по-прежнему имею честь пребывать под теми же небесами, что и вы, многоуважаемая госпожа Кай-кун, а также ваша почтенная кошка, и безмерно счастлив слышать ваш сладкозвучный голос в приборе, именуемом Тэ Лэй-фань. Позволите ли вы вашему покорнейшему слуге осведомиться, украшает ли вас и в данный момент то несравненное многоцветное платье с волнистым узором?

Она снова засмеялась:

– Нет, сейчас на мне старый халат, и я вся перемазана в земле, потому что как раз пересаживала цветы.

– Простит ли высокородная дама неслыханную дерзость, не подобающую моему скромному званию, если я задам еще один вопрос: как изволит поживать ваша кошка?

– Мудрец My [36]! – позвала госпожа Кай-кун (так она зовет свою кошку). – Иди сюда, Мудрец My, с тобой хочет поговорить господин Гао-дай! – Но теперь та не захотела мяукать. Госпожа Кай-кун спросила, слышно ли мне, как кошка мурлычет? Я ничего не слышал, однако сказал, что слышно очень хорошо, чтобы не огорчать благородную госпожу. Затем я похвалил погоду, установившуюся в последние дни, а госпожа Кай-кун сказала, что заметила, как сильно мне понравился напиток Шан-пань, и пригласила зайти к ней, когда мне захочется снова его отведать. Я уже хотел завершить разговор приличествующими случаю выражениями и поклонами (хотя, как я уже говорил, она не могла меня видеть), когда она вдруг спросила: так когда же я к ней зайду?

Можешь представить себе, как я был удивлен этим вопросом. Хотя, скорее, это ты будешь удивлен им, меня же, начавшего привыкать к нелепым обычаям этого странного мира, он не столько удивил, сколько заставил задуматься. Большеносые никогда не бывают там, где их рассчитываешь застать. Положим, в нашем мире люди тоже бывают в отлучке – если, например, отправляются в путешествие (вроде меня сейчас), но это, во-первых, обычно всем известно, да и потом, если человек не гибнет в чужих краях, он когда-нибудь возвращается, и его опять можно застать дома. Здесь же все иначе. Большеносые отсутствуют постоянно. Ближайший пример – господин Ши-ми. Сейчас он тут, через миг он там, так и носится в блуждающем железном доме по всему городу. В своем жилище он – если не считать сна – не проводит за сутки и четырех часов. Почему? У него такая работа, объяснил он сам в ответ на мой вопрос. Работает он учителем и библиотекарем в Главной школе ученых Минхэня. Поэтому дома его застать невозможно. Никого из большеносых невозможно застать дома. Они все время передвигаются, то пешком, то в повозках Ма-шин, то в железных домах на колесах: их все время несет куда-то. То ли неумеренное употребление коровьего молока тому виною, то ли дело тут в их излюбленном учении (правильнее было бы сказать: суеверии) о необходимости шагать все дальше и дальше... Здешние люди, когда хотят увидеть кого-то, не идут к искомому лицу прямо в дом, где, по нашим понятиям, его и можно застать вернее всего (разве что это лицо, как я уже говорил, отправится в путешествие или на аудиенцию к канцлеру, но ведь такое бывает не часто); действуя так, застать человека дома можно только случайно. Нет, здесь люди сначала с мелочной точностью уговариваются о месте будущей встречи. Для этого они и изобрели свою репку с медной проволкой.

Для этого у большеносых есть также маленькие указатели времени, которые они привязывают к левому запястью. Эти указатели бывают и большими – тогда их ставят, как статуи, на углах улиц или вешают дома на стену, как картины. Большеносые часто возятся с ними, подкручивая их и поправляя, чтобы они показывали время как можно точнее.

Такие понятия, как восход и заход солнца, полдень и так далее, представляются им слишком приблизительными. Время они делят на гораздо более мелкие и мельчайшие доли. Большеносые, как и мы, пользуются годом, месяцем и сутками; однако уже здесь они ввели дополнительное понятие «Не Дэ-ляо», примерно соответствующее одной лунной четверти. Сутки же они делят не только на часы, но и на шестидесятые доли часов («Ми Ну-тао», и даже на шестидесятые доли Ми Ну-тао; эта последняя единица времени, краткая, как взмах крыльев воробья, называется «Сэ Кун-да»). Все это и показывают указатели времени, маленькие и большие. Мне господин Ши-ми тоже подарил такой указатель – я ношу его на левом запястье – и научил читать по нему время.

Таким образом, если я хочу навестить кого-то или кто-то хочет навестить меня, я должен взять репку, покрутить пальцами в дырочках и назначить время встречи: в такой-то из дней Не Дэ-ляо (у дней свои названия, повторяющиеся в определенном порядке), когда указатель времени покажет столько-то часов и столько-то Ми Ну-тао (впрочем, справедливости ради следует сказать, что до такого безобразия, как указывать еще и количество взмахов воробьиных крыльев, большеносые еще не дошли).

Давно известно, что разделенное меньше целого: неразделенное целое больше, чем сумма его частей. Это закон в отношении времени особенно справедливый: здесь я в этом убедился. Большеносые раздробили свое время на множество частей, и оно мстит им тем, что проходит так быстро, как только может. А большеносые не перестают этому удивляться. Они то и дело жалуются, что время – если воспользоваться выражением того господина со слишком сложным именем, который был с нами у госпожи Кай-кун, – «уходит, точно вода между пальцев». Почему же никто из них не задастся вопросом о причинах такой напасти? Ведь доискаться до них не так уж трудно. Я не раз замечал, что о том, у кого есть на что-то время, здесь говорят с обидой или пренебрежением. Неужели у них не возникает мысль, что это нелепо? Но нет, мыслить большеносым не свойственно... На это у них «нет времени».

Когда я поделился этими соображениями с господином Ши-ми, он задумался. Потом сказал, что, может быть, я и прав (еще бы я был не прав!). Но в таком случае, предложил я, вы тоже могли бы сделать из этого выводы. Он возразил, что не может бороться со всеобщим раздроблением времени в одиночку: других это не убедит, а ему только повредит. Что ж, возможно, он тоже по-своему прав. Пусть поступает, как хочет. Я прибыл сюда не для того, чтобы изменить этот мир, а чтобы изучить его и набраться опыта, полезного для нашего мира.