Принц драконов, стр. 11

— Если я и ты проживем достаточно долго, то все увидим сами. Я делаю лишь то, что велит мне Богиня.

— Драконье дерьмо, — беззлобно выругался Рохан. Его глаза отливали нестерпимым блеском голубого льда. — Она велит тебе только то, что ты хочешь услышать. Ты заставляешь меня вступить в борьбу с Ролстрой. Почему?

— Неужели твои глубокомысленные занятия не позволяют ответить на такой простой вопрос? — огрызнулась она, слегка испуганная проницательностью племянника.

Рохан шагнул к разделявшему их костру. С лица принца тут же слетели и веселье, и мягкость.

— Что ты придумала для меня, Андраде? Годы, ответственность, старая вражда, старые надежды и мечты — все это разом нахлынуло на Андраде и прикрыло ее, словно стальной броней.

— Рохан, все объясняется тем, что ты сказал о дочерях Ролстры. Я боялась, что предложение придет до того, как мне удастся поговорить с тобой. Твой отец не прислушался бы ни к одному моему слову. Он никогда полностью не доверял мне.

— Думаешь, со мной все будет по-другому? — ледяным тоном спросил он.

— Если ты не будешь доверять мне, то доверишься Сьонед.

— Так у нее есть имя… Поразительно.

— Рохан, она очень дорога мне. Но я здесь ни при чем. Много лет назад она увидела твое лицо в Огне.

— В самом деле?

— Разве ты ничего не почувствовал, когда увидел ее сегодня?

— Что я почувствовал, тебя не касается. Ты уже послала за ней?

— Она скоро будет здесь.

— И ты называешь высокомерным меня? Нет, это в крови у всех нас — не в пример дару фарадимов, которым обладает Тобин, но которого нет у меня. Именно этого ты хотела от моих родителей, так ведь? Принц-фарадим! Извини, что разочаровал тебя. А сейчас ты решила предпринять вторую попытку, верно? И Сьонед знает об этом. Я правильно догадался?

Андраде стоически выдержала взгляд племянника, не обращая внимания на его саркастический тон, потому что слышала, как он произнес имя девушки — по слогам, словно школьник, пытающийся приучить язык и ухо к незнакомому, но очень важному слову.

— Если девушка не придется тебе по вкусу, ты вовсе не обязан жениться на ней. Когда она приедет, вы все решите сами.

— Тебе, наверно, и в голову не приходит, что я откажусь? — Но в следующий миг выражение лица Рохана изменилось, и он пробормотал:

— Извини…

Андраде пристально смотрела на этого мальчика-мужчину с обманчиво кроткими глазами, на «князька», который вскоре будет править безбрежной Пустыней, и думала о том, что случится однажды — если только ее туманные видения верны и Богиня не дразнит свою служанку обманчивыми грезами… А пока вполне достаточно, если Рохан и Сьонед найдут общий язык. Они были созданы друг для друга: в этом Андраде не сомневалась.

— И ты извини меня за резкость, — сказала она. — Ты прав — я действительно должна помнить, кто ты.

— Нет, все правильно. Я и вправду больше не мог сидеть здесь и переживать про себя. Знаешь, это очень тяжело. Ждать смерти отца. Бояться и быть вынужденным скрывать это. Быть одному. Я не могу сказать об этом никому, кроме тебя. Ты понимаешь?

Она кивнула, думая о том, что день, когда Рохан сможет обо всем сказать Сьонед, будет последним днем его одиночества.

— Иди вниз и немного поспи. Зехава проживет еще несколько дней. Он слишком упрям, чтобы позволить смерти быстро забрать его. Ты нужен матери. Она нуждается в поддержке.

Рохан грустно улыбнулся.

— Никому я не нужен, пока не стану править Пустыней. А тогда я понадоблюсь всем сразу, и они потребуют от меня больше того, что я смогу им дать. И сколько бы я ни дал, им будет мало, потому что они станут сравнивать меня с отцом…

Глава 3

Высокие пики Вереша, вздымавшиеся над замком Крэг, были покрыты белоснежными шапками даже летом. Сама крепость располагалась на холмах и нависала над краем чудовищного ущелья, напоминая дракона, вцепившегося когтями в скалу. Берега каньона, пробитого в горах рекой Фаолейн, покрывала бурная летняя зелень; под небом, пронзенным снежными вершинами, раскинулись дремучие рощи и поля, усыпанные яркими цветами.

Леди Палила была совершенно равнодушна к любым красотам, кроме своей собственной. Она стояла на лестнице, спускавшейся в сад, и хмурилась от досады: садовники подрезали ее любимый розовый куст — единственный куст, на котором распускались цветы, имевшие тот же оттенок, что и ее щеки. Однако она напомнила себе, что от неприятных мыслей возникают морщины, и лицо ее тут же разгладилось. Своим нынешним положением Палила была обязана исключительно внешности. Природа не поскупилась на дары для этой женщины, начиная с роскошных золотисто-каштановых волос, стянутых на затылке тонкой золотой цепочкой с коричневыми агатами, цвет которых идеально сочетался с цветом ее глаз. Кожа цвета бледного меда; точеные черты, о которых грезят скульпторы и высекают их в серебре, бронзе, мраморе и даже золоте; изящно очерченные брови и красиво выгнутый чувственный рот — все это делало Палилу первой красавицей страны, и было только справедливо, что верховный принц сделал ее своей фавориткой. Она была достаточно осторожна, чтобы не позволить четырем беременностям испортить фигуру, и была уверена, что рождение пятого ребенка (мальчика, мальчика, наконец-то мальчика, безмолвно заклинала она) тоже не оставит на ее совершенном теле никаких следов. Фасон темно-фиолетового платья до поры до времени скрывал ее располневшую талию. Как бы страстно Ролстра ни мечтал о сыне, беременность отпугивала его. Но Палила твердо знала, что будет рожать до тех пор, пока не подарит ему наследника мужского пола. И тогда она превратится из многолетней любовницы принца в его жену. Принцессу. Верховную принцессу.

Сегодня днем в саду было некуда деваться от принцесс. Четыре законных плюс тринадцать прочих, имевших право титуловаться «леди» — итого семнадцать, недовольно подумала Палила. Шесть разных женщин рожали Ролстре девочек, и только девочек. Его единственная законная жена Лалланте принесла мужу сразу трех мальчиков, но все они умерли через несколько дней после рождения. После смерти жены стремление получить хотя бы одного отпрыска мужского пола толкнуло верховного принца в объятия пятерых любовниц. Все они были благородного происхождения и все умерли — за исключением Палилы. Но это «исключение» стоило ей большого труда. Замок Крэг кишел женщинами, и их обилие выводило Палилу из себя. Она стала женоненавистницей, видя во всех своих подругах по полу только соперниц в борьбе за внимание Ролстры. Конечно, она любила своих дочерей, но ждала подвоха даже от них… Палила положила руку на живот и поклялась, что уж на этот раз у нее непременно будет сын.

Она осторожно спустилась по лестнице, испытывая досаду от того, что Ролстра скрывается где-то в замке: сад был идеальным фоном для ее красоты. Она вздохнула и принялась за маленький спектакль, который регулярно устраивала последние несколько лет. Сад представлял собой вырубленную в скале огромную вазу, которую наполнял цветущий виноград и дочери принца, одетые в яркие шелковые платья. Палила подходила к каждой разноцветной группке, мило улыбалась и начинала щебетать, разыгрывая роль заботливой приемной матери всех этих девчонок. Место единственной фаворитки их отца, которое Палила занимала уже четыре года, обеспечивало ей уважение, если не симпатию маленьких мерзавок. Правда, леди Палилу не слишком заботило, любят они ее или нет: лишь бы каждая на людях делала вид, что безумно привязана к остальным, а там пусть хоть загрызут друг дружку…

Четыре принцессы сидели под шпалерой и играли в карты. Все четыре были высоки, смуглы и хорошо сложены, но лишь одна из них — Янте — унаследовала тонкий ум своего отца. Найдра была миролюбива и покладиста, Ленала просто глупа, а Пандсала имела привычку глядеть на людей искоса, что Палила считала признаком либо скрытности, либо хитрости, либо того и другого вместе. Но двадцатидвухлетняя Янте, самая младшая из четырех, была по-настоящему умна и не считала нужным скрывать это.