Жена самурая, стр. 49

Отрезвил ее возраст. С годами она осознала, что одной воли мало для претворения мечты в жизнь. Бакуфу выделяло мизерные суммы на содержание двора. У императорской семьи были миллионы преданных сторонников, но не было средств на то, чтобы сплотить их в армию и свергнуть существующий режим. Дзёкио была в отчаянии: неужели она родилась, училась, нарушала законы и обычаи только для того, чтобы командовать жалкой кучкой придворных?

— Разочарование — источник творчества. Не можешь перепрыгнуть реку — строй мост.

Дзёкио с головой ушла в новое предприятие. Оно даже нравилось ей. И тут ее подвело собственное тело.

— Ни за что не поддавайся любви! Мужчина — это конец женщины!

Левый министр разбудил в ней потребность, которую она не желала знать в погоне за мечтой, и показал, что секс служит не только для воспроизведения потомства, но и для наслаждения. Она влюбилась без памяти и потеряла бдительность. Она доверилась Коноэ, а он ее предал.

— Ах, как я обманулась! — пожаловалась подруге Дзёкио. — Мне не следовало верить Левому министру.

— Никогда не трать время на сожаления по поводу прошлого, — безмятежно отозвалась У Цзэцянь; глаза, украшения в волосах и драконы на кимоно посверкивали в сиянии свечи. — Думай о настоящем и будущем. Разве смерть Левого министра не облегчила тебе жизнь?

Так и было вначале. Убийство Коноэ спасло Дзёкио от разоблачения и наказания и защитило ее великое предприятие. Но потом появился Сано, и опасность вернулась.

— Я полагала, Коноэ унес в могилу мою тайну. Однако он оказался замешан в таких делах, о которых я не имела понятия. Сёсакан раскопал их и скоро доберется до моих дел. Его ничто не остановит, кроме смерти. Покушение лишь подстегнуло в нем охотничий азарт.

— Глупо ты поступила, оказав содействие госпоже Рэйко. Теперь есть единственный способ уберечь себя и сына: свернуть дела и затаиться, пока сёсакан не уедет из Мияко. Бери пример с меня.

Китайская императрица сорок один год ждала своего часа, копила силы, постепенно заменяя чиновников Гао Цзуна людьми, преданными ей. И тем не менее Дзёкио не могла принять совета У Цзэцянь.

— Я не могу, — призналась Дзёкио. — Наступил критический момент. В это предприятие я вложила всю душу, все деньги и надежды. Если я не пойду вперед, то проиграю.

У Цзэцянь помрачнела. Она сама в итоге проиграла. Когда ей было восемьдесят три года, один из сыновей заставил ее отречься от престола в пользу Танской династии.

— Я буду продолжать, — решила Дзёкио.

Китаянка недовольно поджала губы.

— Могу ли я рассчитывать на твое благословение? — скромно спросила Дзёкио.

— На благословение — да, на одобрение — нет, — отрезала У Цзэцянь. И тысячелетнее небытие не сумело укротить ее властный нрав.

— Нельзя ли узнать, что меня ждет в будущем?

Образ императрицы начал блекнуть.

— Твой путь полон опасностей, и ты решила идти по нему вопреки моим советам. Будущее неясно; добро и зло одинаково возможны. Желаю тебе счастья, потому что теперь ты предоставлена самой себе. До свидания в ином мире.

— Подожди! — вскричала Дзёкио.

Но У Цзэцянь исчезла; свеча догорела. Дзёкио с грустью закрыла алтарь. Мир изменился со времен У Цзэцянь. Больше китайская императрица не может направлять ее.

Она помолилась, чтобы судьба не привела ее на плаху за убийство и измену.

Канцлер Янагисава готовился присутствовать на казни ёрики Хосины. Раздался стук в дверь. Янагисава отозвался:

— Войдите.

Появился, кланяясь, начальник охраны:

— Простите, досточтимый канцлер, но я должен довести до вашего сведения: ёрики Хосина пропал.

Янагисаву словно громом поразило; сердце молотом забухало по ребрам.

— Что значит «пропал»? Он же под замком в полицейском управлении.

— Прошлой ночью сёсакан приказал двум досинам перевести Хосину в тайное место и охранять. Но досины — подчиненные и друзья ёрики, и он уговорил их его отпустить.

— Почему Хосина до сих пор не пойман?

— Он заставил досинов дать обещание, что они до рассвета не сообщат о побеге. Так что где теперь его искать, неизвестно. Япония велика.

Янагисава отвернулся, пытаясь справиться с нахлынувшей яростью. Хосина знает, кто мешает следствию, ведущемуся по распоряжению сёгуна, поэтому он представляет смертельную опасность. «Нужно было вчера его убить», — подумал канцлер, невольно испытывая облегчение. Если Хосина убежал, значит, ему не суждено умереть. Значит, когда-нибудь они встретятся. Но Янагисава хотел увидеть его сейчас, пусть даже на эшафоте!

Янагисава повернулся к начальнику охраны:

— Казнить этих досинов за пренебрежение служебными обязанностями!

— Поздно. Они признались сёсидаю, что отпустили Хосину, и прямо в приемной совершили самоубийство.

— Пусть охранники тщательно прочешут город. Хосина не успел далеко уйти.

— Да, досточтимый канцлер. — Начальник стражи поклонился и ушел.

Янагисава прислонился к стене: его била дрожь. Усилием воли он заставил себя забыть о Хосине. Необходимо раскрыть убийство — восторжествовать над Сано. Они условились встретиться здесь в час петуха, чтобы обменяться информацией, а до того следует кое-что выяснить.

Янагисава поспешно снял официальную одежду и облачился в выцветшее синее хлопчатобумажное кимоно, синие штаны и соломенные сандалии, которые надевал для упражнений в боевых искусствах. Наряд был подобран безупречно, но выглядел слишком чистым. Выйдя в сад, Янагисава испачкал кимоно землей. Теперь нужно было скрыть лицо. Под деревом возился садовник в выбеленной солнцем потрепанной соломенной шляпе.

— Дай шляпу, — приказал канцлер.

Садовник повиновался. Янагисава нахлобучил шляпу, вернулся в комнату, укрепил на поясе мечи, встал перед зеркалом и насмешливо улыбнулся отражению. С синяком под глазом, оставленным Хосиной, в лохмотьях, он выглядел как настоящий презренный ронин.

— Прекрасно, — пробормотал Янагисава и покинул замок Нидзё через задние ворота; кровь в жилах играла так же, как во время вчерашнего налета на дом Ибэ.

Однако, оказавшись на улице Марутамати, канцлер усомнился в том, что поступает мудро. Без свиты он почувствовал себя маленьким и беззащитным. Самураи бросали на него уничижительные взгляды. Простолюдины, правда, уступали дорогу, но без малейших признаков уважения, к которым он привык.

— Посторонись! Посторонись! — Крики перемешивались со стуком копыт и топотом ног.

Прохожие кинулись на обочину. Янагисава оглянулся и увидел надвигающуюся процессию. Пешие воины сёгуна и чиновники на лошадях сопровождали сёсидая Мацудаиру, восседавшего на черном жеребце.

— Прочь! Ты что, оглох?

Воины отпихнули Янагисаву. Канцлер едва не лопнул от негодования. Чтобы слуги подчиненного так грубо обращались с ним! А сёсидай, подлец, даже глазом не повел! «Впрочем, — спохватился он, — я ведь изменил облик». Повеселев от того, что удачно замаскировался, он двинулся к императорской резиденции.

Воротами на улице Имадэгава пользовались торговцы и посыльные. Именно сюда, по словам Хосины, Дзёкио некий Хиро ежедневно приносил письма. Сано об этом не знал: Янагисава приберег ниточку для себя.

Янагисава устроился в закусочной напротив ворот. К нему подошла беззубая старуха:

— Что вам угодно?

— Плошку лапши и чай, — бросил Янагисава, не отрывая взгляда от ворот, к которым работяги подносили мешки с углем и продуктами.

Старуха шмякнула перед канцлером поднос с заказом. Чай по вкусу напоминал гниющие водоросли, лапша слиплась в комок. «Как можно есть такую дрянь?» — подумал Янагисава и принялся периодически поднимать и опускать чашку и ковырять палочками в плошке, притворяясь, будто утоляет голод.

Когда от духоты и мерзких запахов его стало подташнивать, к воротам подошел высокий молодой человек в ладно сидящем черно-коричневом кимоно: волосы собраны в пучок, в руке — красный футляр для свитков. Янагисава подался вперед. Парень заговорил со стражником. Янагисава обладал великолепным зрением и умел читать по губам. Он без труда разобрал фразу: «У меня послание к досточтимой госпоже Дзёкио».