Татуировка наложницы, стр. 20

— Да, должны, — подтвердил канцлер Янагисава. — Слухи о заговорах циркулируют по замку. Нам грозят серьезные неприятности, если дело об убийстве в скором времени не будет раскрыто.

«Вот оно!» — подумал Сано и подобрался, готовясь отразить очередные попытки Янагисавы выставить его в неприглядном виде. Потом канцлер повернулся к нему:

— Следует проследить путь флакона с тушью от первоначального владельца к госпоже Харумэ и установить, когда и где туда попал яд.

Сано именно этим собирался заняться и с возрастающим удивлением смотрел на своего врага.

— Если вам понадобится помощь, с радостью предоставлю в ваше распоряжение мой персонал, — продолжил Янагисава.

Подозрения Сано возросли.

— Спасибо, досточтимый канцлер. Я воспользуюсь вашим предложением, — ответил он.

Янагисава поднялся и на прощание поклонился сёгуну, а потом Сано и Хирате, которые тоже собрались уходить.

— Не жалейте ни сил, ни средств для поимки убийцы госпожи Харумэ, — наставлял Цунаёси Токугава, всхлипывая и придыхая, поскольку массажист занялся его грудью. — Я надеюсь, что вы спасете меня и мой режим от гибели!

— С чего бы это канцлеру Янагисаве изображать добряка? Видимо, он что-то затеял. Вы же не собираетесь принять от него помощь? — выйдя из дворца, спросил прямодушный Хирата.

Сано поморщился. Он знал Янагисаву и не доверял ему, разрываясь между осторожностью и готовностью принять желаемое за действительное. И все же насколько проще было бы работать вместе с канцлером!

— Возможно, он решил предложить перемирие, — предположил Сано, когда они шли через сад.

— Сумимасэн — простите меня, но я не могу в это поверить!

Осторожность взяла верх.

— Я тоже. И пошлю шпионов, чтобы проверить его, — сказал Сано. — Не будем терять времени, нам лучше разделиться для бесед с лейтенантом Кусидой и госпожой Ишитэру. Кого выбираешь?

Хирата задумался.

— Наши с Кусидой прапрадеды вместе сражались в битве при Сэкигахаре. Наши семьи до сих пор обмениваются визитами на Новый год. Мы не очень близки с Кусидой — он на четырнадцать лет меня старше, — но я знаю его с тех пор, как помню себя.

— Тогда тебе лучше взять на себя госпожу Ишитэру, — сказал Сано, — чтобы вести расследование объективно.

Слегка поколебавшись, Хирата кивнул.

— Все хорошо? — спросил Сано.

— Да, конечно, — быстро ответил Хирата. — Я сейчас же переговорю с госпожой Ишитэру.

Сано успокоился. Хирата его еще никогда не подводил.

— Одну из прислужниц Ишитэру зовут Мидори, — сказал Сано. — Я знаю ее по своему первому делу об убийстве.

Мидори, дочь господина Ниу, правителя провинции Сацума, помогла Сано изобличить убийцу ее сестры, после чего ее отослали в дальний женский монастырь. Сано воспользовался своим влиянием, чтобы вернуть ее назад в Эдо, и подыскал ей должность фрейлины в замке — прекрасное положение для девушки из знатной семьи. С тех пор он не видел Мидори, но та написала ему письмо, в котором выражала готовность отплатить за добро.

Сано рассказал все это Хирате.

— Обязательно поговори с Мидори и скажи ей, что работаешь со мной, — сказал он. — Возможно, она расскажет много интересного о ситуации в Больших Внутренних Покоях.

Они разделились: Хирата свернул в женскую половину, чтобы встретиться с госпожой Ишитэру и Мидори, а Сано направился на поиски лейтенанта Кусиду, дворцового стражника, который грозился убить госпожу Харумэ.

9

Сано ехал верхом по узким улочкам торгового района Нихонбаси, мимо домов простых горожан и открытых прилавков магазинов, где продавались саке, масло, посуда, соевый соус и другие товары. Торговцы спорили с покупателями. Рабочие, ремесленники и домохозяйки толпились в переулках, патрулируемых солдатами. Сано проехал по мосту через обсаженный ветлами канал, который вел к лавке зеленщика, магазинчику с писчебумажными принадлежностями и нескольким лоткам с едой. Прохожие дружески приветствовали его: по случайному стечению обстоятельств поиски лейтенанта Кусиды привели его на родную территорию.

О местонахождении Кусиды ему сообщил командир дворцовой стражи:

— Лейтенант Кусида восстановлен в должности, но приступит к исполнению обязанностей лишь завтра. А с тех пор как его отстранили, он постоянно околачивается возле Академии боевых искусств Сано.

Это была школа, основанная покойным отцом. Сано некогда преподавал там и планировал возглавить ее после ухода отца на покой, но когда поступил на работу в полицию, отец передал должность своему ученику. Однако Сано навсегда сохранил любовь к месту, где овладел искусством фехтования. Его мать, не пожелавшая переезжать в замок Эдо, по-прежнему жила в домике за школой. Получив должность сёсакана-самы, Сано потратил часть своих доходов на развитие школы. И теперь, спешившись у длинного приземистого здания, с гордостью взирал на результаты своих усилий.

Дырявая провисшая крыша была заменена, фасад белел свежей штукатуркой. Новая внушительная вывеска возвещала о названии школы, к которой теперь прилегало еще два дома. Сано вошел внутрь. Самураи, одетые в белые кимоно, размахивали деревянными тренировочными мечами, палками и копьями, имитируя бой. Крики и топот сливались в громкую какофонию, напоминая о детстве. Знакомый запах пота и масла для волос пропитывал воздух. Правда, количество учеников увеличилось от дюжины до трехсот, а вместо одного преподавателя работало двадцать.

— Сано-сан! Добро пожаловать! — Коэмон Аоки, товарищ по детским играм и ученик отца, а теперь хозяин и главный сэнсэй, поклонился и крикнул в зал: — Внимание! Пришел наш покровитель!

Тренировочные бои прекратились. В полной тишине самураи поклонились смущенному, но довольному Сано. Его личная репутация еще выше подняла статус школы. Раньше здесь обучались только рёнины и низкородные вассалы из небогатых семей. Теперь вассалы Токугавы и самураи из знатных кланов даймё стремились заручиться благосклонностью Сано и перенять его боевое мастерство на уроках, которые он время от времени давал.

— Продолжайте, — приказал Сано. Жаль, что жизнь разлучила его с родными местами, зато он может почтить дух отца, деля свой успех со школой.

Занятия и шум возобновились.

— Что привело вас сюда? — спросил Коэмон, коренастый мужчина с приятным лицом.

— Я ищу Мацутацу Кусиду.

Коэмон указал на заднюю часть комнаты, где группа учеников усваивала урок нагината-дзюцу — искусства владения копьем, — который преподавал невысокий худой самурай. Его тренировочное оружие из бамбука имело на конце деревянное изогнутое лезвие, обернутое ватой.

— Это Кусида, — сказал Коэмон. — Один из лучших наших учеников и часто заменяет инструктора.

Когда Сано подошел поближе, лейтенант Кусида показывал классу удары. Это был человек примерно тридцати пяти лет, одетый в обычное белое кимоно, с морщинистым, как у обезьяны, лицом и глубоко посаженными глазами под низким лбом. Выступающий подбородок, длинные руки и торс при коротких ногах усиливали схожесть с приматом. Он казался неподходящим претендентом на внимание такой красивой молодой женщины, как госпожа Харумэ.

Кусида расставил своих учеников в две параллельные шеренги. Затем наклонил корпус вперед, сжав копье двумя руками, и крикнул:

— Атака!

С леденящими кровь криками ученики бросились на него, выставив копья. Изначально применявшаяся воинами-монахами техника нагинаты лет пятьсот назад была перенята военными кланами вроде Минамото. Во времена гражданских войн в Японии копейщики рассеивали целые армии, пока законы Токугавы не запретили дуэли, банды авантюристов бродили по стране, тренируясь у разных мастеров и вызывая на бой соперников. Глядя на лейтенанта Кусиду, Сано по-новому оценил могущество нагинаты и почувствовал уважение к человеку, который так безукоризненно владел ею.

В головокружительно быстром танце Кусида вертелся среди нападавших, его копье выписывало в воздухе замысловатые фигуры. Он использовал каждую часть своего оружия: парировал удары древком, рубил противников обернутым лезвием, бил тупым концом в живот и грудь. По мере того как противники с грохотом падали вокруг него, Кусида словно становился выше ростом, обезьянье лицо приобретало выражение свирепости. Ученики кричали от боли, но Кусида продолжал бой, словно защищая свою жизнь. Сано знал этот тип самураев, которые держат эмоции под жестким контролем и дают им волю лишь в подобные минуты. Кусида наверняка уже слышал о смерти госпожи Харумэ. Может быть, эта его жестокость — выражение горя? Или проявление преступных наклонностей, приведших к убийству?