Разговоры запросто, стр. 53
Музы. Видишь, какие скромные у нее Купидоны, и не слепые, как те, через которых другая лишает рассудка души смертных, а зрячие и зоркие, и в руках у них не факелы, сеющие безумие, но тихие огни, и нет свинцовых стрел, которые вселяют ненависть к любящему и мучат несчастных неразделенною любовью?
Алипий. В точности похожи на мать. О, счастливый дом, как ты дорог вышним богам! А нельзя услышать свадебную песнь, котсфую вы приготовили?
Музы. Мы сами просим тебя, чтобы ты ее выслушал.
Клио
Мельпомена
Пусть явит в них согласье голубиное,
Воронье долголетие.
Талия
Эвтерпа
Терпсихора
Эрато
Каллиопа
Урания
Полигимния
Алипий. Я бы не удержался и позавидовал Петру Эгидию, если бы не чистота этого человека, который не способен завидовать никому.
Музы. Однако ж нам пора продолжить наш путь.
Алипий. Не желаете ли передать что-либо в Лувен?
Музы. Да, приветствуй от нашего имени всех истинных и преданных нам друзей, но в особенности — старейших почитателей нашего хора: Иоанна Палудана, Иодока Гаверия, Мартина Дорпа и Иоанна Борсала [276].
Алипий. Будет исполнено неукоснительно. Остальным что передать?
Музы. Придвинь ближе ухо. (Шепчут.)
Алипий. Поручение необременительное. Исполню и это в точности.
Заклинание беса, или привидение
Томас. Что за радость у тебя случилась, отчего ты смеешься с таким удовольствием, будто сокровище нашел?
Ансельм. Ты почти угадал.
Томас. И ты не поделишься с другом, что бы там именно ни случилось?
Ансельм. Наоборот, уже давно ищу, кому бы я мог излить свою радость.
Томас. Так изливай!
Ансельм. Я услыхал прелестную историю, которую счел бы вымыслом из комедии, если бы и место, и действующие лица, и все прочее не было мне знакомо так же близко, как ты.
Томас. Ну-ну! Не томи — рассказывай!
Ансельм. Ты знаешь Пола, зятя Фавна?
Томас. Конечно.
Ансельм. Он и сочинил и сыграл эту комедию.
Томас. Охотно верю: он может сыграть любую комедию, даже без маски.
Ансельм. Твоя правда. И, наверно, знаешь его поместье неподалеку от Лондона [277]?
Томас. Еще бы! Не однажды пили там и угощались.
Ансельм. Стало быть, ты помнишь и дорогу, обсаженную по обеим сторонам деревьями, на равном друг от друга расстоянии?
Томас. Слева от дома, примерно в двух выстрелах из арбалета.
Ансельм. Точно. Вдоль дороги тянется сухая канава, густо заросшая шиповником и ежевикой, через нее переброшен мостик, а за мостиком — открытое поле.
Томас. Помню.
Ансельм, Между тамошними крестьянами уже довольно давно ходила молва, будто подле этого мостика видели привидение и слышали жалостные стоны и вопли; толковали, что это не иначе, как грешная душа, терзаемая жестокими муками.
Томас. Кто ж распускал эти слухи?
Ансельм. Кто, как не Пол! Он загодя готовил пролог для своей комедии.
Томас. Что ему в голову взбрело — зачем он это придумал?
Ансельм. Не знаю, такой уж нрав у этого человека: любит с помощью подобных проделок потешаться над людской глупостью. Расскажу тебе, что он устроил недавно. Мы вместе ехали в Ричмонд; было нас несколько попутчиков, и среди них люди вполне рассудительные. Погода стояла на диво ясная, на небе — ни облачка. Вдруг Пол задирает голову кверху, размашисто крестится и говорит самому себе, словно бы в изумлении и замешательстве: «Боже бессмертный! Что я вижу!» Те, кто скакал рядом, спрашивают, что такое он увидал, а он снова осеняет себя крестным знамением и снова: «Боже милосердный, отврати от нас злое знамение!» Спутники настаивают, сгорая от любопытства, и тогда он, вперив в небо очи и указывая пальцем, восклицает: «Неужели вы не видите громадного дракона с огненными рогами, хвост завился кольцом?!» Все отвечали, что не видят, он велел глядеть пристальнее и еще раз указал место на небе, и наконец, кто-то один, не желая прослыть слепцом, подтвердил: да, дескать, вижу и я. Его примеру последовал другой, третий — каждому было стыдно не видеть того, что так и бросается в глаза. Не прошло и трех дней, как всю Англию облетел слух о чуде. А сколько еще прибавила к этой басне народная молва! Не встретилось недостатка и в толкователях, которые важно рассуждали, что бы могло означать такое знамение. А сочинитель комедии получал немалое наслаждение от всеобщей глупости.
Томас. Узнаю его нрав. Но вернись к привидению.
Ансельм. Случилось очень кстати, что к Полу завернул некий Фавн [278], священник, и из числа тех, которым мало прозываться латинским словом «уставные» [279], но непременно надо прибавить то же прозвание по-гречески. У него был приход где-то по соседству, и он считал себя изрядным знатоком во всяческих делах, особенно же в священных.
Томас. Понимаю: актер сыскался!
Ансельм. За обедом говорили насчет слухов о привидении. Когда Пол почуял, что Фавн не только о них знает, но и верит им, он принялся уговаривать ученого и благочестивого мужа, дабы тот поспешил на помощь жалкой, но тяжко страдающей душе. «А если ты в чем сомневаешься, — прибавил он, — исследуй сам: погуляй в десятом часу возле мостика — и услышишь вопли. Да, и возьми кого-либо с собою: вдвоем уже никак не ошибетесь».
269
В жизнеописании братьев Гракхов (гл. I) Плутарх рассказывает об их отце Тиберии: «Однажды… он нашел у себя на постели пару змей, и прорицатели… объявили, что нельзя ни убивать, ни отпускать обеих сразу: если убить самца, умрет Тиберий, если самку — Корнелия. Любя жену и считая, вдобавок, что справедливее первым умереть старшему…, Тиберий самца убил, а самку выпустил на волю. Вскоре после этого он умер…»
270
Алкеста, супруга мифического царя Фессалии Адмета, согласилась умереть вместо своего мужа, когда тому было возвещено от богов, что он исцелится от смертельного недуга, если кто-либо добровольно пожертвует ради него своею жизнью.
271
Об этом примере супружеской привязанности Эразм прочитал у римского писателя I в. н. э. Валерия Максима («Достопамятные деяния и речения в девяти книгах», IV, VI).
272
Супруга Марка Юния Брута, убийцы Цезаря, узнав, что муж ее погиб (42 г. до н. э.), «хотела покончить с собой, но никто из друзей не соглашался ей помочь, напротив, ее зорко караулили, ни на миг не оставляя одну, и тогда она выхватила из огня уголь, проглотила его, крепко стиснула зубы и умерла, так и не разжав рта» (Плутарх, «Брут», LIII).
273
В 204 г. до н. э. сенат должен был избрать посланца, который привез бы в Рим из Малой Азии изваяние Великой Матери богов. Сенаторы единодушно выбрали Публия Корнелия Сципиона Назику, признав его самым достойным среди римлян.
274
Намек на эпизод, аналогичный предыдущему и примерно с ним одновременный: Сульпиция за безупречное целомудрие была избрана среди ста римских матрон для освящения нового кумира Венеры в Риме.
275
Стихи переведены С. Аверинцевым
276
Иоанн Палудан — латинизированное имя лувенского богослова Жана Демаре (ум. в 1525 г.), близкого и верного друга Эразма, который неоднократно пользовался его гостеприимством. Мартин Дорп (ум. в 1525 г.) — Маартен Бартоломеус ван Дорн, голландский ученый, в ту пору бывший принципалом коллегии святого Духа в Лувене. Он яростно нападал на «Похвалу Глупости», но позже примирился с Эразмом. Иодок Гаверий — Йодокус Вреде из Гавере, в 12 км от Гента (ум. в 1533 г.), юрист, доктор обоих прав. Иоанн Борсал — Йохан (Ян) Бекар из Борсселена, давний знакомец Эразма, часто живший в Лувене со своими воспитанниками — юношами из знатных семей Бургундии. Он должен был занять место преподавателя латыни в «Коллегиум Буслидианум», но это назначение по какой-то причине не состоялось.
277
Ученые предполагают, что Пол — это Томас Мор и что события, изображаемые в этом диалоге, происходили в его имении, в феврале 1514 г. По другим соображениям, Пол — это тесть Мора, Джон Коулт.
278
«Скорописец» Эразм, почти никогда не перечитывавший то, что сам написал, назвал одним именем трех персонажей: тестя Пола (который так и не появляется), глупца священника и «грешную душу». Имя, как почти во всех случаях, выбрано для священника не случайно: римский бог полей и лесов Фавн чтился еще под именем «Фатуус», a fatuus — по-латыни — «дурак», «тупица».
279
Эразм насмехается над нелепостью названия «уставные каноники»: canon — по-гречески — «правило, устав».