Разговоры запросто, стр. 132

Эпикуреец

Гедоний. За чем это охотится мой друг Спудей? Он весь так и ушел в книгу и что-то бормочет себе под нос.

Спудей. Да, Гедоний, я охочусь, но и только, не более того.

Гедоний. А что за книга у тебя на коленях?

Спудей. Диалог Цицерона «О пределах добра».

Гедоний. Насколько лучше было бы отыскивать начала добра, а не его пределы!

Спудей. Но Марк Туллий «пределом добра» зовет добро, во всех отношениях совершенное, достигнув которого человек не испытывает более никаких желаний.

Гедоний. Сочинение весьма ученое и красноречивое. Но есть ли у тебя чувство, что ты потрудился не напрасно и сколько-нибудь приблизился к познанию истины?

Спудей. Сдается мне, что весь мой прибыток в одном, — теперь я еще больше прежнего сомневаюсь насчет пределов и рубежей.

Гедоний. Насчет межей и рубежей пусть сомневаются землепашцы.

Спудей. Никак не могу надивиться, что в таком важном вопросе меж такими замечательными людьми не было ни малейшего согласия.

Гедоний. Ничего удивительного: заблуждение плодовито, истина одинока. Им неведомо самое начало, самый источник всего дела, и потому они гадают и несут вздор. Однако какое суждение кажется тебе менее далеким от цели [716]?

Спудей. Когда я слушаю, как Марк Туллий нападает и спорит, мне ни одно не по душе, когда слушаю, как он отстаивает и защищает, становлюсь прямой ????????? [717]. И все-таки ближе других к истине, по-моему, стоики; следующее за ними место я отвожу перипатетикам.

Гедоний. А мне ни одна школа не нравится так, как эпикурейская.

Спудей. Но между всеми школами ни одна не вызывает такого единодушного осуждения.

Гедоний. Давай пренебрежем ненавистью к именам: пусть сам Эпикур будет каким угодно скверным или хорошим — мы рассмотрим суть дела. Счастье человека Эпикур полагал в удовольствии и ту жизнь считал блаженной, в которой удовольствия как можно больше, а печали как можно меньше.

Спудей. Да, верно.

Гедоний. Можно ли высказать суждение чище и выше?

Спудей. Наоборот, все кричат, что это голос скота, а не человека!

Гедоний. Знаю, но их обманывают названия вещей. А если по правде, так нет больших эпикурейцев, чем благочестивые христиане.

Спудей. Нет, христиане ближе к циникам: они изнуряют себя постами, оплакивают свои прегрешения и либо бедны, либо легко сходятся с нуждою, помогая неимущим; их угнетают сильные, над ними смеется толпа. Если удовольствие приносит счастье, этот образ жизни от удовольствий, по-видимому, всего дальше.

Гедоний. Питаешь ли ты уважение к Плавту?

Спудей. Да, если он говорит дело.

Гедоний. Тогда выслушай слова самого никчемного раба, которые, однако, мудрее всех парадоксов стоиков.

Спудей. Слушаю.

Гедоний. «Нет хуже, если знаешь за собою зло» [718].

Спудей. Этих слов я не отвергаю; но что ты из них выводишь?

Гедоний. Если нет большего несчастья, чем нечистая совесть, следовательно, чистая совесть — наибольшее счастье.

Спудей. Вывод правильный. Но где ты найдешь такую душу, которая была бы совершенно чиста от зла?

Гедоний. «Злом» я называю то, что расторгает дружбу между богом и человеком.

Спудей. И от этого рода зла чисты, по-моему, лишь очень немногие.

Гедоний. А я и тех, кто очистился, принимаю за чистых. Кто свел пятна с души щелочью слез, содою покаяния, огнем любви, тому грехи не только не вредят, но часто становятся толчком и поводом к большому благу.

Спудей. Щелочь и сода мне знакомы; но чтобы пятна счищали огнем, слышу впервые.

Гедоний. Но если ты побываешь в мастерской у ювелира, то увидишь, как золото очищают огнем. Впрочем, есть и лен, который в огне не сгорает, но блестит яснее любой жидкости; он зовется «горным льном».

Спудей. Право, ты предлагаешь нам парадокс ????????????? [719] всех стоических парадоксов! Живут ли те в свое удовольствие, кого Христос назвал блаженными ради их страданий?

Гедоний. Это миру чудится, будто они страдают, а по-настоящему они радуются и, как говорится, живут припеваючи, так что всякие Сарданапалы, Филоксены [720], Апиции и прочие, кого прославила страсть к наслаждениям, по сравнению с ними провели жизнь в печали и горестях.

Спудей. Новости и неслыханные и, скорее всего, невероятные!

Гедоний. А ты проверь — и признаешь, что все это трижды и четырежды верно. Впрочем, я и сам постараюсь, чтобы оно не казалось тебе таким уже неправдоподобным.

Спудей. Приступай.

Гедоний. Хорошо, только сперва согласись со мною в нескольких вещах.

Спудей. Но при условии, что твои требования справедливы.

Гедоний. Будешь с прибылью, если ссудишь для начала.

Спудей. Итак?

Гедоний. Прежде всего, я надеюсь, ты мне уступишь в том, что существует некоторое различие меж душою и телом.

Спудей. Такое же, как между небом и землею, между бессмертным и смертным.

Гедоний. Далее, ложные блага не следует числить среди благ.

Спудей. Не в большей мере, нежели тени считать за тела или лжечудеса магов и сонные наваждения — за истину.

Гедоний. Пока отвечаешь метко. Я полагаю, ты уступишь мне и в том, что подлинное удовольствие испытывает лишь здравый дух.

Спудей. Как же иначе! Невозможно наслаждаться солнцем, если воспалены глаза, или вином, если рот обметало лихорадкою.

Гедоний. И сам Эпикур, если не ошибаюсь, не обрадовался бы удовольствию, которое привело бы с собою мучение, и гораздо большее, и намного более длительное.

Спудей. Пожалуй, что нет, если бы разум ему не изменил.

Гедоний. Не станешь ты отрицать и того, что бог есть высшее благо, самое прекрасное, самое сладостное.

Спудей. Этого никто не будет оспаривать, разве что какой-нибудь дикарь, хуже циклопов. Но что дальше?

Гедоний. Ты уже согласился со мною, что всех приятнее живут те, кто живет благочестиво, а всех несчастнее и горше — кто нечестиво.

Спудей. Значит, я уступил больше, чем хотел.

Гедоний. Но что дано честно и по правилам, того требовать назад нельзя, как учит Платон.

Спудей. Продолжай.

Гедоний. Если с собачкой прекрасно обращаются, если она сытно и сладко ест, мягко спит, всегда играет и резвится, — разве не живет она приятно?

Спудей. Живет.

Гедоний. А хотел бы ты такой жизни для себя?

Спудей. Вот еще придумал! Для этого надо сперва из человека превратиться в пса!

Гедоний. Значит, ты признаешь, что лучшие удовольствия началом и источником имеют дух?

Спудей. Это очевидно.

Гедоний. Сила духа такова, что нередко заглушает чувство телесной боли, нередко делает отрадным то, что само по себе мучительно.

Спудей. Это мы видим каждый день на примере влюбленных, которым сладко не спать ночи напролет, бодрствуя в зимнюю стужу у дверей любимой.

Гедоний. Теперь рассуди, если такою силою обладает человеческая любовь, которую мы разделяем с быками и собаками, насколько могущественнее любовь небесная, исходящая от духа Христова! Такова ее сила, что даже смерти, ужаснее которой нет ничего, сообщает она привлекательность.

Спудей. Что у других на сердце, не знаю, но я уверен, что ревнители подлинного благочестия лишены многих удовольствий.

Гедоний. Каких?

Спудей. Они не богатеют, не получают высоких должностей, не пируют, не пляшут, не поют, не благоухают душистыми притираниями, не смеются, не играют.

Гедоний. О богатстве и высоких должностях не к чему было и упоминать: ведь они не радость приносят, а скорее заботы и беспокойства. Поговорим о прочих удовольствиях, за которыми усердно охотятся люди, одержимые охотой пожить приятно. Не встречаешь ли ты каждый день пьяных, дураков и безумцев, которые смеются и пляшут?