Чужая жизнь, стр. 82

— Он вогнал его в меня, Фифи, — прошептала Иветта. — Мне показалось, что он разорвал меня надвое. Я не могла под ним пошевелиться, а боль была такая, словно в меня засовывали раскаленный докрасна лом. Мне показалось, что он проделывал это со мной несколько часов. Я думала, что умру. Я хотела умереть прямо там.

Обняв Иветту, Фифи плакала вместе с ней. Теперь ей было стыдно, что она расспрашивала Иветту о том, почему у нее нет бойфренда и почему она не вышла замуж, а также за шутки Дэна в адрес сексуальной таинственной француженки. Фифи хотела бы найти слова, чтобы показать Иветте, что не только понимает ее страдания, но и разделяет ее боль.

Позже Иветта закончила свою историю. Она объяснила, что кроме нее там было еще много девочек. Бордель работал уже несколько лет. Большинство девушек постарше приехали в Париж в поисках работы и попали сюда, купившись на обещание жилья и пропитания. Некоторые из них вовсе не были невинными. Кое-кому из них даже нравилась такая легкая жизнь. Но с началом войны владельцам борделя подвернулась возможность залучить в свой бизнес совсем юных девчушек, которые пользовались большой популярностью у клиентов. Евреи, напуганные зверствами нацистов, отчаянно хотели найти безопасное место для своих детей на время войны, и таким беспринципным людям, как Ришелье, ничего не стоило воспользоваться ситуацией и заработать на их страхе. Иветта слышала, что в другой дом для таких же целей свозили мальчиков.

Сюда забирали и сирот, живших на улицах. Здесь было даже несколько девочек из Северной Африки. Африканским девочкам приходилось хуже всех, потому что они могли говорить только друг с другом.

Новеньких держали под замком и запугивали до тех пор, пока они не соглашались стать проститутками и торговать своим телом за стол и ночлег. Но еврейских девочек запугать было еще легче, потому что им каждый день рассказывали об ужасах, которые их ждут в случае отказа обслуживать клиентов. Сюда просачивалось достаточно информации из внешнего мира, и девушки знали о том, что в концентрационные лагеря в Польше каждый день отправлялись товарные поезда, груженные евреями.

Через некоторое время, после того как Иветту много раз избивали, морили голодом и запирали без одежды в холодной комнате, она поняла, что единственный способ здесь выжить — это научиться улыбаться клиентам и притворяться, что ей нравится все то, что с ней проделывали эти ужасные мужчины. Были ли это нацистские офицеры или жирные французские коллаборационисты, [27] она вырабатывала в себе безразличие до тех пор, пока не перестала вообще что-то чувствовать.

В большинстве комнат окна были закрыты ставнями, но на чердаке, где девочки спали, их не было. Иветта часами простаивала у окна, всматриваясь в крыши, в поисках знакомых ориентиров. Но отсюда не видно было ни Сены, ни Сакре Кер, так что она понятия не имела, в какой части Парижа она находится.

Время от времени кому-то из новеньких удавалось бежать, но потом в бордель доходили слухи о том, что их застрелили или они утонули в реке. Дело было не только в немецких солдатах, которые хладнокровно убивали всех, у кого не оказывалось документов. Часто девочек выслеживал и убивал кто-то из хозяев борделя или их наемников. Девочки не доверяли никому, даже друг другу, потому что любая могла выдать подругу, чтобы избежать ночи с одним из самых жестоких или извращенных клиентов. На первый взгляд Иветта ничем не отличалась от остальных девочек — послушная, тихая, благодарная за любое доброе слово.

— Но в мыслях я была не такой, как они, — сказала Иветта, и в голосе ее прозвучало неповиновение. — Я знала, что все они останутся шлюхами, даже когда война закончится, а я стану другой. Я все время повторяла себе, что уеду в Англию. Там, в борделе, я продолжала шить, и у меня неплохо получалось. Если бы не мечта об Англии, я, наверное, просто сошла бы с ума.

Фифи не знала, что сказать. Она сочувствовала Иветте и восхищалась ее внутренней силой, которая позволила ей выжить в таких ужасных условиях. И в то же время она видела, что француженка так и не стала свободной, приехав в Англию. Она просто поменяла тюрьму, сбежав из Франции, где ее жизнь принадлежала мужчинам, и сменила ее на квартиру-келью, в которой прислуживала капризным женщинам, изготовляя для них одежду.

У Иветты не было личной жизни. Она выходила из дому, только чтобы отправиться к кому-нибудь из клиенток, а ее квартира, в которой всегда царил беспорядок, скорее всего мало отличалась от той, в которой она жила с матерью в детстве. Пустая жизнь, лишенная любви и радости.

Фифи вдруг стало стыдно за то, что она считала себя несчастной. На самом деле ей не на что было жаловаться — до настоящего времени она никогда не испытывала голода или сильного страха. Она не знала, что такое бедность, болезни, отсутствие дома, она даже никогда не была одинока. Никто из ее близких не умирал, и она родилась в хорошей любящей семье. Кроме того, у нее был Дэн — друг, муж и любовник, который, вероятно, умер бы ради нее, если бы понадобилось. Может, ее мать и была неверного мнения о ее избраннике, но все матери ведут себя одинаково, и Клара просто хотела защитить свою дочь.

Мать Иветты позволила этим людям забрать своего ребенка, потому что думала, что так девочка будет в безопасности. Если бы ей предоставили выбирать между смертью ее дочери вместе с ней в поезде по пути в Польшу и жизнью в борделе, что бы она выбрала?

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Дэна бил озноб, когда он субботним утром направлялся по Дейл-стрит к телефону-автомату. Хотя сентябрь только начался, воздух был по-осеннему холодным, и это только усилило его тревогу о Фифи. Сейчас он оказался в тупике: он просто не знал, где она может быть.

Когда он позвонил в среду утром к ней на работу, ему сказали, что она вчера не только не появлялась, но даже не позвонила. Дэн понял, что с Фифи что-то случилось. Она слишком любила свою работу и не могла не предупредить своего босса о том, что не сможет прийти.

Он позвонил ее родителям, но Фифи и там не было. Дэн был уверен, что миссис Браун его не обманывает — никто не смог бы так убедительно изобразить тревогу.

Затем Дэн расспросил всех соседей о том, когда они в последний раз видели Фифи и не говорила ли она им, что собирается уехать. Последней ее видела мисс Даймонд, когда Фифи во вторник в восемь часов утра уходила на работу. Она была одета в сине-белый приталенный жакет, узкую синюю юбку и определенно не несла в руках ничего, кроме дамской сумочки.

Дэн пошел в полицию, но когда он признался, что они с женой на выходных поссорились, полицейские, кажется, подумали, что Фифи просто уехала к подруге. Даже когда Дэн рассказал, что она не взяла с собой никакой одежды и туалетных принадлежностей, это их не убедило.

В пятницу Дэн пошел в контору на Ченсери-лейн, где Фифи работала. Он поговорил с ее начальником, мистером Анвином, и со всеми работающими там девушками, но никто из них ничего не знал.

Единственным человеком, с которым ему не удалось побеседовать, была Иветта, и Дэн начал беспокоиться и о ней. Мистер и миссис Балсроуд, ее соседи сверху, сказали, что последний раз видели француженку в понедельник, когда она занесла предназначавшуюся им посылку.

Он решил снова пойти в полицию, но сначала еще раз позвонил родителям Фифи. Вчера они сказали, что приедут в Лондон, если до сегодняшнего утра их дочь не найдется. Несмотря на натянутые отношения с родителями жены, Дэн действительно хотел, чтобы они приехали. Он надеялся, что мистер Браун заставит полицию принять меры.

С каждым новым днем Дэн беспокоился все сильнее. До смерти Джона Болтона и исчезновения Фифи он был абсолютно уверен, что Анжелу убил Альфи. Дэн не мог понять, почему полицейские проверяют таких честных и законопослушных граждан, как Стэн и Фрэнк, которые никогда не переступали порог дома Маклов. Для него все было просто и ясно: ужасное преступление совершил сумасшедший извращенец, и все, что надлежало сделать полиции, — это найти всех остальных игроков, побывавших в ту ночь в доме, чтобы выяснить кое-какие подробности, например во сколько они покинули дом Маклов и не заметили ли они чего-то необычного в поведении Альфи.