Гаяна, стр. 45
- В общем, братцы мои, дело ясное, - уверенно говорил он прокуренным басом. - Моторчик надо менять.
И всегда оказывался прав. Так и остался он в моей памяти непогрешимым по части техники.
Человек он высокий и физически сильный. Перед вылетом я избегал здороваться с ним за руку: кисть после его пожатия становится будто отвальцованная и не чувствует штурвала и рычагов газа.
Его доброе лицо обветренное и загорелое. Темно-карие глаза почти всегда смотрят чуть устало и прямо на собеседника.
В экипаже вертолета имелся еще одни здоровяк - бортрадист Филипп Петрович Петренко, бывший моряк торгового флота. Лет ему под сорок, а уравновешенность и немногословие делали его старше. Ходил он осторожно, вразвалочку, постоянно опасался, как бы чего не свалить, не сломать. Раз пять Филипп Петрович объехал вокруг света, многое повидал и испытал, но рассказывать не любил.
- Так я ж все время в своей радиорубке, - отшучивался он. - Все одно что в субмарине… А вот относительно пеленгов или позывных - это помню.
Широкоплечий, круглолицый, румяный, с черными как смоль усами, с ласковыми светло-синими глазами, Петренко, несомненно, был красив.
3
Трудно описать чувство, охватившее меня, когда я впервые увидел «Илью Муромца».
Вертолет? Да, конечно. Во всяком случае, вверху имеется огромный несущий винт. На длительных стоянках он складывается.
А может, теплоход? Судите сами: на зеркальной глади Химкинского водохранилища на якоре стоит яхта - красивая, белоснежная, с изящными обводами, круглыми иллюминаторами и палубой, наглухо задраенной обтекаемыми листами прозрачного плексигласа. Но вместо мачты на этой яхте - мощная труба, а вместо парусов - четыре широкие и длинные лопасти несущего винта, ротора.
Я стою на берегу и наблюдаю, как грузят мой аквалет. В корме вертолета бесшумно открываются створки грузового отсека со стапелями для крепления аквалета, затем другие, протянувшиеся вдоль всего борта, а из образовавшегося паза вылезает огромная механическая рука. Не торопясь, слегка изгибаясь в локте, она тянется к берегу, и я невольно отступаю. Растопырив паучьи пальцы, механическая рука обхватывает корпус аквалета, приподнимает его метра на четыре и несет к корме.
Механическая рука уложила аквалет в стапели, и я заметил, как сбоку в фюзеляж моего подводного самолета впились резиновые присоски - крепления; теперь машина не сдвинется с места даже в шторм.
Так же деловито манипулятор вернулся к берегу, взял крылья аквалета и тоже упаковал их в отсек. Створки отсека плавно закрылись, а механическая рука уже снова над моей головой.
Не успел я опомниться, как жесткие металлические пальцы подхватили меня под мышки. Я увидел под собой берег, воду, раздвинувшиеся шторки палубного перекрытия и… веселую физиономию Баскина, стоящего возле пульта управления.
- Алексей Алексеевич! - закричал я. - Немедленно бросьте!
- Дозвольте слово молвить? - засмеялся Баскин, поднимая мизинец левой руки. - Куда бросить: в воду или на землю?
- Я имею в виду ваши шутки, - уже разозлился я, беспомощно барахтаясь над палубой.
- Товарищ дельфин, вы невежливы: я помог вам, а вы… Не болтайте ножками. Вот так.
- Леша, - погрозил я ему, - ведь наша работа только начинается, а расстояние от всепрощения до яростной мести так ничтожно…
- Дозвольте, - снова мизинец просительно полез вверх. - Я предлагаю мир. Хочешь, я покажу тебе все прелести нашего корабля?
Мы начали осмотр с пилотской кабины. Самое интересное здесь, конечно, две вещи: автопилот и, как назвал Алексей Алексеевич, инспектор безопасности.
Автопилот - комплекс компьютеров. Он в значительной мере подменяет пилота. Собственно, пилот только контролирует работу всех агрегатов. Предусмотрен даже такой маловероятный случай: если экипаж выйдет из строя, машина сообщит об этом на базу и, получив соответствующую команду, сама произведет посадку.
Инспектор безопасности более прост по замыслу и техническому решению. На консолях ротора, на носу и в некоторых других частях корпуса расположены маленькие локаторы. Они предупреждают о появившемся препятствии - и столкновение предотвращается.
- А в моей обители есть инженер безопасности, - сказал Баскин. - Пойдем покажу.
Кабина бортинженера удивила меня обилием приборов.
- Ты знаешь, что такое акселетрон? - спросил Баскин.
- Знаю: маленькая коробочка, передающая самые ничтожные ускорения.
- Ясно, - прервал Баскин. - Так вот все лопасти нашего ротора и корпус начинены акселетронами. Их показания поступают в счетно-решающее устройство, которое ставит диагноз. И если вдруг появятся биения в роторе или тряска, то мой инженер безопасности быстро устанавливает причину и дает команду изменить режим полета или работу моторов. Здорово?
У Баскина я увидел приборы, контролирующие напряжение и степень усталости металла в основных силовых узлах, динамическую работу обшивки, корпуса, индикатор центровки…
Понравилась мне кают-компания: чисто, много света и много книг. «Жить можно», - решил я.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Происшествие в цирке Эверфильд
1
Боб долго и тщетно пытался уснуть. Хоть бы скрипнули пружины, чтобы на них сорвать злость! Но нет, в новеньком модном диване это было исключено: губчатый матрац из химической резины послушно принимал форму, удобную для тела, и не жаловался скрипуче на свою судьбу. Гнутая пластмассовая спинка излучала прохладу, радиоподушка - если положить на нее голову - услаждала слух спокойными мелодиями. Но сна, крепкого, здорового сна, эта техника не гарантировала.
Выключив радиоподушку, Боб па ощупь взял с тумбочки сигарету, закурил. Густые струи дыма лениво застряли в косых лучах вечернего солнца, заклубились у потолка.
Боб скользнул взглядом по тяжелой золоченой раме: это любимая картина Паолы - «Вечный город» Питера Блума, масло. Боб вскочил на ноги. Куда угодно, лишь бы находиться среди людей, видеть чужую радость или печаль, чужой успех или неудачу, слышать голоса. Куда угодно, хоть в цирк! Да-да, именно в цирк, который так любила Паола… Любила? Что за чушь! Она жива, она непременно отыщется!
2
Когда издали посмотришь на величественный, вытянутый с запада на восток купол цирка братьев Эверфильд, под которым свободно умещается тридцать тысяч зрителей, то не сразу догадаешься, что сделан он из тончайшего нейлонового полотна. Так монументально надувное здание цирка, так туги и звонки его стены и толстая, как матрац, крыша, «набитая» гелием!
Возле цирка на площади тесной толпой стоят сотни автомобилей. Их так много, что Бобу пришлось оставить свой «шевроле» на соседней улице и пробираться к цирку путаным лабиринтом.
Над куполом горела, звала реклама:
Последние слова, выведенные самыми крупными буквами, тревожно горели алым пламенем. Они ярко вспыхивали на фоне черного неба то тремя короткими вспышками, то тремя длинными, то снова тремя короткими. И так каждые девяносто секунд.