Покорители студеных морей, стр. 38

Русские люди стояли скопом, совсем близко. Собрались все: тут были новгородцы, псковичи, смоляне, московские купцы. Они хотели подбодрить Михаила Андреевича в тяжкое время, утешить вниманием. Тут же, понурл голову, стояли дружинники Медоварцева.

Но вот тяжелые сапоги заскрипели по доскам. На помост взбирался глашатай с бумагой в руках. На площади стало тихо. Громко отчеканивая каждое слово, он прочитал приговор.

Медоварцев спокойно слушал чтение. Так же спокойно он принял благословение, священника.

Но, когда палач подошел к нему и стал срывать одежды, он словно сошел с ума. Случилось так, что как раз в этот миг глаза Медоварцева встретились с глазами толмача Аристарха, спасшегося от смерти и сейчас стоявшего в толпе. И Медоварцев понял, что с Жареным случилась беда.

— Православные! — отшатнувшись от палача, с отчаянием закричал он. — Не виновен я, как перед богом!..

Медоварцев бросился в дальний угол помоста, стараясь высвободить связанные за спиной руки.

От напряжения его лицо налилось кровью, а глаза дико вращались в орбитах. От палача и стражников, бросившихся к нему, Медоварцев отбивался головой и ногами, хрипя и рыча, словно затравленный зверь.

Сжав кулаки и тяжело дыша, глядели русские люди на неравную борьбу. Двое молодцов из дружины Михаила Андреевича рванулись было на выручку, но их удержали крепкие руки товарищей. Может быть, продлись свалка на помосте еще одну минуту, все бросились бы на помощь своему земляку. Но к боровшимся ринулся горбатый орденский поп и, изловчившись, ударил Медоварцева в голову рукояткой меча.

Подхватив шатавшегося, словно пьяного, Михаила Андреевича, стражники подвели его к краю помоста.

— Передайте, братцы, Великому Новгороду, — ясным, твердым голосом сказал Медоварцев, — исполнил я долг свой!

Это были последние слова купца. Палач сильным толчком сбросил его с помоста.

Перевернувшись в воздухе, Медоварцев исчез в клубах дыма.

— У-у-у!.. — раздался неистовый крик, заставив дрогнуть сердца собравшихся.

Тяжелый вздох пронесся по площади. Купцы и дружинники, крестясь, бормотали молитву. Толпа стала расходиться.

Глава XIX. У ЗНАКА ЧЕРНОГО ЖУКА

Красный шар встающего солнца только что выкатился из-за темных вершин дальнего леса. Холодное северное утро.

Работники Степана Котова наводили порядок после бою, одни собирали по двору оружие, складывая его в кучу, словно мусор; другие тушили дымящийся хворост и сено, разложенное шведами у стен; третьи дружно стучали топорами, исправляя повреждения.

Из-за тына доносилось мычанье коров, блеянье овец, хлопанье бича и лай сторожевых псов; пастухи, обеспокоенные шумом битвы, пригнали стадо к ближайшему загону.

Дмитрия, стоявшего у ворот, кто-то тихонько потянул за рукав.

— Иди в дом. Амосов, купец новгородский, кличет, — шепнул Дмитрию Лука Кривой, работник Степана Котова.

— Что ему надо, купцу-то? — нехотя обернулся Дмитрий.

— Савелия, дружинника-морехода, знаешь?

— Ну, к что ж, знаю, как не знать! — оживился парень. — Разве живой он?

— Живой, да плох очень. Купец ему знахаря сыскать хочет.

Дмитрий быстро поднялся на крыльцо. Войдя в избу, он сразу увидел Амосова. Старый мореход стоял у постели раненого и, наклонившись, что-то говорил ему. На скрип двери купец обернулся и поманил Дмитрия пальцем.

Тот осторожно подошел к постели. Савелий лежал кверху лицом, задрав рыжую бороду со следами запекшейся крови.

— Не поддался сразу парень, а теперь вовсе оживет! — гулко зашептал Дмитрий.

Савелий жалостно, одними глазами, улыбнулся на слова Дмитрия.

— Лекаря надо, не то помрет Савелий, кровью изошел, — отводя Дмитрия в сторону, тихо сказал Труфан Федорович. — Пастух сказывает, — продолжал купец, — будто лекаря знает, а привести не берется, сколь ни сулил ему— Хочу тебя просить, Дмитрий, пособи, приведи лекаря. А я для тебя ничего не пожалею.

Дмитрий стоял потупя голову.

— Я бы пошел, господине, — после раздумья сказал он. — Савелия мне во как жалко, люб он мне. Однако боюсь… Как отцу тебе говорю, боюсь Варвару одну оставить: а ежели опять свей или другой кто…

Труфан Федорович посмотрел на Дмитрия и улыбнулся:

— Вот что, парень, пришелся ты по душе мне. Приведешь лекаря — буду сватом. А захочешь, в дружину возьму, заработаешь себе на свадьбу. Ну?.. — И Амосов протянул сухую крупную ладонь.

Дмитрий порывисто схватил руку Труфана Федоровича:

— Господине, милай, да за Варвару я не токмо знахаря, черта с того света за хвост приволоку. Скажи только, где знахаря искать.

— Позови пастуха, Тимофей, — обратился Амосов к дружиннику, стоявшему поодаль.

Дружинник вышел из избы. Он вернулся, ведя за собой высокого, прямого старика с белыми как снег волосами. Правое ухо пастуха было отсечено.

— Как твое имя, старик, запамятовал я? — спросил Амосов.

— Одноуш, — ответил пастух и, замолчав, поджал губы.

— Поведай дорогу к знахарю вот ему. — Амосов показал на Дмитрия.

Старик долго, словно оценивая, смотрел на парня.

— Дорога проста, — наконец ответил он. — По реке поднимись кверху до первого притока, дальше по этому притоку пойдешь. Идти недолго. Увидишь большую сосну, на стволе у ней знак — жуковина. Далее одному ходу нет — тут и жди.

— А ежели я дальше пойду?

— Что ж, можно и дальше, ежели жизнь не дорога!.. В словах старика Дмитрий почувствовал угрозу.

— Кого мне: людей али зверей бояться? — снова спросил он.

— Господине, — обратился пастух к Амосову, — что я мог, то сказал. А больше ничего не скажу… Ослобони, господине.

Амосов отпустил старика.

Дмитрий собирался недолго: взял топор за пояс да дубинку в руки, сунул краюху хлеба в котомку, помолился на темную икону в углу и попрощался с товарищами.

Степан Котов дал Головне в дорогу крепкую лодку-кижанку. Труфан Федорович, про всякий случай, снабдил его драгоценным камнем из своей заветной шкатулки.

Дмитрий легко, словно играючи, перенес лодку на воду, прыгнул в нее и, разобрав весла, поплевал на мозоли.

— Прощевайте, други! — крикнул он, сильными гребками выводя лодку на середину реки.

Высокая войлочная шапка Дмитрия, несколько раз мелькнув в прибрежной зелени, исчезла.

До притока плыть было просторно: река, почти не сворачивая, широкой лентой разрезала лес. Свернув в небольшую речушку, на которую указал пастух, Дмитрий стал пробираться среди непролазной чащи, плотно обступившей реку.

Иногда река делалась совсем узкой, и ели, столпившиеся по берегам, доставали друг друга своими ветвями.

Лодка вырвалась из узкого ложа реки в небольшое лесное озеро. Плотно закрытое со всех сторон темным бором, озеро почти сплошь заросло болотными травами. Тут была такая глухомань, что даже привычному Дмитрию сделалось не по себе. Проплыв озеро, лодка снова вошла в реку, и Дмитрий услышал шум водопада.

«Вот проклятый старик, — подумал Головня, — обманул, ищи тут сосну, где знак вырублен. Во их сколь, сосен-то!..»

Но за крутым поворотом реки, на песчаном мыске, как-то вдруг открывшемся, он увидел большую сосну.

— А не соврал старик, — нажимая на весла, сказал Дмитрий, — вот и знак, не соврал.

На толстом стволе еще издали была видна белая отметина. Когда Дмитрий пригнал лодку к сосне к, привязав ее за отросток могучего корня, выступавшего из размытого берега, вылез на землю, то сомнений у него больше не было. На стволе кора была гладко стесана, и на этом месте выжжено клеймо, похожее на большого, с куриное яйцо, жука.

«Черен, а не ворон, рогат, да не бык, шесть ног без копыт, идет — землю не дерет, — вспомнил Дмитрий загадку. — Жук жуком и есть».

Дмитрий решил подождать. Он присел на мягкую траву, прислонился к стволу сосны. Мысли Дмитрия витали далеко от здешних мест. Ему представлялось, как Степан Котов, прослезившись, говорит:

«Бери, Митюха, Варвару, бог с тобой, береги ее пуще глаза — одна ведь у меня дочь!»