Весь сантехник в одной стопке (сборник), стр. 69
– Тебе надо детей кормить! – говорят они сразу после «С новым счастьем!»
Каждое третье января мне приходит в голову разводить уток. У этих птиц всегда прекрасный аппетит. С ними любые подарки впрок.
Четвёртого января, с самого утра, мы всей семьёй строимся на кухне в шеренгу. Я вышибаю доску, подпирающую дверь холодильника. Там заперты одного только сырного салата три вида:
– фаршированный в помидоры;
– в виде нежных шариков;
– просто в миске.
В прочих мисках, пакетах и баночках дрожат рулет, студень, борщ, сельдь в шубе и пара таинственных закусок, неизвестно кем подаренных. Внимательно всё обнюхав, дети говорят, что хотели бы рисовой лапши. Как раз лапши у нас нет.
Один британский еженедельник советует вообще не кормить детей, пока они не взвоют. Пустое. После месяца сплошных утренников они гадят чистым шоколадом и не помнят значения слова «аппетит».
Знакомый парикмахер Модрис говорит, именно новогодняя кулинария, а не чёрная планета Нибиру угрожает цивилизации. Сам он тощий, как ручка швабры. Пять лет назад, ровно под Новый год, от него ушла жена. И теперь даже майонез с булочками не может восстановить Модриса. Каждый год он загадывает её возврат. Потом смешивает эликсир из текилы, портвейна и пива и с последним ударом часов превращается в тыкву. А жена не приходит.
Секрет сбычи новогодних желаний прост. Всего одно слово – скромность. Я загадал ремонт в ванной – и нате, получил дом с тремя санузлами и Катей.
В этом месте Катя посмотрела, улыбнулась и ничего не сказала.
Бауска. 63
Или можем отмечать Новый год у знакомого эстонского барда. Он нас не приглашал, но и выгнать не сможет. Он носит ковбойскую шляпу и похож на Ричарда Гира, только здоровее. У него такие бицепсы, что обычный мужчина надевает при нём три свитера. Его зовут Сергей, он живёт в прекрасном доме с видом на утро в бору и белочек. Там есть баня, камин, кухня с самоварками, самомойками и другие завлекалочки. Многие женщины хотели бы выбить из Сергея политическое убежище. Сейчас он женат, а до этого целых семь лет жил один. И в окрестных лесах не было ни женских засад, ни эскадронов летучих невест. Это и есть главная тайна Эстонии – почему за столько лет его дом ни разу не взяли приступом.
В путеводителе по Эстонии нет об этом ни слова, зато о какой-то башне Олафа – целых триста. Простая четырёхгранная башня, построенная неизвестно кем, непонятно как. Прораба просили представиться, рассказать о технологии подъёма тяжестей без подъёмного крана. Зодчий ответил игриво, это всё секрет.
– Ну что ж, секрет так секрет, – сказали эстонцы и пошли по домам. Строитель умер потом от разрыва сердца, настолько ранило его равнодушие общества к строительным секретам.
Приехали
Мы вернулись – и ничего. Никуда она не делась. Вечером поднялась к себе. Утром спустилась в гостиную, материальная, шутит, улыбается, пахнет каким-то диором.
Наши инфернальные друзья пропали. Не звонят. Должны были прилететь ещё вчера. Сам я не планирую их беспокоить. Надеюсь, все друг друга забудут. А когда вспомнят, – поздно будет…
Зря надеялся. В обед, ненужный, как ангина, припёрся Некрасов. Без звонка, без предупреждения. Плохой признак. Сказал:
– Ну, здравствуй, Севастьян. Ты понимаешь, зачем я пришёл? – Взгляд его блуждал, на щеках алел румянец, похожий на псориаз. Несло от него бедой и перегаром.
– Пожалуйста, не делай глупостей. Мы обо всё договоримся. Потом, – сказал я.
Он прошёл в дом, уселся в кресло, нога на ногу.
– Привет, Катя.
– Привет, Лёша.
Она снова резала салат. Он смотрел на неё с особенной тоской. Почти с отчаянием.
– Сколько? – спросил вдруг. Будто лошадь оценивал.
– Пять.
– Мало.
– Семь.
– Десять.
– Хорошо, десять.
Я бы заплатил больше. Отдал бы всё. Ему, а лучше наёмному душегубу. Лишь бы немедля и навсегда избавиться от этого прохиндея и всех, кто замешан в нашу историю. Я бы и сам удавил его. Но он уже здесь, а разбойничать при Кате нельзя. Она подумает ошибочно, что я жестокий. Я же сказки ей рассказывал три дня, как Андерсен. Нельзя имидж портить.
– Вы о чём? – спросила Катя.
– Алёша мне продаёт козу. За десять латов.
– О! Ты будешь разводить коз? – Катя обернулась, посмотрела на меня как на хорошего человека.
– Он уже разводит. Одну, но очень ценную, – сказал Некрасов.
– Хочу видеть эту козу, – пропела Катя. Сейчас он скажет, что очень просто, нужно лишь глянуть в зеркало.
– А что-то Раппопорт не звонит! – сказал я, пытаясь свернуть хоть куда.
– Раппопорт пьёт. Его Лизон бросила. Мы прилетели вчера утром. Он ей дозвонился – и всё. Пропал для общества. Купил в аэропорту литр водки и там же выдул. Надеялся умереть. Вот вам и стальные нервы психиатра. Я отвёз его домой. Сегодня он лишь мычал в трубку. Похоже, готовится разводить коров. Козы ему не по зубам.
– Ужас! Бедный Кеша! – сказала Катя и покачала головой.
– Чего ж это он бедный? – спросил Некрасов.
– Ну… любил… а она ушла.
– Его, значит, жалко. А меня – нет. Понятно.
– Алёша, не надо, – сказала Катя.
– Не надо, Алёша, – добавил я. Мы с Катей оба мечтаем его заткнуть. Всё-таки мы очень друг другу подходим. Но актёр начал заводиться. И остановить эту лавину было нечем.
– Какая интересная логика. Он свою девушку гнал, игнорировал. Когда ж она не выдержала – Раппопорт бедный. Я же был честен, душу наизнанку. Но мой случай от-ворот-поворота не вызывает сочувствия.
– О да! Ты был честен, – буркнул я и пожалел. Дёрнул меня за язык нехороший дух. Алёша прищурился, стал похож на японца.
– Знаешь, Катя, на что Севастьян намекает?
– Алёша, не надо. Мы же договорились. – По десятибалльной шкале дружелюбия моя улыбка набрала бы сейчас девяносто семь очков.
– Ой-ёй, чего-то вы мутите. Мне интересно. Ну, рассказывайте.
Неоконченный салат остался в миске. Катя присела к нам. Ручки на коленки, улыбнулась. Тоска Некрасова и моя дрожь уже передались ей. Все трое чувствовали беду над головами. Но Некрасов ею наслаждался, а мы – тряслись. Мир поплыл, руки вспотели, сердце колотилось так, что диван подпрыгивал. «Так вот ты какой, полный и окончательный четвёртый акт», – подумал я. Некрасов вытащил фляжку, отпил, поставил на стол. Значит, готовился. И торговался для видимости.
– Три месяца назад ко мне в театр пришли два господина. Психолог и писатель. Притворялись поклонниками, пели дифирамбы. Потом вдруг предложили хорошие деньги за лёгкую работу. Три тысячи долларов. А делов-то – соблазнить соседку писателя. У соседки был гражданский муж, неприятный тип. Психолог заверил, что дама бросит мужа, как только встретит надёжного мужчину. Потому что этот, гражданский, хоть и красивый, но скользкий. Конечно, я отверг предложение.
– Добавь ещё «гневно отверг».
– Да, Сева. Отверг! Но жулики не отстали. Мне описали жертву очень подробно. Целый психологический профиль составили. Женщина, дескать, красивая, но совершенно испорченная. Кромсает мужские сердца, разбрасывает ошмётки налево, направо, на юг, на запад – куда вздумается. И если её немножко проучить, станет хорошо всем. Даже ей. Мужская солидарность и всё такое.
– А зачем… хм-хм…. Психологу и писателю нужно было разводить меня с мужем? – Голос у Кати вдруг осип.
– Формально – из-за дома. Она не хотела бросать своего гражданского, у которого долги. А если разлучить, она точно съедет. Просто так её выгнать писатель не мог. Заботился о реноме. Культурный человек, литератор. А если всех рассорить, то и дом освободим, и сердцеедку проучим. Так они представили историю мне. Настоящая же причина в том, что писателя заело. Она не реагировала на его ухаживания, сам он проучить её не мог, вот и нанял меня.