Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия, стр. 83

Геслер вздохнул. Его жандармский стаж ненамного превышал стаж Сабурова, но он давно пришёл к выводу: допрос ценен лишь тогда, когда у допрашивающего есть предварительный базис сведений. Иначе, допрашивай хоть лаской, хоть таской, не заметишь, как запутаешься раньше подследственного.

– Так вы говорите «их догнать», значит, подозреваемая сбежала не одна?

– Именно так. Сопровождает её Александр Белецкий, племянник владельца имения. Этот юноша получает образование в столичном пансионе, содержащемся британским подданным. Подозрительно и то, что он появился в дядиной усадьбе одновременно с англичанкой…

– Да, есть о чем спросить юношу. А ещё?

– А ещё, – чуть ли не с торжеством сказал Сабуров, – главенствующая роль в этом путешествии принадлежит некоей Катерине Михайловне, вдове капитана Александра Степанова, преступника по делу о возмущении 14 декабря, 4-го разряда! Печальная вдовушка, чтобы тоску развеять, взялась хлопотать по разным общественным делишкам, то и дело мешаясь в дела полиции и выгораживая иной раз отъявленных преступников! Немало лиц, которым было бы небесполезно прокатиться или прогуляться путём её муженька, избегли заслуженного наказания благодаря её хлопотам и укрывательствам.

Ротмистр Геслер украсил своё лицо миной самого искреннего удивления.

– Почему же ваше губернское отделение не пресекло эти опасные хлопоты? Достаточно ведь строгого предписания не выезжать из имения, и вы были бы избавлены от такой болячки.

– Высокие покровители, – печально вздохнул Сабуров. – Да и сама так дело обставит, что за ней никакой вины не видно, а напротив, хоть посылай в Столицу запрос на награждение за помощь полиции. Каюсь, и я бы за ней не решился следом отправиться, не зная, что в её возке пребывает английская подданная. Иначе наша хитрая вдовушка угрем выскользнет. Что скажете, Иван Генрихович?

Иван Генрихович встал, прогулялся по кабинету, взглянул в окно с обычной весенней тоской человека, оторванного от солнца бумажными заботами.

– Скажу, Дмитрий Борисович, что могу только посочувствовать вам и вашему губернскому отделению. Это как же вы должны быть заняты, чтобы вдову государственного преступника за столько лет не унять. Это какие же у вас дела важные-с, чтобы за три месяца английскую подданную в усадьбе не навестить и в погоню пуститься, лишь когда она сама отбыть изволит! Спросить стыдно, подумать страшно, чем вы заняты, раз руки не дошли.

– Война идёт, дел прибавилось, – ответил Сабуров.

– Какая у вас война? – махнул рукой Геслер. – Это у нас она под боком. Мимо наших уездов в Крым не пройти, не проехать, отсюда и заботы наши. Разбойнички, дезертиры. А хуже всего – мужики, что бредут в Крым со всей России: услыхали, что, кто в Крыму царю послужит, тому волю дадут. Сорвутся всей деревней и тянутся, как птицы перелётные. Только успеешь остановить, перепороть, обратно водворить – ещё одна толпа идёт. Людей не хватает ловить. Слава Богу, хоть от царя воли ждут, а не от английской королевы. Да ещё того и гляди враг пожалует, он на своих пароходах куда хочет приплывёт. Тут уж или архивы эвакуируй, или за Отечество умирай, как прикажут. А у вас странствующая британская подданная, с подозрительной вдовушкой!

Выпалив это, Геслер взглянул на Сабурова едва ли не с благодарностью – давно хотел выговориться, да перед начальством нельзя, перед подчинёнными не принято, а тут попался равный по чину.

– Ладно, Дмитрий Борисович, вы меня заинтересовали этим забавным путешествием. Возьмите двух стражников, арестуйте пташек ваших перелётных и доставьте их сюда.

Из дневника Джейн

«Апрель 1855 года. Ещё одно село бесконечной России, неподалёку от Крыма

У русских есть поговорка, призывающая готовить зимнюю повозку летом, а летнюю – зимой. Как и все поговорки, она красиво звучит, но неприменима на практике. Мы не могли захватить с собой колеса и готовить летний экипаж в пути. Поэтому, когда зимняя дорога растаяла и сани по грязи смог бы тащить разве что слон, пришлось сделать остановку.

Остановка оказалась дольше, чем мы предполагали. Данилыч не хочет расставаться с кузовом повозки и не без труда нашёл каретного мастера, способного сделать нужную работу. По его словам, он взялся бы и сам, но поездка серьёзная и своему мастерству он не доверяет. Как я поняла, чужому тоже: он доверил наш подвижный дом лишь четвёртому мастеру.

Работа уже сделана, и теперь мы, подобно Наполеону при Ватерлоо, ждём, чтобы хоть чуть-чуть подсохла дорога. Такая задержка меня пугает, но я иногда прогуливаюсь до шоссе (если это можно назвать шоссе!) и соглашаюсь с Данилычем. Одна мысль, что лошадей, проделавших путь от Рождествено до берегов Азовского моря, заставят тянуть повозку по этой дороге, способна ужаснуть.

Зато чиновники ведомства, ответственного за военное обеспечение, явно ничего не боятся. На дороге лежат трупы сдохших лошадей и волов, обломки телег, которые не удалось вытащить из грязи. Когда я спрашиваю своих спутников о причине таких потерь, они отмалчиваются, лишь Данилыч однажды сказал Сэнди: «Oves ukraden». Я уже понимаю русский язык и перевела для себя эту фразу. Так как несчастные лошади предпочли бы съесть овёс, а не украсть, то это сделали люди. Возницы выглядят столь печально и бедно, что они тоже вряд ли украли. Значит, это сделало nachal’stvo.

Поэтому к Севастополю движется только пехота. Её почти не сопровождают телеги, как я видела раньше, но солдаты все равно идут.

На месте царя я заключила бы мир. Зачем воевать, если нет хорошей дороги?

Если не замечать омерзительного шоссе (а это трудно!), то вокруг очень красиво и интересно. Как объяснил мне Сэнди, ещё недавно, в георгианские времена, говоря по-нашему [81], эта территория, подобно американской прерии, принадлежала кочевникам, и здесь даже водились дикие лошади.

Теперь эти земли отданы поселенцам, которые, по словам Данилыча, при хороших урожаях получают здесь в десять раз больше зёрна, чем в северной России. Правда, вокруг совсем нет леса, поэтому стены домов часто построены не из брёвен, а из хвороста, обмазанного глиной, – как в наших средневековых городах, только без дубовых балок и черепицы.

В одном из таких домов мы уже живём несколько дней. Я веду дневник даже днём. Надеюсь, ещё немного, и путешествие продолжится».

– Саша, мы выезжаем сегодня?

– Надеюсь. Данилыч пошёл сделать какие-то закупки в дорогу. Мы столько просидели в этом местечке, что тратить время на трактиры было бы неразумно.

– А вот и Данилыч, – сказала Джейн, услышавшая шаги…

…И почти сразу поняла – ошиблась. Впрочем, ошибка была из тех, что все равно и не предотвратить, и не исправить.

Дверь в хату открылась. На пороге стоял офицер в светло-синем мундире – тот самый, который попался им навстречу больше месяца назад, в день выезда из Рождествено.

Офицер явно не ждал приглашения. Он прошёл в комнаты, за ним – ещё трое военных, в таких же мундирах, но попроще – без эполет.

– Присутствует ли здесь Катерина Михайловна, вдова капитана Степанова? – спросил он. Громко, сухо и с еле заметной примесью торжества спрашивает, а ведь знает – присутствует.

Катерина Михайловна назвалась. Спросить, чем обязана интересу властей, она не успела.

– Александр Петрович Белецкий?

– Да, – ответил Саша. Спросить что-то сам он даже и не пытался.

Сабуров удовлетворённо кивнул.

– В таком случае подданной королевы Виктории являетесь вы? – спросил Сабуров, глядя на Джейн. Торжествующая уверенность в его голосе разбавилась растерянностью: вопрос-то он заранее заготовил, да такого ответчика не ожидал.

Джейн поняла вопрос. Её растерянность, пожалуй, была побольше.

«Никогда никому не ври», – просто говорил папа. «Никогда никому не ври, ты не умеешь», – уточняла миссис Дэниэлс. «Старайся врать поменьше», – учил Лайонел перед поездкой. Вспоминая службу юнгой Джонни, Джейн соглашалась с мудростью брата, заочно спорила с миссис Дэниэлс и просто вздыхала, что не смогла послушаться папу.