Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия, стр. 81

Из дневника Джейн

«Март 1855 года, Харьков

Дорогой дневник, вчера Сэнди ощутил определённые неудобства путешествия в компании несостоявшегося монаха. На этот раз он не переводил мне укоризненные слова Данилыча, адресованные ему, зато их с улыбкой перевела Катерина Михайловна:

– Александр Петрович, Страстная неделя началась, а вы скоромничаете. Это нашей англичаночке можно, а нам, православным, никак нельзя. На войну едем, нельзя пост в таком пути нарушать.

Сэнди пробовал спорить – говорил, что война и путешествие отменяют пост, – но у старого солдата аргументов нашлось значительно больше. Да и Катерина Михайловна заняла сторону Данилыча.

– Ладно, – вздохнул Сэнди, – значит, будем поститься.

Я вздохнула тоже. К счастью, вера моих спутников не требовала обязательного моего участия в их govenia, а моя разрешает моей собственной совести определять, насколько строго соблюдать пост, так что я остановилась на том, что решила, из сочувствия к Сэнди, не заказывать при нем котлеты в трактирах. Впрочем, в трактирах мы останавливаемся нечасто.

Между тем Сэнди ушёл на базар и вернулся через час: мы даже немножко беспокоились. Когда он вернулся, с ним был мальчик-рассыльный. Мальчишка тащил две корзины, явно не без труда.

Когда корзины оказались в повозке, я захотела рассмотреть их содержимое.

– Можешь и попробовать, – сказал Сэнди, – вдруг тебе понравится пост?

Корзины были наполнены кульками и пакетами, картонными и жестяными коробками, стеклянными банками и горшками. Здесь были самые разные засахаренные фрукты и засахаренные лимонные корки, изюм, сушёные вишни, чернослив, инжир. Фруктовое желе и фруктовая пастила, земляничный и яблочный мармелад, кулёк леденцов. Варенья было столько, что я с первого взгляда решила, что мне не удастся даже все попробовать, а не то что все съесть. Кроме варенья, в горшках был мёд, белый и темно-жёлтый.

Ещё Сэнди приобрёл постные пряники, огромный пакет различных орехов и два фунта шоколада на миндальном молоке. Я вспомнила, как на корабле носила десерт для джентльменов, и дала мальчишке два пряника.

– Что же, будем поститься, – повторил Сэнди. Данилыч взглянул неодобрительно, но не возразил.

С этого момента путешествие стало для меня таким приятным, как я не могла и вообразить. Миссис Дэниэлс не раз говорила мне и Лайонелу, что от сладкого портятся зубы. К сожалению, разговорами не ограничивалось, и сладости были редкими гостями на кухне нашего дома в Портсмуте и Освалдби-Холла.

Как жаль, что в Англии нет русского поста!

Я заметила, что Сэнди перестал ворчать и употребляет содержимое корзины столь же часто, как и я. Похоже, он тоже жертва глупой теории, придуманной взрослыми, будто детям не надо давать сладкое.

Зимний путь доживает последние дни. Мы замедлили скорость: дорога хотя и снежная, но разбита тележными и, тем более, пушечными колёсами. Когда я гляжу на лошадей или быков, тащащих артиллерию, то в очередной раз радуюсь, что мои спутники не способны читать мои мысли. Если русским так трудно тащить свои пушки сейчас, что же будет через неделю, когда солнце окончательно победит снег и начнётся rasputitsa».

– Мистер Вильямс, как вы думаете, почему греки нас не любят?

– Потому что они греки, вот и все, – ответил Счастливчик Джон. Он убедился ещё в начале путешествия, что его спутник сам знает ответы на собственные вопросы. Пусть тогда и отвечает.

– Вы правы, конечно, мистер Вильямс, но не все так просто. Эти греки, на Крите, решили, что если русские победят турок, то тогда их остров присоединится к Греческому королевству [78]. И теперь, когда они видят наши корабли, идущие на восток, на помощь туркам, они желают утонуть нам всем в морской пучине. На их месте я бы задумался: вдруг Россия победит Турцию и присвоит остров Крит? Тогда их будут ссылать в Сибирь.

Счастливчик Джон рассеянно слушал болтовню мистера Миллера. Его не интересовала судьба критских греков: будут ли они жить в Греческом королевстве, вырежут ли их турки, или сошлёт в Сибирь русский царь? Его интересовало лишь собственное путешествие.

Пока что произошла вынужденная остановка – неполадки с паровой машиной. «Море не любит французов, – ехидно заметил мистер Миллер, – если лягушатник плывёт на фрегате, нет ветра, а если на пароходе – пара». Судно уже третий день стояло в гавани Канея на острове Крит. Задержка не нравилась Счастливчику Джону, как и его попутчику, подозревавшему, что за эти дни Севастополь может пасть и тогда все его путешествие потеряет смысл. Поэтому сегодня они договорились с капитаном британского судна, отплывавшего на рассвете. Багаж уже был взят с французского борта, оставлен в портовой гостинице, а оба джентльмена прогуливались по маленькому городу и в его гористых окрестностях.

Что же касается недоброжелательства греков, то проявлялось оно постоянно: и в тавернах, и в лавках, и просто на улицах. Джентльмены несколько раз слышали вслед «алитис-инглезос, палио-инглезос, диаволос-инглезос» [79]. То, что это не комплименты, они догадались в первый же день.

– Лично я, – заметил Счастливчик Джон, – не доверяю местным мошенникам, поэтому ношу деньги при себе.

– Вы правы, мистер Вильямс, – ответил спутник по плаванию, – я не оставил бы их в номере, даже если бы нас обзывали на улицах «английскими ангелами». Если мне и предстоит разориться в этом путешествии, то пусть эта неприятность произойдёт под Севастополем.

– Лучше, если вообще не произойдёт, – ответил Счастливчик Джон.

На небольшом отдалении от города недоброжелательство не ощущалось, так как не было и местных жителей. Уже пришла быстрая и тёплая южная ночь; у греков нашлись какие-то ночные дела, но бесцельное хождение по горам к ним не относилось.

– Мистер Вильямс, не пора ли повернуть обратно и нам? – с лёгким беспокойством отметил мистер Миллер. – Огни в порту отсюда ещё видны, зато тропинку не очень-то разглядишь.

– Подождите немножко, – ответил Счастливчик Джон. – Я изрядно намёрзся в эту зиму, и южная ночь мне не надоест.

– Да, вы правы, мистер Вильямс, – сказал собеседник с почти ощутимым энтузиазмом в голосе. Он уже представил, как оставшуюся часть путешествия будет выведывать у спутника, где и при каких обстоятельствах он намёрзся зимой.

Пока же оба приятеля молчали, слушая цикад и прочую звуковую приправу к южной ночи.

– Мистер Вильямс, – чуть смущённо сказал мистер Миллер, – я отойду на несколько шагов, чтобы ненадолго побыть в одиночестве с местной природой.

– Валяйте, – кивнул Счастливчик Джон, – все равно удобств в Греции нет. Постарайтесь не укатиться в пропасть, а уж если укатитесь… – с доброй усмешкой добавил он. – Кстати, вы известили родню о намерении продолжить плавание на другом корабле?

– Конечно, нет, мистер Вильямс, – ответил мистер Миллер. – Откуда здесь нормальная почта?

С этими словами он спустился с тропинки, придерживаясь за кустарники.

Счастливчик Джон постоял на тропе несколько секунд. Затем осторожно пошёл следом. Перед этим нагнулся и поднял солидный булыжник.

– Это вы, ми… – послышалось из темноты. На этот раз мистер Миллер так и не смог задать свой вопрос до конца.

Глухой удар, короткий стон. Хруст веток, на которые опустилось упавшее тело.

Некоторое время спустя послышался новый шорох, быстро затихший. Счастливчик Джон был прав: на таком крутом склоне следовало быть осторожнее. Свалившемуся человеку (правда, ещё и получившему лёгкое ускорение) ничего не оставалось, как скатиться под обрыв.

Минуту спустя на тропе опять появился Счастливчик Джон. Его карманы стали вдвое толще.

– С этих греков все станется, – проворчал он, – увидели англичанина и убили. Алитис!