Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия, стр. 40

О маленьком и забавном событии вечера, когда Джейн решила выспаться про запас, она так и не написала в дневнике. Вряд ли потому, что сочла его нескромным, скорее, недостойным внимания.

В узком кубрике был единственный рундук, на котором могли сидеть три человека или лежать один. Саша получил от хозяина шхуны единственное приличное одеяло, и Джейн накрывалась им. В этот вечер рундук занял молодой финн, умеренно храпевший – храп не заглушал плеск волн за бортом. К тому же финн любезно не воспользовался одеялом, накрывшись курткой. Джейн не стала ждать, пока тот выспится, а, в очередной раз пробормотав что-то насчёт всегда очевидных преимуществ, обернулась одеялом и села, откинувшись на борт. «Пахнет рыбой, ну и что? – пробормотала она. – Вот представь, трюм был бы наполнен зарезанными курами».

После этого началась обычная борьба холода с сонливостью. На стороне сонливости была мерная качка («Как здорово, что ко мне не липнет морская болезнь!») и твёрдый настрой выспаться. Холод постоянно твердил Джейн, что надо встать, надеть чего-нибудь тёплое и походить, чтобы согреться. «Отстань! – Джейн сердилась на эти мысли, как на капризного ребёнка. – Знаешь же, ничего тёплого здесь нет, к тому же, сколько ни ходи, не согреешься». Сонливость то и дело брала верх, но ей так и не удавалось победить до конца.

В момент очередного удачного наступления сонливости Джейн ощутила, что ей стало теплее с одного бока. Она открыла глаза и поняла: кусок одеяла, примерно на треть длины, освободился, и Саша решил им воспользоваться, сел рядом и положил на себя. Когда же она в очередной раз потянула одеяло, то заснувший Саша потянулся следом и положил подбородок ей на плечо.

Сначала Джейн хотела оттолкнуть его – и миссис Дэниэлс, и Уна объясняли ей, что девочки не должны обниматься с мальчиками, даже в шутку. Но она почувствовала, что, в отличие от неё, Саша крепко спит. «Бедный, он же раньше не мог заснуть, – подумала Джейн, – ему и накрыться было нечем. Ладно, буду спать дальше. И вообще, на предыдущем корабле Мистер Морган был хоть и приятной, но бесполезной тяжестью, а вот Сэнди является грелкой».

Правда, заснуть ей уже не удалось. Джейн просидела в полусне неведомо сколько времени, а потом тихо-тихо принялась напевать одну из любимых песенок, которую не раз мурлыкал папа:

Саша открыл глаза, оглянулся, а потом вскочил, да так, что ударился макушкой о палубу. Удар не помешал ему схватить край одеяла, накрыть им Джейн и пуститься в суматошные извинения.

«Наверное, дядя, слуги или учителя в пансионе говорили ему примерно то же самое, что миссис Дэниэлс говорила мне», – подумала Джейн. И рассмеялась.

– Извините, мастер Саша, – сказала Джейн. – Я смеюсь, потому что на корабле, с которого мы убежали, когда я спала, на меня прыгал кот. Вы проявили несравненно большую деликатность, впрочем, кот оказался моим спасителем…

И, желая отвлечь Сашу от смущений и извинений, рассказала ему про Мистера Моргана.

Саша, действительно, забыл свой конфуз. Он восхитился котом, возмутился Микки, огорчился, что негодяя как следует не взгрели «кошкой», но все же улыбнулся, услышав, что это не случилось именно по заступничеству Джейн.

– «И милость к падшим призывал», как сказал наш лучший поэт – Пушкин, кстати, мой тёзка. Леди Джейн, а у вас в усадьбе был кот?

Джейн сказала, что не было, ни в господской части Освалдби-Холла, ни даже в прежнем доме – Лайонел постоянно чихал от кошачьей шерсти. Тогда Саша начал рассказывать ей про кошек и котов в своей родной усадьбе, а также в усадьбе дяди Льва. Оказалось, что он прожил в ней два года до пансиона: дядя забрал его к себе сразу же после смерти матери. Мальчик-слуга, или kazachok, Васька (Саша сразу же объяснил, что это вовсе не маленький казак) рассказал ему местную легенду о том, что одна из приживалок по ночам превращается в кошку и ходит по дому, а потом сплетничает. Саша несколько раз устраивал ночные засады, даже сконструировал силок, поймал в него одну из кошек и долго ждал, пока она превратится в старуху. За этим занятием его и застал дядя Лев.

– Он очень возмутился и в наказание заставил меня читать «Философию зоологии» Ламарка, пока я не пойму, что такое превращение невозможно. Книга мне понравилась, и скоро дядя понял, что мне больше всего нравится проводить время в его библиотеке. Но он никогда не лишал меня этого удовольствия.

– Тебе повезло с дядей больше, чем мне, – вздохнула Джейн.

Саша принялся и дальше рассказывать про кошек, о том, как он отнимал у них пойманных птиц, а дядя спорил с ним – человек не должен вмешиваться в жизнь природы. Саша был полусонный, с трудом подбирал английские слова. Джейн, кажется, поняла суть их спора: дядя соглашался с тем, что человек венец творения, Саша отвечал, что тогда он должен царствовать над природой и имеет право помиловать синичку, приговорённую кошкой к съедению, а дядя отвечал, что это деспотизм. Чем кончился спор, Джейн так и не узнала, потому что Саша заснул.

Джейн поняла: ей самой заснуть не удастся точно. Она щедро накрыла Сашу одеялом и вышла на палубу. Было холодно до дрожи, причём не только зубов, но и каждой волосинки. «Успокойся, – сказала Джейн себе самой, – не дрожи, все равно не согреешься». И все же стала подпрыгивать в такт плеску волн.

Немного устав (и чуть-чуть согревшись), Джейн остановилась и посмотрела на небо. Оно было пасмурным и тёмным, но не таким чёрным, как было небо на юге по рассказам папы. Казалось, небосвод укутан холодной серой шерстью. И все же через это покрывало откуда-то просачивался свет. Поэтому и ночные волны были не просто чёрные, они отливали свинцом. Ещё ни разу Джейн не видела волны так близко, не считая, конечно, прибрежных прогулок.

Если небо и волны были видны глазу, то дождь и ветер – ощущались. Если совсем точно, они превратились в какой-то дождеветер, непрерывно летевший в лицо. Лишь лизнув свои губы, можно было понять, что упавшие на них капли – пресные, а значит, с неба, а не из моря.

Все равно идти в кубрик не хотелось. Джейн опять принялась бродить по палубе, хотя особо и не разгуляешься, тихо напевая известные ей песенки, а когда все перемурлыкала, стала сочинять сама…

– Битте.

Джейн обернулась. Капитан протянул ей бутылку с жидкостью, цвет которой был неразличим. Он показал на бутылку, произнёс несколько непонятных слов, а потом добавил, почему-то тихо и, как показалось Джейн, с лукавой улыбкой:

– Виски.

Джейн хотела отказаться, но решила, что сейчас ей не будет хуже даже от глотка уксуса, и осторожно отхлебнула из бутылки…

Следующие пять минут Джейн думала о многом, кроме проклятого холода и дождя. Она кашляла, задыхалась, чуть ли не прыгала. Потом радостно поняла, что язык не сгорел, шевелится и она даже может говорить. Она настолько удивилась, что вместо упоминания всех финских чертей сказала капитану «Данке».

Финн отхлебнул, пожалуй, раза в три больше, чем Джейн, конечно же не шелохнувшись, подошёл к своему сыну, стоявшему у штурвала, заменил его…

Джейн снова принялась бродить по палубе, пока старик опять не обратился к ней. «Спасибо, больше пить не буду», – подумала она, хотя, кстати, и чувствовала, что слегка согрелась.

Но финн хотел поделиться с ней какой-то новостью. Он повторял одно и то же слово на четырёх языках. Джейн поняла лишь на немецком – «лянд», да, впрочем, если бы и не поняла, то почувствовала его, как чувствует и морской щенок, и морской волк.

Они подошли к берегу.

Глава 2, в которой Финляндия оказывается протяжённой, но не бесконечной страной, где водятся сказочные существа, а Лайонел добивается одностороннего компромисса с дядей Генри и подобия дружбы с тётей Лиз