Тайна Соколиного бора, стр. 56

Когда замер стук колес и паровоз дал знать о себе протяжными гудками, где-то вдали послышался нарастающий грохот.

Мишка забеспокоился. Забыв об опасности, он высунул голову из-за снежного барьера и увидел быстро приближавшийся к нему эшелон. Взрывать или нет? Может быть, это обыкновенный эшелон?.. Если б здесь был Леня, он по стуку колес узнал бы, груженый эшелон или порожний. Он и Мишку учил, как распознавать их, но не так-то легко усвоить эту науку. Стучит-то он тяжело, но как знать?.. Тем временем паровоз приближался, посвистывал, выпуская белый пар, перекликаясь с первым паровозом.

Мишка так крепко сжал в руке бечевку, что даже ногти впились в ладонь. За паровозом тянулся ряд длинных грязно-желтых вагонов. Поезд уже подходил к мине, а Мишка все еще никак не мог решить, какой это эшелон. И, уже собираясь дернуть бечевку, увидел: за вагонами идут пустые площадки, да и вагоны тоже порожние. Он разжал посиневший от напряжения кулак.

«Порожняк! Едва не подорвал…»

Мишка был доволен собой. Значит, он тоже может быть таким выдержанным, как Леня Устюжанин. Леня все время учил, что выдержка — главное. Если представился удобный случай взорвать эшелон, то взрывать нужно самый ценный. Взорвешь порожняк — немцы будут только рады, потому что ценный груз тогда провезут неповрежденным.

Прошел еще один порожняк.

«Ишь, гады! Порожние вагоны водят. Под зерно, наверное. Ну, получите же!..»

За вторым эшелоном шел третий. Мишка инстинктивно почувствовал, что ему нужен именно этот эшелон. Поезд полз медленно, тяжело, и производимый им шум резко отличался от шума других эшелонов.

«А Леня правду говорит, — распознать можно! Только как бы угадать, тот ли это, который мне нужен?» размышлял Мишка.

Эшелон еще не был виден, а до слуха мальчика донеслись крики, раздались выстрелы. Мишка обмер. Неужели открыли партизан?

Он немного успокоился, когда увидел дрезину. Это фашисты, прощупывая путь, стреляли в воздух. Они внимательно разглядывали дорогу. Мишка был уверен, что за дрезиной и пойдет ценный эшелон; может быть, тот самый, о котором говорили разведчики.

Эшелон тащили два паровоза. На низеньких площадках стояли прикрытые брезентом танки, за ними были вагоны, потом цистерны с бензином и снова вагоны.

У Мишки захватило дыхание, зазвенело в ушах. Он был словно в полусне. Рука дрожала, и казалось, что не хватит сил потянуть за бечевку. Он стал обдумывать, когда лучше будет взорвать мину: под паровозами или под цистернами? Жалко, что цистерны далеко от паровоза! Если взорвать под ними, паровозы и танки могут остаться неповрежденными… А первый паровоз уже по-ровнялся с миной. Как же быть?

Вот уже и второй паровоз… Мишка с силой потянул за бечевку. Взрывной волной его отбросило на снег.

Сначала он не слышал ничего, кроме пронзительного свиста осколков и неимоверного грохота ломающихся вагонов. Открыв глаза и подняв голову, он увидел, что на линии творилось что-то невероятное. Паровозы слетели с рельсов; один из них свалился под насыпь, а другой перевернулся вверх колесами и лежал поперек колеи. Вагоны налетели друг на друга, пылала цистерна с бензином, и огонь перебрасывался с вагона на вагон. Со страшной силой взорвалась вторая цистерна, начали рваться снаряды.

Мишка осторожно отполз к оврагу, потом стал на лыжи и понесся в долину. Все вокруг почернело от дыма.

Через минуту вся Мишкина группа стремглав мчалась по дну глубокого оврага. Уже в камышах партизаны остановились и долго смотрели на дорогу. Там беспрерывно раздавались взрывы и высоко поднимались клубы дыма.

Мишка, счастливо улыбаясь, старательно вырезал ножиком на ложе своего автомата третий, большой четырехугольник.

Сбор отряда

У Любови Ивановны появилась новая забота — пионерский отряд. Уже на следующий день после того, как было вынесено решение партийного бюро, в котором ей предлагалось организовать работу среди детей, она рассказывала Михаилу Платоновичу о первом пионерском сборе:

— Вся детвора собралась. Даже маленькая Верочка, и та пришла. Я говорю: «Пионеры, поднимите руки!» Все подняли, и она тоже. Ребята засмеялись, а кто-то спросил: «Да какая же ты пионерка?» А она взглянула искоса и говорит: «Вот и пионерка!» И все время сидела серьезная, важная. Забавная девчушка!.. Записали всех пионеров, а остальные кричат: «И нас примите! Мы тоже будем пионерами». Долго спорили, как назвать отряд. Один говорит: «Назовем «Смерть Гитлеру»; другой предлагает: «Юный партизан»; третий кричит: «Имени Октябрьской революции». А Виктор под конец предложил: «Назовем наш отряд именем товарища Сталина», — «Правильно! — кричат. — Так и назовем». Председателем совета отряда избрали Виктора.

Михаил Платонович слушал с интересом. Он жалел, что сам не мог быть на сборе.

— Хорошо, — сказал он. — Я распорядился насчет книжек, тетрадей, карандашей. Будешь учить ребят, Люба, в свободное время. И в учебе они не отстанут и полезным делом будут заниматься.

Когда Любовь Ивановна вышла от комиссара, ее встретили члены совета отряда во главе с Виктором.

— Любовь Ивановна, — заговорил, волнуясь, Виктор, — мы разбились на четыре звена. Федькино звено взяло шефство над конным двором, а звено Толи будет патроны чистить… Какие патроны? А разве вы не видели? Они лежали в земле и покрылись зеленым налетом. Их много… Девочки будут ухаживать за больными и вязать рукавицы для партизан. А Верочка говорит, что она тоже хочет быть пионеркой, и пообещала помогать бабушке чистить картошку. А мы решили… — У Виктора заблестели глаза. Не отрываясь смотрел он на Любовь Ивановну, чтобы увидеть, какое впечатление произведут на нее его слова. — …Мы решили организовать кружок самодеятельности. Многие ребята знают стихи наизусть, поют песни. Колька играет на мандолине, а Ваня — на гитаре. А ведь у подрывников есть и мандолина и гитара. Правда же, это хорошо? Ведь у нас нет ни театра, ни кино, а разве партизаны не хотели бы послушать?..

— Очень хорошо, — сказала Любовь Ивановна, и в голове у нее мелькнуло: «Вот тебе и Виктор!..»

А он продолжал:

— И еще мы решили… Ведь скоро День Красной Армии. Правда же? До войны у нас в этот день обязательно был торжественный сбор. Мы решили провести сбор отряда и пригласить командира и комиссара.

— Правильно, пригласите. И художественную часть подготовьте.

— Мы подготовим! Но мы хотели просить вас, — Виктор опустил голову, — чтобы вы пригласили комиссара.

— Почему же я? Зайдите сами, он сейчас в штабе.

Виктор молчал. Ему не хотелось попадаться на глаза комиссару: снова назовет «генеральским сыном», будет смеяться… Эх, если б комиссар не был так сердит на него!..

— Ну как мы зайдем? А вдруг он выгонит?

Любовь Ивановна засмеялась:

— Выдумываешь! Ну, если так, пойдем вместе.

Комиссар удивленно поднял брови, когда снова увидел Любовь Ивановну, в сопровождении детей.

— А, пионеры! Заходите, заходите. Ну, садитесь, молодцы, рассказывайте.

Он остановил свои смеющиеся глаза на Викторе. Тот покраснел, но крепился, удерживая слезы. Только бы комиссар не начал смеяться над ним в присутствии членов совета отряда! Ведь это позор будет!

Но комиссар и словом не обмолвился о проступке Виктора. Он вызвал своего адъютанта:

— Свиридов, чаю! — А затем повернулся к пионерам: — Значит, теперь не будете играть в снежки и кричать «ура»?

Члены совета отряда виновато опустили головы. Только Виктор выдержал взгляд комиссара и твердо заявил:

— Не будем.

Такой ответ, видимо, понравился Михаилу Платоновичу. «Молодец! — подумал он. — Другой бы сказал, что он, мол, ни при чем, ведь сам не играл… А этот не оправдывается. Точно такой характер у моего Лени». И комиссару вдруг захотелось погладить мальчика по голове.

Виктор, увидев, что комиссар не напоминает о его грехах, заговорил, сначала запинаясь, а потом все смелее:

— Мы вас, товарищ комиссар… Мы пришли… просить от имени совета отряда… Скоро праздник Красной Армии…