Тайна Соколиного бора, стр. 24
Сердце забилось, кровь бросилась в лицо. Он схватился за дверь, чтобы не упасть от волнения. Здесь решалась судьба его первого задания.
В магазин Василек вошел спокойно. На него никто не обратил внимания. Мальчик начал осматривать инструменты, выставленные для продажи. На полках лежали большие и маленькие баяны, аккордеоны разных марок, скрипки, гитары, балалайки, даже губные гармошки. На каждом инструменте была бирка с такой ценой, от которой можно было остолбенеть.
За прилавком стояли двое: круглый человечек в старомодной жилетке, с цепочкой через весь живот и в пенсне с золотой оправой; второй был высокий, чернобородый, лет пятидесяти.
Василек облегченно вздохнул: все было так, как говорил ему секретарь. Обращаться нужно было к кругленькому человечку.
Выждав момент, когда он приблизился, Василек, беспокойно посматривая на баян, глухо спросил:
— Дядя, сколько стоит этот баян?
— Разве ты, мальчик, не умеешь читать?
— А снижения цен не предвидится? — сдерживая дыхание и всматриваясь в лицо продавца, спросил мальчик.
Глаза за стеклами пенсне сузились; продавец пристально посмотрел на Василька, потом украдкой покосился на покупателей. Наконец проговорил:
— Пока еще приказа нет. — Потом громко спросил: — Какой вы, молодой человек, желаете баян?
— Мне отец дал десять тысяч марок на костюм, а мне очень хочется быть музыкантом.
— А играть, молодой человек, умеете?
— Дядя Николай хорошо играет.
Человек в пенсне был вполне удовлетворен:.
— Тогда будет играть и племянник. Но, к сожалению, нет у нас на такую цену баянов. Приходите завтра, я принесу из мастерской.
Василек уже овладел собой. Разговор велся именно так, как это предвидел секретарь еще в Соколином бору. Уверенно и спокойно Василек сказал:
— Я не могу завтра, я из села. Если бы сегодня…
Продавец задумался:
— Не знаю, что с вами и делать… Антон Иванович! — позвал он чернобородого. — Проводите, пожалуйста, молодого человека в мастерскую. Покажите ему баян за десять тысяч.
— Хорошо!
Бородатый молча вышел из-за прилавка. Василек едва поспевал за ним. За всю дорогу они не перекинулись и словом.
Наконец бородач повернул в какой-то подъезд. Потом они пересекли грязный двор и вошли в дом, почерневший от времени. На одном из этажей бородатый остановился. Здесь было темно и сыро, как в подвале, пахло плесенью. Бородатый осторожно постучал в дверь три раза, потом через секунду еще раз. За дверью послышались шаги, и старческий голос спросил, кто пришел.
Дверь открылась. На пороге стояла старушка. Она удивленно взглянула на мальчика, сдержанно ответила на его робкое приветствие.
Они вошли. Старуха и бородач куда-то исчезли. Василек остался один.
Все было так таинственно и необычайно, что он даже начал беспокоиться. Стоя посреди полутемной комнаты, заставленной иконами разных размеров, он прислушивался к приглушенным голосам за дверью. Ему становилось не по себе.
В дверях появился бодрый старичок с веселыми искорками в глазах. На нем был простой рабочий костюм, вытертый на локтях и коленях.
— Здравствуй, сынок! Ну-с, каким ветром принесло?.. Голос у деда был теплый, ласковый.
— Северным ветром, дедушка! — весело ответил Василек.
Дед пожал ему руку, попросил сесть.
— Ну-с, как там Иван Павлович, наш секретарь?
— Воюет. Привет передает вам.
— Спасибо. Долго не было слышно. Письмо где?
Василек только теперь вспомнил, зачем пришел. Он быстро достал ножик, распорол полу своего пиджака и извлек записку. Листок бумаги был покрыт какими-то цифрами. Василек вручил записку дедушке.
— А на словах Иван Павлович передал: нужны батареи для радио.
— Хорошо.
Дед поднялся.
— Посиди здесь, отдохни… Петровна! — позвал он.
На пороге стояла старушка, которая будто дежурила здесь, за дверью.
— Побалуй чем-нибудь сынка, — велел дед и вышел. Старушка молча поставила перед Васильком стакан остывшего прозрачного чая, положила кусок хлеба.
Только спустя час явился дед и передал Васильку записку. Помогая зашивать ее в пиджак, он поучал:
— Придешь в другой раз, зайди в магазин к Антону Ивановичу. Ни слова не говори. Он сам выйдет и пойдет вперед, а ты следом за ним. За батареями придешь через неделю.
Прощаясь, старик пожал Васильку руку и посоветовал:
— Главное, будь осторожен и — язык за зубами! Через минуту счастливый Василек вышел на улицу.
Дядя Павел
День выдался ветреный. Утром ярко светило солнце, а потом оно зашло за тучи и только иногда проглядывало, как сквозь матовое стекло.
Был день Великого Октября.
В Соколином бору собрались все ребята. Кроме Василька, Мишки и Тимки, здесь были Софинка с Марийкой, школьный приятель Тимки Николай, двоюродный брат Мишки Алеша со своими товарищами — всего человек двенадцать.
Дети решили по-настоящему отметить этот день. Праздновать тайно им очень нравилось. Они вспоминали рассказы о том, как когда-то, до революции, собирались на маевки подпольщики и рабочие, как их разгоняла и хватала полиция, как их ссылали в Сибирь, бросали в тюрьмы. Дети были горды тем, что они поступают так, как когда-то поступали большевики.
Митинг решили провести в лесу. Как ни уважали мальчики своих друзей, тайну землянки они никому не открывали.
Выбрали лужайку, откуда были видны речка и широкие луга.
Ребята чувствовали себя особенно торжественно. С завистью смотрели они на Мишку и Тимку, которые пришли на праздник в пионерских галстуках. Только Софийка не завидовала. Она смеялась карими глазами, словно у нее была своя тайна. И только тогда, когда все устроились на промерзшей земле, она достала из-за пазухи сверток. Это был ее красный головной платок. Когда же ветер развернул полотнище, перед глазами удивленных ребят вспыхнули слова:
«Смерть немецким оккупантам!»
Софийка сразу выросла в глазах всех юных подпольщиков.
— Вот это да!
— Вот молодец!
— Ну и Софийка!
Со всех сторон слышались восторженные восклицания, а Алеша уже срезал тонкую березку, чтоб обстругать древко для знамени.
У Василька был торжественный вид. Он был одет в новый серый костюмчик и аккуратно подстрижен. Фуражку он снял. Черные глаза горели, как звезды, на смуглых щеках играл румянец, на гладком лбу едва выделялись две морщинки.
— Товарищи! — сказал он волнуясь. — Дорогие товарищи, партизаны и партизанки! — повторил он торжественно. — В этом году мы встречаем великий праздник не так, как встречали когда-то. Враг топчет своим сапогом нашу землю, разрушает наши города и села, расстреливает и вешает наших людей…
Долго и горячо говорил Василек. И каждое его слово тревожило и волновало, глубоко западало в юные сердца, хотя все сказанное Васильком было хорошо известно каждому из слушателей.
— …Мы — молодые граждане Советского Союза. Нам дорога наша Родина, мы тоже должны бороться за ее честь и свободу. И мы уже боремся. Мы можем сказать Красной Армии и родному товарищу Сталину, что мы тоже воины…
Он горячо призывал еще решительнее мстить врагу, еще лучше помогать своим старшим товарищам — партизанам.
— …Нас никогда не забудет товарищ Сталин. Он вызволит нас из страшной неволи!
После Василька выступил Алеша и заявил, что он и его товарищи соберут еще больше оружия, и очень просил познакомить их с настоящими партизанами.
Потом начал говорить Тимка. Но не успел он сказать и трех слов, как все настороженно повернулись в одну сторону.
Лугами, минуя озера, по направлению к лесу бежали, иногда падая на землю и отстреливаясь, двое людей. У Василька сжалось сердце. Сомнений не было: это гитлеровцы гнались за партизанами.
— Спокойно! Спрячьте знамя.
Он приказал всем, кроме Мишки и Тимки, поодиночке выходить из леса. Софийка вздумала было остаться, но Василек так на нее посмотрел, что она сразу же, не договорив фразы, обиженно сжала красные, как спелые вишни, губы и исчезла в зарослях.