Моя сказка (СИ), стр. 29

… Норман слушал и будто видел.

События в доме происходили исподтишка. К своему четырнадцатилетию Синд обнаружила, что старых, проверенных слуг в доме почти не осталось, а она, вместо травничества и боевой магии, изучает курс кройки и шитья, а факультативом к нему — ремонт швейных изделий. Правда, изучает тогда, когда появляется время, свободное от работы в апартаментах сводных сестёр.

А потом мачеха сумела устроить сестёр в университет, воспользовавшись тем, что девушки теперь носят фамилию старинного рода. И Синд очутилась на кухне, где стала помощником всех тех, кому не хватало для работы собственных рук. Кухонная прислуга не стеснялась вовсю использовать безропотную девчонку. Безропотную, потому что Синд жила в каждодневном напряжении постоянного шантажа. Мачеха велела запомнить раз и навсегда: если с кухни на Синд будет хоть одна жалоба, девочка неделю не будет видеть отца. Новые слуги, как на кухне, так и по дому, не знали, что Синд — дочь хозяина, и в угоду мачехе, заприметив, как она этому радуется, наговаривали на девчонку в своё удовольствие: и ленивая-то она, и нерадивая…

За полгода до отъезда девушки в университет слуги стали более внимательны к ней. Крёстная всё-таки прорвалась в дом, в который её нагло не пускали, и попыталась устроить скандал. Охранники выпроводили возмущённую женщину из поместья, но зато теперь хоть слуги знали, кто такая Синд. И уже не только не третировали несчастную девочку, как раньше, но и давали ей свободное время на свои дела. И девушка принялась вспоминать уроки отца, тренируясь почти каждый день. И уроки крёстной, к которой не смела сбегать: в заложниках всегда оставался уже совсем плохо соображающий отец.

Поместье мачеха и впрямь восстановила: ведь теперь она готовила будущее своих дочерей, а чтобы выдать замуж этих девиц, приданое требовалось немалое. Но в первую очередь мачеха занялась домом и хозяйственным подворьем. Сад, на который она пока ещё не обратила своё внимание, ранним утром принадлежал Синд. Девушка не высыпалась, но к поступлению в университет, о чём ей всегда напоминали отец и крёстная, ей хотелось быть подготовленной.

Новый скандал разразился, когда Синд пришла пора ехать учиться. Побеспокоилась крёстная, узнав от болтливых слуг, что первую учебную неделю Синд провела в доме как ни в чём не бывало. Крёстная обратилась к местным властям с просьбой вмешаться. И девушку сумели отправить учиться.

К тому времени Синд научилась втихомолку проникать в комнату отца через окно и сидела рядом с ним, не узнающим её, пока не слышала шагов или голоса мачехи. И однажды попала в ситуацию, о которой слышала множество раз, но которую никогда не думала примерять к себе. В тот день, незадолго перед отъездом, была ветреная погода. Девушке, уже привычно влезшей в отцовскую комнату, пришлось закрыть окно на щеколду, чтобы рама не хлопнула от сквозняка. А шаги и крикливый голос мачехи раздались так неожиданно близко! Почти у самой двери в комнату! И Синд банально нырнула под кровать, на которой лежал больной отец.

Она слышала всё. И слова мачехи, что больной мужчина на кровати сыграл свою роль в её жизни и теперь ей уже не нужен. И монотонный голос ледяного колдуна, проводившего ритуал экзорцизма. И его предупреждение, что он сам не сумеет вернуть вырванную с места душу в то же тело. И что сделать это только сможет некромант, специализирующийся на зомбировании. И пренебрежительный ответ мачехи, заявившей, что возвращения души и не понадобится.

А потом ледяной колдун, как впоследствии выяснилось, приехавший в гости по приглашению, ушёл. И Синд смогла проследить, куда мачеха прячет медальон с заключённой в него душой отца. Проследила — и похитила. Девушка спрятала его среди своих немногих вещей, когда собиралась на Студенческий архипелаг. А оглядевшись на островах, спрятала его на самом страшном острове, какой только смогла найти. Спрятала туда, где, думала, никто не сможет догадаться его искать.

Крёстная не знает. Она думает, что мачеха сживает отца со свету. Мачеха пока тоже не решается убить отца физически. Потому что пока ещё есть возможность оперировать его именем во время своих делишек. А он, в таком состоянии, сейчас ей не мешает, что бы она ни задумала.

— Вот и всё, — сказала Синд и откашлялась: охрипла к концу рассказа. — Теперь вы нашли медальон, и я совсем не понимаю, что мне делать дальше.

11

Она сидела в компании этих взрослых для неё мужчин и умоляюще смотрела на них: помогут? А вдруг? Ведь не зря же они поехали на Тартар? Не зря разыскали папин боевой медальон?.. Почему же молчит этот мужчина, который ей так нравится и который сильней остальных двоих вместе взятых? Синд облизала губы и попросила:

— Лорд Норман, пожалуйста…

Он глянул искоса — привычно сквозь космы нерасчёсанных тёмных волос, свисающих ему на глаза. Только хотел сказать что-то, как девушка испугалась, что принц скажет что-то непоправимое, и вцепилась в его руку, глядя ему прямо в серые глаза:

— Лорд Норман, только не отказывайте мне в помощи! Пожалуйста! Я не знаю, что делать! Не знаю, к кому обратиться, чтобы помогли! Да, я маленькая дурочка, я попадаю в истории, но я сделаю всё, что вы скажете! Лишь бы папа вернулся! Пожалуйста!

Договорив и замерев в ожидании ответа, Синд внезапно почувствовала: что-то изменилось. Как-то легче стали смотреть телохранители-друзья принца. Нет, даже с каким-то облегчением? Причём смотреть стали не на неё, на Синд, а именно на лорда Нормана — теперь она не могла его иначе называть. Даже как-то… с улыбкой?

— Норман, бросай дурака валять, — негромко сказал Эймери. — Девушка сама тебя просит… Да и дело раскрутить можно самим. Э-э… Чтобы деликатно.

— Да-да, — поспешно подтвердила Синд. — Чтобы мачеха не узнала!

— Ладно. — Странно, но, кажется, лорд Норман не решил, а именно решился. — Ты сама сказала, что сделаешь всё, что я скажу…

Синд снова замерла — теперь уже от страха: неужели он потребует с неё чего-то такого? Запретного?

— Не пугай девчонку, — снова недовольно сказал принцу светловолосый Эймери. — Она уже себе каких только страхов ни придумала.

— Я не придумала, — пискнула Синд, положив на колени руки, которые тряслись так, что она не знала, куда их спрятать.

— Синд, — решительно вмешался Фернан. — Я хотел бы попросить тебя быть подругой его высочества на время университетского бала.

Лорд Норман упрямо наклонил голову, тоже сложив руки на коленях и глядя вниз. Девушка быстро положила ладошку на сгиб его руки.

— Да, ваше высочество, я согласна. Если надо… — уже неуверенно и вопросительно произнесла она, ничего не понимая: он угрюмо оглянулся на неё, даже не посмотрев — просто повернул голову в её сторону.

На Эймери, почему-то сердитого, она взглянула с удивлением: промелькнуло мгновение, когда Синд показалось — он хочет стукнуть принца. Наконец лорд Норман взглянул на неё.

— Никаких «ваших высочеств», если ты будешь изображать мою девушку. Мы уже перешли с тобой на «ты». Ясно?

— Ясно, — прошептала Синд, постепенно освобождаясь от страхов. Кажется, и в самом деле появился просвет в этой стороне её жизни? Больше она не будет бояться за отца? И пообещала, уже улыбаясь: — Я буду делать, как скажете. Как скажешь. — И добавила, чтобы он поверил: — Как скажешь, Норман. — И вдруг снова испугалась: — Только вот… Мачеха узнает ведь, что мы…

— Синд, приходи сегодня вечером к этому скверу — со своей компанией, — сказал Фернан. — Мы сделаем всё так, что мачеха узнает, но ничего тебе сделать не сможет.

— Вы не понимаете, Фернан… — Девушка задумалась, как ему объяснить. — Когда я сюда привезла папин медальон, мне пришлось… Ну, с сёстрами, — она вздохнула, глядя на них и не находя слов.

— Синд, ты притворялась, общаясь с сёстрами, потому что боялась: мачеха убьёт отца, если ты будешь им прекословить? — спросил Фернан.

— Да! — выдохнула она.

Норман положил ладонь на её руку, кивнул.