Приключения 1968, стр. 9

Курдюмов бросился на баул и сел на него, подскакивая от толчков быстро мчавшегося фаэтона. «Ну, слава богу, деньги целы», — подумал он, уставившись на обезумевшего от страха Головню.

Экспроприация, казалось, потерпела неудачу. Лошади уже проскочили площадь и неслись по Салакской улице. Опасность как будто миновала. Курдюмов начал приходить в себя. «Слава богу, слава богу», — шептали его дрожащие губы. Он думал, что опасность осталась уже далеко позади и деньги будут доставлены в банк. Он попытался подняться и сесть на сиденье рядом с Головней. Но в эту минуту на подножку экипажа вскочил неизвестный человек. Как утверждали впоследствии прохожие, это был тот самый человек в фетровой шляпе, который расхаживал с широко развернутой газетой.

Он ткнул Курдюмова в грудь кулаком и, схватившись за складки баула, потянул его. Курдюмов тоже схватился за баул и умоляюще взглянул на экспроприатора. Тогда неизвестный сильным толчком ноги выбросил Курдюмова из фаэтона. Но тут Головня схватился обеими руками за баул… Безуспешная борьба с экспроприатором, длившаяся всего несколько мгновений, показалась счетоводу вечностью. Он боролся инстинктивно, вовсе не думая спасать деньги. Когда человек исчез вместе с баулом, у счетовода мелькнула радостная мысль: «Теперь не убьют…» По панели бежали испуганные и взволнованные прохожие. Они провожали глазами бешено катившийся фаэтон, в котором стоял обезумевший человек и вопил:

— Ограбили… Убили!.. Скрылись…

Расследование, произведенное в тот же день, установило, что экспроприация произведена боевой организацией революционного комитета. Человек, похитивший баул и бесследно скрывшийся с ним, оказался известным членом этой организации — Котэ. Следствие установило также, что Котэ и был тем самым человеком в фетровой шляпе, который расхаживал с развернутой газетой по Эриванской площади. Газета служила для всех остальных экспроприаторов сигналом к нападению.

Имена остальных боевиков, участвовавших в нападении, установить не удалось.

Лишь спустя много времени и по другому уже случаю жандармское управление выяснило еще одну деталь экспроприации: полицейский пристав, столь деятельно разгонявший толпу на площади, был не кто иной, как знаменитый Камо.

8

На этот раз был приведен в движение сыскной механизм не только Тифлиса, но и Закавказья. Власти решили во что бы то ни стало захватить экспроприаторов и раз навсегда покончить с вечной опасностью, грозившей благополучию государственной казны.

Сыскное начальство особенно интересовалось Камо. Оно готово было пожертвовать еще одним денежным транспортом, только бы удалось схватить этого легендарного человека.

И его наконец обнаружили. Камо был арестован в Германии через несколько месяцев после события на Эриванской площади. Берлинская полиция оказалась искуснее тифлисской.

В августе 1907 года в Берлине, на Эльзассерштрассе был задержан агент некоего страхового общества Мирский.

Несмотря на тщательно произведенный обыск и еще более тщательный допрос германская полиция так и не добилась ответа на интересовавший ее вопрос — какие причины заставили прибыть в Берлин агента Мирского и почему в его чемодане оказалось двойное дно, в котором хранились взрывчатые вещества. На эти вопросы следователь, допросивший Мирского в старой берлинской тюрьме Альт Моабит, куда был доставлен арестованный, ответа не получил. Однако он установил следующее: задержанный не имел ничего общего со страховым обществом, а являлся «русским анархистом» [2] Семеном Аршаковичем Тер-Петросяном, по кличке — Камо.

Старший следователь Моабита вызвал его на допрос:

— Назовите свою фамилию, имя, отчество, место постоянного жительства.

Камо закурил папироску, посмотрел пристально на следователя и усмехнулся.

— Вы знаете, что преступления, совершенные вами, караются смертной казнью?

Камо опять усмехнулся.

— К какой национальности вы принадлежите?

— По рождению я — армянин, но одновременно являюсь русским, грузином, немцем, французом, англичанином, малайцем, негром… Во мне — все нации мира.

Такой ответ озадачил серьезного, привыкшего к точным формулировкам, следователя и заставил его подумать, не является ли арестованный просто ненормальным человеком. На всякий случай он распорядился отвести для него специальную камеру.

Однажды утром один из надзирателей, взглянув через окошечко в камеру «русского анархиста», заметил, что арестованный стоит у стены и, глядя безучастно в пол, ловит над головой не то мух, не то моль, которых, по мнению надзирателя, в камере не было, Это занятие арестанта смутило надзирателя.

Минут через пять он снова взглянул в окошечко и увидел, что арестант, устремив глаза к двери, пытается подпереть спиною стену. Для чего ему понадобилось подпирать стену? Странно…

Надзиратель покачал головой и вошел в камеру. Арестант повернулся к нему спиной, провел по своим волосам пальцами, потом медленно и равнодушно накрутил на палец клок волос и вырвал его из головы.

— Шреклих! — в испуге пробормотал надзиратель. — Он сошел с ума!

Начальник тюрьмы сообщил следователю о поведении заключенного. Следователь, выслушав соображения надзирателя и начальника тюрьмы, кивнул головой с таким видом, будто у него и до этого разговора не было никаких сомнений.

— Так и должно было быть, — сказал он. — Один человек не может быть в одно и то же время и армянином, и грузином, и русским, и немцем, и французом, и негром. Не может. Он помешался!

Старший прокурор королевского ландгерихта был обеспокоен состоянием здоровья важного преступника, из-за которого могла возникнуть неприятная дипломатическая переписка. По тайному соглашению германского правительства с русским оба правительства обязывались друг перед другом выдавать «анархистов». Следователь потребовал в Моабит врачей-специалистов. Он был смущен осложняющейся обстановкой следствия и хотел скорее покончить с этим арестантом. Ему важно было выяснить, действительно ли болен арестант и если болен, то как долго будет продолжаться эта болезнь?

Врачебное наблюдение подтвердило соображения следователя.

Через два месяца после того, как арестованный был заключен в камеру, врач сделал в «скорбном листке» отметку:

Еще через три дня «скорбный листок» пополнен был новой заметкой:

Каждые три дня прокурор получал такие сводки.

«Нет, это симуляция, несомненно симуляция, — думал прокурор. — Ему угрожает смертная казнь. Ясно: он решил «сойти с ума», чтобы избежать казни».

Когда прокурору сообщили о том, что Тер-Петросян, которого уже перевели в гербергскую лечебницу, избил надзирателей, сбросил на пол посуду и начал буйствовать, прокурор счел нужным посоветовать директору лечебницы испытать на преступнике действие холодной камеры.

Директор лечебницы не нашел никакого противоречия между установленными наукой правилами и предложением прокурора, и распорядился посадить Тер-Петросяна на семь дней в подвал, где поддерживалась температура ниже нуля. В белье и босой он был отведен в подвал и там оставлен.

Но арестант как будто не чувствовал холода. Он целыми часами стоял у стены, неподвижный, как каменная статуя.

Директор больницы не мог допустить, чтобы нормальный человек, имея на себе только нижнее белье, мог относиться к холоду с таким равнодушием. Арестант действительно помешанный.

Это мнение подтвердилось новыми, необычайными для нормального человека, действиями арестанта, который после семидневной отсидки в подвале был переведен в свою прежнюю камеру.