Приключения 1968, стр. 65
Он посмотрел в небо, словно проверяя, не летят ли уже вертолеты. Ни облачка, ни птицы — холодная голубая пустота. Надеяться можно только на себя.
Он отложил две банки назад, в ящик. Слюни бежали так, что глотать не успевал, усы намокли. Вытянув шею, он огляделся. Взобрался на камень и снова огляделся во все стороны по кругу. Правее, далеко впереди, повесив голову, шел Маршан, споткнулся, но даже не посмотрел обо что.
— Такой разве найдет чего… — пробормотал Басов и возмутился: — Не нянька я им, каждый о себе заботиться должен! Конечно, когда надо будет, я на помощь приду, но для этого в первую очередь я сам должен сохранить силы.
Он еще раз огляделся очень внимательно, подумал: «И вообще им что — вдовец да два холостяка, а у меня дети!» Маленькими и беспомощными представились они ему, какими были назад лет пятнадцать.
Присев между камнями, он достал нож, одним движением вскрыл банку.
Даже верхний слой — застывшее, похожее на стеарин сало показалось таким вкусным! Он глотал торопясь, тяжело дыша.
Когда банка наполовину опустела, он обтер губы, осторожно приподнялся, посмотрел из-за камней и продолжал уже спокойно. Тщательно жевал неподатливое, волокнистое мясо. От холодного жира его начало мутить, но он понимал, что привередничать не время, в такой обстановке каждая калория дорога. Все съел и обсосал лавровые листы. Пустую банку зарыл, ящик присыпал песком, очень тщательно вытер лицо и руки.
Приятное тепло разлилось по всему телу. Жить стало куда веселее, захотелось вздремнуть.
Басов заставил себя подняться. Огляделся — правее за озерком брел Маршан, сутулясь, бессильно опустив голову.
«Другой бы на моем месте черта с два стал бы о нем заботиться, — подумал он, — но я не такой человек!»
Он решительно достал еще три банки, обтер их и тщательно замаскировал ящик.
Затем взобрался на камень и долго запоминал место, но все же, не надеясь на память, достал измятую, подмокшую записную книжку и начертил схему, показал на ней все приметные детали рельефа, скалы, озера. Крестом обозначил самое главное.
Конец неизвестности
Вольский пришел первым, поставил стул возле дуба на том месте, где сидел вчера.
«Всего лишь вчера, а будто вечность отделяет», — подумал он, присматриваясь, пытаясь привыкнуть к тому, что здесь теперь лишь черный камень и нет больше ни кустарника, ни травы, ни почвы. Нет, будто и не существовал никогда зеленый оазис, райский уголок. И даже ручей перестал бормотать, исчез под наносами.
Только дуб уцелел среди мертвой каменной пустыни. Заметно накренившись, стоял он ободранный, по пояс голый. Корни кое-где обнажились, торчали, не касаясь земли. И все же была в нем, почти поверженном, такая гордая сила и красота, что щемило сердце.
Вольский пристально посмотрел вниз, в долину, туда, где ночью виднелись огни. Разогретый над скалами воздух струился столбиками, переливался, дрожал. Затем он сел. «Мой долг подробно и точно рассказать обо всем, что произошло», — подумал он и достал записную книжку.
За весь путь по долине ему, словно в насмешку, попалась только бутылка из-под коньяка. Теперь он решил, если сбудется худшее, в бутылку он поместит листки своих записей, привяжет к дубу так, чтобы была хорошо видна.
«Это еще успеется, — оборвал он себя. — Сейчас прежде всего нужно позаботиться о воде».
Во рту жгло после мороженого сернокислотного сорта.
Взяв плоский камень, он начал отрывать родник.
За этим занятием застал его Маршан. Он озирался удивленно, как человек, попавший не на ту улицу. Словно ребенка, он держал ящик с наклейкой «макароны», из которого еще вытекала вода.
Маршана совсем придавили тоскливые мысли, но вид академика, старательно выполняющего работы методами каменного века, его развеселил.
— Нашел неподалеку, в луже. Харч в сыром виде не ахти, но лучше, чем ничего. Главное, что макароны теперь хорошо посолены, — сказал он, поставив ящик, разглядывая наклейку, выдержавшую все испытания.
— Приклеена она авиационным клеем высшего качества, утверждаю это как химик. Зачем — неизвестно; наверно, так смешнее! — неудержимо продолжал он болтать.
Они принялись рыть вдвоем и вскоре добрались до чистой струи.
Борис подошел неслышно, испугал их, грохнув с плеча мешок, сделанный им из куртки, застегнутой на все пуговицы и перехваченной ремнем у воротника.
— Можно повеселиться. Четырнадцать банок зеленого горошка, — прохрипел он и, передав «спидолу» Маршану, лег, жадно пил, пряча лицо в воде.
А они, Маршан и Вольский, снова искали на всех диапазонах, вздрагивая от неясных звуков. Махнув рукой, Маршан начал открывать банки — четыре, по одной на брата.
Пришел Басов, основательно нагруженный: два спальных мешка, матрац, чайник, кастрюля. На шее у него висел бинокль. Широким жестом он протянул четыре банки мясных консервов. Он всем смотрел прямо в глаза; улыбался, был бодр.
— Мясных откроем только две, — сказал он.
Разумность его предложения никто не оспаривал.
Банки опустели так быстро, показались такими маленькими!
— Пища богов! — Борис не мог оторвать взгляда от банок, еще не открытых.
Только Басов ел не торопясь.
Было жарко, хотелось отдохнуть, но Вольский поднялся и снова превратил стул в трость.
— Давайте-ка мы с вами, Олег Сергеевич, останемся, продолжим поиски вещей, к ночи подготовимся, а ребята разведают, как там и что, — предложил Басов.
Может быть, это тоже было разумно, но Вольский отказался.
— Оставайтесь, а я не могу, должен своими глазами…
«Упрям, не хочет считаться с реальностью», — подумал Басов и хотел было согласиться, но тотчас вспомнил страшное свое ночное одиночество.
«Уйдут, а вдруг не вернутся», — всполошился он и круто повернул: все так все, коллектив разбивать нельзя, согласен с вами!
С собой взяли по банке консервов, надувной матрац и бинокль. Пожаловавшись на изжогу, Басов хотел было захватить с собой чайник, но ограничился тем, что выпил на дорогу сколько смог.
Путь к поселку проходил по долине, до озера, затем по ущелью, где водопад, и дальше тропа петляла по склону, среди стланика.
Этот путь Вольский хорошо помнил, но шагать десять километров по размокшему грунту долины и трудно и долго, а главное, вряд ли удастся пройти по ущелью — тропу по завалам, наверно, проложить не успели. Поэтому Вольский решил, что надо идти по гребню водораздела, путь этот труден, опасен; одно достоинство — оттуда быстрее всего откроется поселок.
Что ждет их там, что увидят они?..
Поднимались медленно, молча, экономя силы, стараясь ровно дышать. Маршан начал было насвистывать: «Какое мне дело до вас до всех!», — но вскоре замолк, и лицо его стало таким скорбным, словно он опять шел один.
Наконец вышли на гребень. Вдали открылся океан, он сливался с небом, но все же его отличали, вероятно потому, что знали — он там, внизу, великий, но не тихий!
— Черт бы его побрал! — сузив глаза, выругался Маршан.
«Наверно, так смотрел Евгений на Медного всадника!» — подумал Вольский и ясно увидел Катю такой, как она их провожала, нежное, будто пастелью нарисованное ее лицо.
Идти по гребню легко, здесь камень отполирован ветром до блеска. Только не надо смотреть в обрывы, замечать, как узок гребень. Теперь другой дороги для них нет. Лишь у озера, это Вольский хорошо помнил, можно спуститься назад, в долину.
При сильном ветре удержаться на полированной этой поверхности — почти как на «чертовом колесе». Пока что ветерок приятен, но есть закон максимального свинства…
— Надеть ремни поверх курток, идти плотно, со страховкой, — скомандовал Вольский.
— Перед ними был чудесный вид на море и обратно, — прокомментировал Маршан, отгоняя тоску.
Вид и впрямь был чудесный. Растворились в солнечных лучах газовые струи. Вулкан выглядел серовато-синим, таким спокойным, будто потух давным-давно. На долины и горы налегла его прозрачная сиреневая тень — правильный треугольник, вершиной доставший океан.