Старый Новый Год, стр. 10

Анна Романовна. Браво, Петруша, браво! Жили тысячи лет без телефона, и ничего. Дети, внимание! Позвольте мне…

Федя. Старому работнику культуры…

Анна Романовна. Да! Я хочу поднять тост!..

Федя. А также выпить!..

Анна Романовна. Петруша! Я обращаюсь к тебе, друг мой!.. Мы собрались сегодня здесь…

Инна. Неизвестно зачем! Я ухожу.

Гоша. Да уходи!

Анна Романовна. Простите, дайте сказать!.. Я хочу выпить…

Федя. Все хотят!

Валерик. Есть охота! Как из ружья! В «Арагви», что ль, махнуть, поужинать? Даша, как? У меня тачка внизу, еще успеем.

Даша кивает.

Анна Романовна. Я хочу выпить за талант!

Гоша. Не талант, а гений!

Анна Романовна. Что такое талант? Талант – это вечная молодость. Ничто так не молодит! Талант! Мы, старые работники культуры, знаем, что это такое, мы всегда умели отличить… Возьмите Николая Аристархо­вича, девяносто два года, а какая молодость! Моцарт! «Какая стройность и какая смелость!» Смелость – да! Стройность – да! Молодость – да! Моцарт – нет… И пусть уносят всё! Всё! Лишь бы крылья! Самоощуще­ние полета! Мы, старые работники культуры, помним – полет, полет!.. Все выше, все выше и выше!.. За моло­дость, за юный жар, за юный бред!.. За тебя, Петруша!..

Федя. Я от сольфеджио ушел, я от музыки ушел!..

Клава. Я говорила, не давайте ребенку вина!

Все чокаются, целуются с Полуорловым, растроганно обнимаются. Адамыч приносит откуда-то Гоше баян. Валерик и Даша потихонь­ку уходят.

Адамыч. Что творится на одной только лестничной клетке!

Гоша играет на баяне и поет. Все подхватывают.

Федя. От сольфеджио ушел!.. К черту все!!!

Полуорлов. Давай, Гоша, давай!

Поют с Гошей. Счастливы.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Декларация и действительность, или Утро вечера мудренее

Рассвет после старого Нового года. Кухня Себейкиных и Полуорло­вых: их можно выгородить рядом или друг над другом. Себейкин и Клава, сидя за столом, поют с чувством песню.

Вася дремлет на сундуке.

У Полуорловых пусто и несколько сумрачно, голая лампочка под потолком или даже свеча.

Полуорлов сидит боком на подокон­нике, Клава у плиты варит кофе. Гоша спит на полу, привалясь к стене. Полуорлов тоже поет вполголоса, сильно фальшивя, романс «Сомнение», жена подпевает.

Себейкины (поют).

«Однажды морем я плыла
На пароходе том,
Погода чудная была,
Но вдруг раздался шторм.
Ах, туман, туман в глазах,
Кружится голова,
Едва стою я на ногах,
А все ж я не пьяна».

Полуорлов.

«Уймитесь, волнения, страсти,
Усни, безнадежное сердце…»

Себейкины.

«А капитан красивый был,
В каюту пригласил,
Налил шампанского бокал
И выпить попросил.
Ах, туман, туман в глазах,
Кружится голова…»

Полуорлов и Клава (вместе).

«Я плачу, я стражду,
Душа истомилась в разлуке,
Я плачу, я стражду,
Не выплакать горе в слезах».

Себейкины.

«А через год родился сын,
Волны морской буян,
А кто же в этом виноват,
Конечно, капитан…»

Полуорлов.

«Как сон неотступный и грозный,
Мне снится соперник счастливый.
И тайно и злобно кипящая ревность
Пылает».

Себейкины.

«С тех пор прошло немало лет,
Как морем я плыла,
Но как увижу пароход,
Кружится голова…»

Обе песни сливаются.

Себейкин. Эх, люблю я эту песню! (Тоскуя.) Эх-хе!..

Клава Себейкина. Ну чего ты? Еще чайку?

Себейкин (отмахивается). Да ну!

Вася (сонно). Да, чего-то чай как-то не того… не помог!

Клава Себейкина. Привет! Чай им плох!..

Себейкин. Да будет уж! «Привет, привет»! В ушах сидит! (Васе.) А чего? Есть?

Вася. Да что ты, полну!

Себейкин. Надо же! Водка осталась! Когда это та­кое было-то? Мадепалам!..

Клава Полуорлова. Помнишь, как дедушка любил этот романс?.. На свадьбе у нас пел… Надо как-нибудь на могилку к нему сходить, давно не были, не­хорошо… Помнишь, он привел нас к себе и сказал: «Дети мои, все здесь ваше, берите что хотите». А тебе еще понравилась настольная лампа, и мы ее потом взя­ли, после поминок, помнишь?

Полуорлов. Да, кстати, а где лампа?.. Ах да!.. (Поет.) «И тайно, и злобно…» Послушай, у нас ничего нет? Хоть рюмочки?

Клава Полуорлова. Я тебе кофе даю…

Полуорлов (поеживается). Неужели ничего не осталось?

Себейкин. Не говори, водка осталась!

Клава Себейкина. Привет! А на свадьбе-то! Не помнишь? Еще на другой день гуляли!

Себейкин. Вспомнила! Когда было-то!.. А точно, тогда осталось!.. Ох, дали тогда! Клав! Свадьба-то бы­ла!.. Полбочки капусты, хлеб и боле ничего!.. Но смеху зато – умереть!

Клава Себейкина. Чего это – капусты? И кар­тошка была, и сало, и грибы, как сейчас помню…

Себейкин. Помирали тогда, помирали! Что значит молодые! Дядя Коля еще живой был, а он как затеется – помрешь!.. Они с тетей Дуней переоделися, дядя Коля-то! Она его гимнастерку, сапоги, а он – ейное платье и на каблуках! Усохнуть!..

Клава Полуорлова. Старый Новый год… три­надцатое… Это всегда был наш день. Мы и встретились с тобой тринадцатого…

Полуорлов. Счастливенькое число!

Клава Полуорлова. Поехали к Володе на дачу, наряжали елку прямо, в лесу… а оранжерея? Ты помнишь? Эта заброшенная оранжерея? Сухие цветы?.. Мы их трогали, они шуршали, лопались, и семена сыпа­лись из коробочек? Нас все искали, а мы в этой оран­жерее… Ты помнишь?..

Полуорлов. Угу. Чего-то сыпалось, да… Рюмочку бы коньячку!..

Клава Полуорлова. Ты не помнишь, ты с ума сошел!..

Полуорлов. Да помню я, помню!.. Если б не опо­здали тогда на электричку – уехали бы, и все!

Клава Полуорлова. Господи, как я всегда лю­била этот праздник!.. А помнишь, как мы первый раз отметили старый Новый год? Прямо на полу, на газетах? А ты потом спал в ванной на надувном матрасе, водяную подушку изобретал, помнишь?..

Полуорлов. Ну, это не получилось…

Клава Полуорлова. Чуть не утонул тогда, пере­вернулся! (Смеется.)

Полуорлов. Поищи, неужели ничего не осталось?