Корсары Ивана Грозного, стр. 77
Утром царь Иван уселся на резное золоченое кресло, поставленное в самой большой палате Александрова дворца. Ровно в девять часов ударил набатный колокол соборной церкви. В палате появились девушки. Они шли вереницей, одна за другой, молчаливые, с каменными лицами, опущенными в землю глазами. Каждая подходила к царскому креслу и останавливалась в одном аршине от царя, там, где была положена узкая белая лента. Если царь молчал, девушка поворачивалась и шла налево, к другой двери, и выходила из палаты.
Царь Иван сидел, ухватившись за ручки кресла, и внимательно вглядывался в лица девушек. Перед ним проходили высокие и маленькие, полные и тоненькие. Бледные и румяные, темные и светловолосые.
У царского кресла стояли опричные и земские бояре. Из приближенных опричников многих недоставало. Не было любимца Афанасия Вяземского, он томился в заточении. Не было воевод Петра Зайцева и Ивана Чеботова — один казнен, другой постригся в монастырь. Не было князя Василия Темкина, Басмановых Алексея и сына Федора… Все они погибли по приказу самодержца. Остался Малюта Скуратов.
Желтое лицо царя сегодня особенно было неприглядным. Под глазами набрякли темные мешки. Редкая борода причесана. На облысевшей голове виднелся лишь венчик седых волос. Его внимание совсем не привлекали бледные и худощавые. Зато он тщательно рассматривал высоких, полных и розовощеких. Царь хотел выбрать здоровую жену. Изредка Малюта Скуратов наклонялся к нему и шептал несколько слов.
В палате стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь быстрым дыханием и легкими девичьими шагами.
Первый раз царь остановил наряженную в шелка и золото невесту через три часа после начала смотрин.
— Стой, девица, — сказал царь, — посмотри на меня!
Высокая, с русыми волосами, румяная девушка подняла глаза и взглянула на жениха.
— Как зовут?
— Марфа, отца Собакина.
Малюта наклонился к уху царя и произнес:
— Лицом бела, да отцом не мила.
Иван Васильевич отстранился от шепчущих губ своего советника и сказал:
— Хороша, ее наособицу.
Бояре с поклоном отвели девушку направо.
Еще через час царь снова остановил высокую, краснощекую и полную девушку.
— Кто такая?
— Евдокия, отца Сабурова.
— Наособицу, — распорядился царь.
В первый день было осмотрено пятьсот девушек и отмечены царем девять.
К концу пятого дня двадцать четыре прекрасных девицы были отобраны из двух тысяч. Они опять предстали перед глазами царя, и он отобрал из них двенадцать.
Повивальные бабки со всех сторон осматривали девушек, придираясь к каждой родинке или к самому незначительному пятнышку на теле. Им-то ведомо, где родинка украшает, а где приносит несчастье и болезни. Когда невест осматривали повивальные бабки, царь сидел в смежной комнате и подглядывал в маленькое незаметное окошечко. Повитуха Мясоедиха, самая опытная и хитрая, знала, у каких девиц родители не по душе Малюте Скуратову. Его тайные советы тоже были учтены. Осмотр довершили три дворцовых лекаря под наблюдением доктора Елисея Бомелия.
После всех осмотров остались шесть девиц. Они вконец замучились. Такого стыда им никогда не доводилось испытывать. Все они были самые красивые, здоровые… Девушки снова, в большой дворцовой палате, предстали перед глазами царя Ивана. Сейчас решится судьба. Кто-то из них станет русской царицей. Им приказали стоять рядом, спиной к стене, и ждать.
Тяжело опираясь на посох, царь приблизился к девице, стоявшей справа, остановился, оглядел ее. Медленно двигаясь, он прошел по всему ряду, останавливаясь возле каждой. Он заметил, что у них от нервного напряжения дрожат колени, и был доволен. На этот раз и девицы разглядели как следует жениха. Лысый, беззубый, сгорбленный, царь Иван не мог быть по душе ни одной из стоявших перед ним. Только воспитанные в беспрекословном подчинении родителям, верящие в божественную власть царя могли безропотно согласиться на брак с таким человеком. А ведь каждая слышала и про жестокий характер царя, про его казни и опалы.
Наслаждаясь состоянием перепуганных, трепещущих девиц, словно испытывая их, царь еще раз прошелся возле соревновательниц на царский венец. Он впивался взглядом в каждую. Все красивы, все по вкусу царю. Трудно сказать, какая лучше.
К царю приблизился первый боярин земской думы Иван Федорович Мстиславский и с поклоном подал ему кольцо и шелковый платок.
Царь Иван решил снова посмотреть на девиц. Он опять прошел по ряду. Высокую и дородную красавицу, стоявшую второй справа, он взял было за руку. Девица залилась краской, но царь прошел дальше.
Бояре зашептались. Наконец царь Иван решился. Он сделал шаг к высокой, русоволосой и красивой Марфе Собакиной и, чуть склонив голову, подал ей кольцо и платок. Ее тяжелая красота затмила остальных. Царская невеста пошатнулась. Ее поддержали и повели. Вокруг все кланялись и поздравляли с высокой честью. Теперь она стала царевной, и все должно пойти по заведенному с давних времен порядку.
Но царь не уходил и не отпускал стоявших у стены девушек.
Он снова подошел к ним и, позвав боярина Мстиславского, сказал:
— Вот эту я выбрал для сына Ивана… Ты чья?
— Евдокия, дочь Сабурова, — едва шевеля языком, отозвалась девушка.
Ей неожиданно повезло. Быть женой царевича, молодого статного юноши, куда приятнее, чем быть царицей и жить с беззубым стариком.
В доме, где разместилась семья царской невесты Марфы Собакиной, сегодня был праздник. Гости все свои, родственники. Только вот с братом Калистом пришел кто-то незнакомый, назвался Федором Сабуровым, будто родственником невесты царевича.
Шутка ли сказать: дочь Марфа скоро станет русской царицей! Есть от чего закружиться голове. Вчера царь пожаловал в бояре отца Марфы, Василия Степановича Большого, дядю Марфы, Василия Степановича Меньшого, — в окольничие, а двоюродного братца Марфы — в кравчие. Тверской род Собакиных был из старого дворянского рода Нагих-Собакиных. Собакины ничем не выдавались, по службе бывали в писцах и изредка в воеводах.
И вот теперь они — царская родня. Сколько возможностей им открыла Марфа!
Отец, Василий Степанович Большой, третий раз пил про свою дочь и много раз про великого государя Ивана. Он сильно охмелел и плохо ворочал языком.
— Все хорошо, — говорил Собакин Большой, — от опричников бы только избавиться. Буду слезно дщерь свою молить, пусть она царю и великому государю слово свое замолвит. Она у меня с норовом, что захочет, то и станется. Скажет, опричнине не бывать, — заплетался пьяный Собакин, — и царь так и сделает. А мы все ей поможем, нам любить опричнину не за что.
Опять пили за здоровье Марфы и за великого государя.
Под конец все изрядно опьянели и повалились спать, кому где пришлось.
Тот, кто назвался Федором Сабуровым, вскочив на стоявшего у привязи вороного коня, помчался в Слободу, прямо к дому Малюты Скуратова.
Глава тридцать первая. «И ЛЕКАРСТВО ЕСТЬ ЯД, И ЯД ЕСТЬ ЛЕКАРСТВО…»
В ожидании свадьбы царь был скромен и не проливал крови. И дышалось ему легче, и сил прибавилось. Почувствовав себя молодоженом, он снова стал париться в бане. Ходил он туда вместе с Борисом Годуновым. Борис был недавно пожалован из рынд в царские мыльники и получал пятьдесят рублей в год. Никто не мог так усладить в парильне березовым веником, как он.
Сегодня был постный день, и царю подали на обед только рыбное. Иван Васильевич попробовал стерляжьей ухи, съел пирог с палтусом и принялся за отварного осетра. Обедал он в маленькой комнате вместе с князем Никитой Одоевским и князем Василием Ивановичем Шуйским. Настроение у царя было превосходное, он шутил, много смеялся.
Похвалив осетра, вытер полотенцем губы, отпил глоток вина. Он еще держал кубок в руках, когда в дверях показался бледный перепуганный лекарь.
— Ваше величество, — кланяясь, сказал Бомелий, — с нерадостной вестью я пришел…
Царь Иван поднял на него тусклые, впалые глаза.