Медный лук, стр. 40

— А возвращаться в город сегодня не опасно?

— Не думаю. Но прежде мне надо еще кое-что сделать. Начать с того, что я принес подарок для Лии. От Таки. Ей теперь сюда одной не прийти. Ей тоже запрещено выходить из дома.

— Лия будет ужасно рада, — пробормотал Даниил, пытаясь скрыть собственное смущение.

— Думаешь, Лия, — неуверенно произнес Иоиль, — позволит мне самому передать ей подарок?

— Надо попытаться, — с тем же сомнением в голосе отозвался друг. — Она тебя часто видела — правда, из другой комнаты.

Он открыл дверь в жилую половину. Там горела плошка с маслом. Лия подняла голову.

— Тебе Иоиль подарок принес, от Мальтаки, — объяснил Даниил, замер выжидательно, Иоиль у него за спиной. Похоже, девочка снова в тисках страха — дрожит, но не двигается, только смотрит испуганно.

— Така шлет тебе привет, — ласково проговорил Иоиль. — Просит ее не забывать, даже если она теперь не сможет часто приходить.

Он протянул руку, положил сверток на полку возле двери, отступил обратно в мастерскую, Даниил за ним.

— Ты знаешь, — с несказанным изумлением поглядел на друга кузнец, — этого порога никто не переступал, только твоя сестра да вот ты.

— Мне Така велела попробовать. Какая же Лия красавица! Хотелось бы мне… Да, Така тебе тоже кое-что просила передать.

У Даниила побагровели щеки.

— Через четыре ночи будет праздник Судного дня [74]. Сначала пост, как обычно, потом служба в синагоге. А я… кто бы мог подумать… я к тому времени буду в Иерусалиме, увижу все своими глазами. Просто невероятно! Но и Капернаум оставлять жалко, мне будет не хватать наших праздников. Девушки танцуют и поют в виноградниках. Ты придешь на праздник в город?

— Да я не знаю, как себя там вести!

— Приходи. Така ужасно обрадуется. И еще кое-что про Лию. Мы с Такой хотим, чтобы ты знал — за сестру не беспокойся. Если придется ее оставить, мы о ней позаботимся. Когда настанет долгожданный день, Така переберется сюда, или лучше мы в целости и сохранности доставим Лию к нам домой.

Даниил старался подыскать слова благодарности, но мальчик уже стоял в дверях:

— Знаешь, Така очень любит Лию. Ей будет ужасно не хватать твоей сестры. Боюсь, Таке будет одиноко.

Даниил не подымал головы.

— Теперь отец жалеет, что дал ей столько свободы. Разрешал повсюду ходить со мной. Вконец ее избаловал. Она просто не желает оставаться дома, как другие девчонки.

«Да, попробуй лесную птичку в клетку посадить», — подумалось Даниилу.

Иоиль отвернулся, уставился куда-то в дальний угол:

— Отец хочет выдать ее замуж.

Даниил даже не заметил, как вцепился в рукоятку молота, как побелели костяшки пальцев.

— За одного старого друга семьи. Но Така и слышать об этом не хочет. Нелегко отцу приходится, наверно, он сейчас и жалеет, но когда-то давно он ей пообещал и не может нарушить слова. Он пообещал… пойми, у нас в семье не так, как у других. Когда маме было восемь лет, ее просватали за одного мальчика. А в пятнадцать она встретила моего отца, бедного студента, он учился у дедушки, читал свитки в его библиотеке. Они… они друг в друга влюбились. И что тут началось! Мамин отец был вне себя от ярости. Ему пришлось просить того мальчика, с кем она была помолвлена, чтобы он с ней развелся. А он ее и в глаза не видел. Тогда отец с матерью пообещали — никогда не выдавать детей замуж насильно, пусть сами выбирают.

Даниил не решался поднять глаза на друга.

— Дело в том, — продолжал Иоиль, — что Таке уже шестнадцать, а она отказывается выбирать.

Даниил по-прежнему смотрел в землю. Он знал, Иоиль говорит, как всегда, искренне, от всего сердца, он просто не умеет иначе. Но преданная дружба ослепляет, не дает увидеть то, что есть на самом деле.

— Пусть уж выбирает, — вырвалось у него резко, слишком резко. — Кого-нибудь такого же, как она. Твой отец прав. И тебе тоже скоро придется выбирать.

— А тебе? — тихо-тихо спросил Иоиль.

— У меня выбора нет. Я поклялся мстить до самой смерти — мне ли искать себе жену?

Гнев и отчаянье наполнили комнату, друзья молчали, не в силах найти подходящие слова.

— Да, еще одно, Иисус, — Иоилю нелегко было снова начать разговор. — Надо его предупредить. У него повсюду враги.

— Люди Ирода? — Даниил выдохнул с облегчением, это не про Мальтаку.

— О них он знает. Нет, старейшины в синагоге. Раввины и книжники. Совсем его не понимают. Каждое его слово приводит их в бешенство. Он слишком свободно обращается с Законом. Им кажется — он хочет подорвать власть Храма. Кое-кто даже утверждает — он одержим бесом [75].

— Какая разница, что они говорят? Ему до этого и дела нет.

— Нет, теперь все куда серьезнее. Они его так ненавидят, что просто убить готовы. Попытаешься его предупредить, ладно?

— Симон говорит, его уже столько раз предупреждали.

— Сходи к нему, Даниил. Я хотел сам… но сейчас уже поздно. Может, мы ошибаемся? Может, он и вправду тот вождь, которого мы ждем? Да, и про праздник не забудь, — Иоиль распрямил плечи, протянул другу обе руки. — Така будет тебя искать.

Взявшись за руки, друзья повторили условный знак:

— За Божью победу.

Иоиль надвинул капюшон, вышел в ночь и темноту.

Все, это конец, не отводил глаз от закрытой двери Даниил. Конец всему их труду, их надежде. Кто знает, может быть, желанный день вообще никогда не наступит.

Глава 21

— Как хорошо, что ты пришел, Даниил. Думаешь, Иисус об этом не знает?

Даниил с раздражением взглянул на Симона. Он прошагал весь путь из селения, притащился в город после долгого дня работы, дважды проливной дождь не оставлял на нем сухой нитки, теперь холод пробирает до костей, а ночной туман не дает одежде высохнуть.

Пробился сквозь густую толпу, заполонившую садик, и вот он уже у дверей, а ему не дают поговорить с Иисусом. Учитель, они сказали, беседует с важными господами, которые пришли, чтобы его повидать, из самого Иерусалима. А Симон просто отмахнулся от предупреждения, будто Даниил толкует о сущих пустяках.

— Прости меня, Даниил, — Симон понял, что не на шутку обидел молодого друга. — Мы тоже беспокоимся. Эти священники из Иудеи… они ему уже три дня ни минуты покоя не дают. Изображают почтение, а на самом деле просто хотят заманить в ловушку, обвинить в богохульстве, надеются, вдруг он чего такое скажет [76]. Мы все уже на пределе.

— А зачем он тут остается, если знает об опасности? Почему не спрячется, пока не наберет побольше сторонников?

— Понимаешь, люди в нем нуждаются. Приходи в другой раз, Даниил, я сейчас просто не могу с тобой разговаривать.

Дверь захлопнулась, Даниил снова оказался в переполненном людьми садике. Как же хочется повидать Иисуса. Предупредить об опасности… нет, это только предлог, просто ему ужасно надо с ним поговорить, увидеть его на минутку, одно слово, жест вновь дадут силы жить.

Как долго он тут ждет, несчастный, всеми забытый. Андрей подошел к дверям, поглядел на сгрудившуюся толпу, сказал:

— Не стоит больше ждать. Учитель устал. Он сегодня уже ни с кем не будет разговаривать.

По садику пронесся жалобный стон. Наконец, один за другим, больные, хромые и увечные поверили, что Андрей их не обманывает, и потащились к дороге. Кое-кто улегся прямо на сырую землю, этим, видно, вовсе некуда идти. Тут дверь снова открылась, Андрей, Симон и Иисус вышли в сад. Шли медленно, когда кто-то попадался на пути, Иисус заговаривал ласково, с жалостью касался плеча. Но двое учеников настойчиво подталкивали его к наружной лестнице, ведущей на чердак, где учитель обычно устраивался на ночь. Стояли и ждали, покуда Иисус заберется наверх, зажжет маленькую лампадку, закроет за собой дверь.