Миллиард долларов наличными, стр. 15

— Что-то слышала. Это где-то на реке Нарве?

— Да. На границе Ленинградской области и Эстонии. Вообще-то там два города, а точнее, поселка. Тот, что со стороны Ленинградской области, называется Усть-Нарва, а со стороны Эстонии — Нарва-Йысу. Так вот, в обоих, и в Усть-Нарве, и в Нарва-Йысу, отличные яхт-клубы. Ну и это для меня вроде как родной дом. Ты ведь тоже морячка?

— Какая я морячка…

— Разве нет?

— А… — Она усмехнулась. — Пару раз сходила на Кипр с Глебом. И все. Нравится яхта?

— Классная яхта. Я на такой впервые.

— Что есть, то есть. Яхта неплохая.

Помедлив, он спросил то, о чем давно хотел спросить:

— Название «Алка» — в честь тебя?

— Глеб сказал, в честь меня. Но может, у него была какая-то еще Алка. — Помолчав, подняла глаза вверх: — Извини, но я та еще зануда.

«Ты самая красивая девушка в мире», — хотел крикнуть он. Но вместо этого лишь пожал плечами:

— Никакая ты не зануда.

— Зануда. Представляю, как ты меня презираешь.

— Презираю? — Посмотрел на нее. — Это еще почему?

— Ладно, ладно, не прикидывайся. Я же вижу, терпеть меня не можешь.

— Девочка, милая, ты что несешь? — Помигав бортовыми огнями, выключил их. — Нам болтаться вместе в море недели две, если не больше. Если мы будем друг друга презирать, нам лучше сразу разбежаться. А яхту потопить. Поняла?

— Да, ты прав. — Вздохнула. — Идет Глеб. Пойду его встречу.

Он смотрел, как Алла идет по причалу навстречу Глебу. Он понимал: с Аллой у него ничего не может быть. Во-первых, он на задании, во-вторых, если Довгань заметит, что он пытается завести с Аллой что-то еще, кроме деловых отношений, — хорошим это не кончится. Но как бы он хотел, чтобы ему удалось завести с ней что-то еще, помимо деловых отношений…

Поднявшись на борт вместе с Аллой, Глеб протянул ему два паспорта, внутренний и заграничный:

— Держи, все в порядке. Паспорт, виза, все дела. Можем выходить. — Огляделся. — Приборы проверил?

— Проверил. Приборы, движок, штурвал. Все чин чинарем.

— Тогда отдаем швартовы. Нам ведь еще предстоит пройти таможню. И погранконтроль.

Таможню и проверку заграндокументов они прошли без трудностей — было видно, что Глеба здесь все хорошо знают.

Когда они вышли в море, дул легкий бриз. Они поставили фок и спинакер, почти не зарифленные, и яхта заскользила на норд-норд-вест, в сторону Крыма.

Они договорились стоять на штурвале, как на любом судне, дважды в сутки по четыре часа. Седову, как шкотовому, досталась самая худшая вахта, «собака», с четырех до восьми.

Было ветрено, Алла и Глеб ушли в каюту, Седов же, усевшись в штормовке за штурвалом, смотрел на качающийся впереди горизонт. Хлопал парус, возле рубки свистел ветер, а он думал об Алле.

Наконец ему удалось освободиться от этих мыслей, и он начал перебирать варианты, что он может теперь сделать, оставшись без связи. Он был сейчас в абсолютной пустоте, без какой-либо связи с Центром, в ловушке. А Центр, боясь утечки информации, может не решиться выйти с ним на связь.

Глава 4

Кофеварка, стоящая в кабинете, протекала, отчего изредка попадавшая на раскаленную плиту капля кофейной жижи громко шипела. Полковник Гущин, работающий на компьютере, каждый раз после этого вздрагивал.

Сидящий здесь же майор Дерябко, мощный блондин с лицом, напоминающим лица херувимов в старинных книгах, сказал наконец:

— Виктор Александрович, давайте я ее выключу. Эта штука не дает вам работать.

Гущин, узколицый, с большим хрящеватым носом и редкими пепельными волосами, зачесанными назад, сказал, напряженно вглядываясь в дисплей:

— Без кофе я не могу ничего делать.

Дерябко знал, что Гущин шарит по Интернету, пытаясь понять, в каком сайте может оказаться уплывающая из ГРУ информация. Знал он также, что это занятие — абсолютно безнадежное. И тем более этим не должен заниматься начальник отдела.

Некоторое время в кабинете стояло молчание. Слышно только было, как пальцы Гущина постукивают по клавишам компьютера.

Наконец капля опять зашипела. Гущин, издав что-то среднее между тяжелым вздохом и громким «у-у-у», несколькими неуловимыми движениями выключил компьютер. Откинувшись в кресле, потер лоб. Налив себе кофе, сказал, не глядя на Дерябко:

— Сволочи. Какие сволочи. — Взяв кружку с кофе, отхлебнул. — Видите ли, их нигде не могут найти. Но о поступивших в новороссийские морги телах тоже нет никаких данных. Дерябко промолчал.

— Ведь я готовил их всех. — Гущин бесцельно смотрел на выключенный компьютер. — Жебрикова. Чемиренко. Седова. И Аню Селихову я знал. Я маленькой ее держал на руках. Теперь никого нет. Сволочи.

— Мне все-таки почему-то кажется, что Седов жив, — осторожно сказал Дерябко. — Не знаю насчет Чемиренко и Ани. Но Седов должен быть жив.

— Может быть, он был жив, когда яхта выходила в море.

— Но вчерашняя аэрофотосъемка показала: Седов пока на яхте. А яхта в море.

— То вчерашняя.

Решив не спорить, Дерябко начал крутить лежащую передним на столе дискету.

— Вообще, Саша, заканчиваем с аэрофотосъемкой, — сказал Гущин. — Пора перестать снимать яхту.

Бросив понимающий взгляд, Дерябко уточнил:

— С вертолетов?

— Не только с вертолетов. Отовсюду. С кораблей и торговых судов тоже.

— Вы имеете в виду, если «крот» поймет, что мы интересуемся яхтой…

— Да, я имею в виду именно это. И дело даже не в «кроте». Если вообще кто-то поймет. Мы не должны рисковать, смерть Седова может обойтись нам слишком дорого.

— Значит, все-таки вы верите, — мрачно произнес Дерябко. — Верите, что Седов…

— Саша… — Гущин укоризненно посмотрел на майора. — Давай не будем об этом, хорошо?

— Понял, Виктор Александрович.

— «Хаджибей» ведь выходит в море завтра?

— Да, рано утром. В семь ноль-ноль. Во всяком случае, об этом говорится в официальной сводке штаба ВМС. Сегодняшней.

Гущин снова включил компьютер. Пробежался пальцами по клавишам.

— Значит, решено? — сказал Дерябко. — Мы даем уйти

«Хаджибею»?

Гущин, делая вид, что не слышит вопроса, взял со стола пачку распечаток.

— Виктор Александрович?

— Даем. Или у вас есть какие-то еще предложения?

— Да нет.

— И знаете что, Саша? — Что?

— Пахнет жареным. Последнее время я что-то плохо себя чувствую…

Дерябко с тревогой посмотрел на Гущина:

— Плохо себя чувствуете?

— Да. Боюсь, не сегодня-завтра мне придется лечь в больницу. Да и вы, я смотрю, тоже начинаете сдавать.

— Я начинаю сдавать? — Лишь сказав это, Дерябко сообразил, что имеет в виду Гущин. — А-а… Понятно, Виктор Александрович. Мне что, тоже лечь в больницу?

— Вам лучше уйти в отпуск. Тем более, насколько я знаю, как раз подошла ваша очередь.

— Да, подошла.

— Я думаю, это будет лучший выход. В Москве нам с вами уже нечего делать.

— Понял. Значит, я начинаю подготовку к отъезду?

— Начинайте. Но… — Гущин выразительно посмотрел на майора. Тот покачал головой:

— Виктор Александрович… Я знаю, в чем должна состоять подготовка.

— Надеюсь.

— Но вы все оформите — в смысле бумаг?

— Оформлю, конечно.

Из каюты на палубу Петраков вышел ровно в девять утра. Как только он закрыл за собой дверь, сильный зюйд-вест чуть не сдул с головы пилотку. Успев прихватить ее рукой, натянул поглубже.

Над самым крейсером с криком летали чайки. Задрав голову, подумал: чертовы птицы, ветер им нипочем. Ну да, ведь здесь, в порту, для них полно еды.

Некоторое время наблюдал за чайками и бакланами, большая часть которых вилась у внешнего борта. В приметы Петраков не то чтобы не верил — просто старался не придавать им значения. Но, конечно, он слышал много раз, что считается — если чайки кричат перед самым отходом, это к удаче. Будто бы они желают уходящим в море счастливого плавания.