Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка, стр. 56

И тут же словно бы что-то торкнуло сознание. Привиделся полумрак какого-то похожего на склад помещения, забитого бочками, ящиками и коробками. И черный зрачок ствола, нацеленного прямо на лейтенанта. И еще кто-то рядом, кто-то знакомый и безумно близкий. Родной. Летчик зажмурился и попытался вспомнить, но понимание не приходило. Только темный размытый силуэт и ощущение потери. Непоправимой и потому особенно страшной.

Стряхнув наваждение, лейтенант потянул из кармана тонкий картонный прямоугольник и тупо уставился на заляпанную, пробитую пулей серую книжицу с профилем Ленина на обложке. С трудом разлепив страницы, прочитал "Мик… димир Анас… Год р…ния 1924". Номер сохранился частично, черно-белая фотография заплыла багровым. Только изображения двух орденов наверху не пострадали. Два знамени. На одном "пролетарии всех стран, соединяйтесь", на втором — крупными буквами — "СССР". И отчего-то всплыли в памяти строки "В наших жилах кровь, а не водица. Мы идем сквозь револьверный лай, чтобы, умирая, воплотиться…"

"Что ж, выходит, это и про меня", — невесело усмехнулся Володя, разглядывая комсомольский билет. — "Выходит, убили меня… Может… надеюсь, не просто так погиб". С этими грустными мыслями он вернул книжечку в нагрудный карман и, вздохнув, направился к двери. Направился, скользнув взглядом по лежащему в ванне трупу, невольно удивившись внезапно накатившему равнодушию и апатии. Даже руки не тряслись, и к горлу ничего не подкатывало. Как будто так и должно быть.

Выйдя в просторный хорошо освещенный кабинет, лейтенант сразу подошел к огромному дубовому столу, занимавшему центральную часть помещения. К столу, на котором почти ничего не было. Только пара каких-то приборов, один — очень похожий на телефон. А рядом глянцевый лист из плотной бумаги. Фотография того дохлого типа, что в ванне, с витиеватым тиснением на колонтитуле "Президент Югороссии Тарас Степанович Свиридяк".

"Свиридяк, Свиридяк… Свиридяк!!!" — черные буквочки подобно злобным паукам вцепились в сознание, острыми жалами впиваясь в мозг, вытягивая из потаенных глубин памяти самое сокровенное. То, что невозможно забыть. То, от чего не избавиться. Даже если очень сильно захотеть…

Лейтенант рухнул на ковер, сжимая руками голову, не в силах остановить рвущийся наружу водопад мыслей, образов, чувств. Он вспомнил! Вспомнил всё! Танк, стычку на дороге, пыльный плац военного городка, ангар, Як-7Б с инициалами Кольки Шульженко. Сержанта, Макарыча, Марика, Гришу. Майора Бойко, лейтенанта Клёнову, Антона и… Ольгу.

Ольгу!!! Словно наяву Володя ощутил прикосновение ее руки, теплые пальцы, лукавую улыбку и… тускнеющие глаза, затянутые предсмертной поволокой…

С силой ударив кулаком по ковру, лейтенант не смог сдержать стон. Короткий и тихий. Почти всхлип. Разрывающий сердце на тысячи мелких осколков.

"Почему!?". Почему он не смог. Не смог сделать то, что должен был сделать. "Подлец! Сволочь! Урод! Почему я жив, а она…!?". Стянув с головы шлем и медленно, очень медленно вытащив из кобуры ТТ, летчик с ненавистью посмотрел на оружие. Оставалось одно. Исправить ошибку. Ту, что он совершил. И расплатиться. С самим собой.

Взведя курок, Володя приставил ствол к виску и плавно потянул за спусковой крючок. Грохот выстрела он не услыш… Хотя нет. Выстрел всё-таки прозвучал, но сначала был удар. Сильный удар по руке, сжимающей рукоять пистолета. Потом пружинистый толчок воздуха по макушке и прошедшийся по волосам обжигающий комок пороховых газов. А затем в лицо ткнулась трава. Сухой пучок, торчащий из глинистой почвы. "Откуда!? Откуда трава!? Я жив!?". И странно знакомые голоса:

— Чего там, Макарыч?

— Да, б…, лейтенант наш совсем ополоумел. Стреляться на хрен собрался. Гер-рой, м-мать его! Сопляк!

Часть 6. Возвращение

Темное небо озарялось неясными сполохами. Короткими вспышками и похожими на зарницы отблесками пламени, вспухающего где-то на земле среди слоистой пелены дымного плёса. Огненными островками, искрами, теряющимися в едкой густоте. Пыльной и душной густоте жаркого вечера, переходящего в томящую жаждой ночь. Сухую, пахнущую лишь порохом, пеплом и горящей сталью.

Гул канонады, несколько часов назад казавшийся почти непрерывным, теперь слегка поутих, разбиваясь на отдельные фрагменты. Сериями разрывов, выстрелов, трескотней ружейно-пулеметного огня. Несмотря на окутавшую степь темноту, сражение всё еще продолжалось. Уже не такое ожесточенное как днём, но такое же беспощадное. Не прощающее ошибок, плюющее на заслуги и звания, не разбирающее ни правых, ни виноватых. С хрустом перемалывающее в своем адском чреве и необстрелянных новичков, и опытных ветеранов, и ревностных служак, и неисправимых разгильдяев, записных остряков и обиженных на весь мир мизантропов, трусов и храбрецов, старых и молодых, умелых и не очень. Всех, кто попадал в жернова. Всех. Не спасали ни ум, ни опыт, ни сноровка. Только удача. А еще твердость духа и способность идти до конца. Только это могло спасти. Только это давало шанс. Шанс выжить. И шанс победить.

К хутору Подсобное Хозяйство прорвалось всего два танка. Из целого батальона. Две "тридцатьчетверки". Без пехотного прикрытия, без связи, почти без боекомплекта и почти без сил. С уставшими, смертельно уставшими экипажами. А через пятнадцать минут боя их стало еще меньше. Идущий левее и сзади танк лейтенанта Маслова неудачно подставил борт. Снаряд немецкого орудия нашел подсвеченную заревом пожара цель, пробив полупустой топливный бак советской машины. Последовавший за этим взрыв паров солярки разворотил тяжелые броневые плиты, ударной волной проник в боевое отделение. А еще через мгновение сдетонировали остатки боезапаса. Пятитонную башню словно пушинку сорвало с погона и подбросило вверх, перекосив в воздухе. Всплеск огня и чудовищной силы удар практически расколол корпус среднего танка, похоронив под стальными обломками его обитателей. Танка, ставшего братской могилой для экипажа. Всех четверых бойцов.

И хотя командовавший головной машиной старший политрук Александр Постников, комиссар 215-го отдельного танкового батальона, тут же отомстил за погибших товарищей, уничтожив двумя выстрелами раскрытую позицию вражеских артиллеристов, никого спасти он уже не мог. Он мог лишь продолжать бой. В одиночку. Выполняя полученный два часа назад, пока еще цела была бортовая радиостанция, приказ. Приказ временно исполняющего обязанности командира бригады майора Фомичева. Прорваться к Подсобному Хозяйству, уничтожить немецкую ПТО, закрепиться на окраине. Прорваться удалось. Уничтожить — нет. Закрепиться? Пока неясно. Время пока оставалось. Сил — уже нет. Почти нет. Оставалась только надежда. Та, что умирает последней.

18 сентября 1942 г. Овраг возле хутора Подсобное Хозяйство.