Судьба кочевой культуры, стр. 17

Степи Монголии — это удивительное сплетение то идущих рядом друг с другом, то сливающихся и опять разбегающихся в разные стороны дорог. Которую из них выбрать? Иногда подскажет шофер встречной машины, иногда пастух, расположившийся со своей отарой где-либо поблизости, но часто нас ведет только развитая за время экспедиционной работы интуиция. На этот раз ее, видимо, притупила жара, и мы проскочили нужный поворот. Еще часа три мы метались по дорогам, когда наконец машина перевалила едва заметный холм и перед нами предстала центральная усадьба сомона Сагил.

Мы въехали на главную площадь и остановились перед зданием правления. Мертвая тишина. Ни души. И ни одной собаки, которые обычно первыми сбегаются отовсюду к нашей машине и поднимают лай. Мы подергали дверь конторы — закрыто. Пришли к гостинице — пусто. Заглянули даже в здание больницы — никого. А на двери магазина, этого своеобразного клуба, где можно узнать все последние новости, висел старый огромный замок. Садилось солнце, и вид опустевшего поселка не просто вселял уныние — рушились надежды на гостиницу и ужин, но и вызывал мрачные, знакомые по литературе картины «мора и глада». Пришлось ставить палатку, разводить дымокур от комаров, кипятить чай на верной паяльной лампе. А когда утром мы вылезли из палатки, в нескольких шагах от нее, попыхивая трубками, сидели два монгола, невозмутимо ожидая нашего пробуждения. Пока мы готовили завтрак, подъехала машина, и из нее вышел парторг сомона, которому успели сообщить, что, кажется, приехала какая-то иностранная экспедиция. И уже через несколько минут покров тайны над сомоном Сагил развеялся.

В Сагиле живут дэрбэты, одна из западномонгольских народностей. Они потомственные скотоводы. За сотни лет у них сложились прочные традиции, свойственные кочевым народам. Эти традиции сильны еще и сейчас. Правда, нынешний кочевник далеко не тот, что прежде, но он все еще живет в юрте. Скот круглый год пасется на пастбищах, так что юрта для скотовода пока самое удобное жилье. Два часа нужно на то, чтобы ее поставить. Столько же на то, чтобы ее разобрать, погрузить на верблюда и переехать на новое место.

Кочуют далеко не все. Сомон Сагил — один из примеров того, как на практике осуществляется политика МНР, направленная на постепенный перевод кочевников к оседлой жизни.

Шестьдесят процентов жителей живут на центральной усадьбе сомона. Тут школа, больница, магазин, баня, клуб, детский сад, гостиница для приезжающих, библиотека. Кое-где в таких местах есть даже небольшие заводики по переработке продуктов скотоводства. Делают сыр, масло, творог — для себя и для ближайших городов. Кочуют лишь те, чья жизнь непосредственно связана со стадами, табунами, отарами. Новая жизнь — это также и заготовка кормов, зимние загоны для скота, искусственные водопои. Но как много в быту скотовода по-прежнему зависит от многовековых навыков! Как часто успех дела зависит от умения ориентироваться в бескрайней степи, где, казалось бы, нет никаких ориентиров, безошибочным чутьем находить воду и нужный травостой, отличать свой скот от чужого, а в минуту опасности суметь подчинить себе табун или отару. Как нелегко все это, и порой опыт и сноровка скотовода перерастают в подлинный талант. Три изнурительно жарких летних месяца, когда пересыхает степь и исчезает вода, невыносимы и для людей, и для скота. На это время все откочевывают в прохладные долины Монгольского Алтая за 80, 100, 120 километров от центральной усадьбы. Уезжают не только все, но и всё — магазин, больница, библиотека, контора. Вот почему такой тишиной встретил нас сомон Сагил. Однако и в древнее понятие «кочевка» стремительно ворвался сегодняшний день: теперь лишь отчасти кочуют на верблюдах, а в основном на автомашинах. За несколько дней вся сомонная техника перевозит людей и их имущество на новую летнюю стоянку.

Сегодня 27 августа. Идет обратная кочевка. Через несколько дней начнутся занятия в школе, и первыми возвращаются на центральную усадьбу семьи, в которых есть школьники. Мы наблюдаем возвращение кочевников на усадьбу. По узкой извилистой горной дороге проносятся грузовики, доверху груженные разобранными юртами, рулонами войлока, тюками одеял, ведрами, бидонами, прочей утварью. Среди всей этой клади, то тут, то там, выглядывают черноволосые детские головы. Счастливые, светящиеся глаза говорят, что новый способ кочевания им по душе.

Однако самое удивительное ждало нас впереди. Вечером парторг повел нас в здание музея. Сам по себе факт существования сомонного музея нас не удивил, за время экспедиции мы уже не раз встречали их. Но музей Сагила был не похож на остальные. Перед нами предстала полная этнографическая экспозиция быта западных монголов: уменьшенная модель юрты и всех ее составных частей, одежда дэрбэтов, образцы традиционной кожаной и деревянной утвари монголов — бурдюки для кумыса, сделанные из цельной шкуры быка, седло и чересседельные сумки, особой формы монгольская люлька, старинные шахматы, другие национальные игры. Нас удивил беспорядок в музее, отсутствие пояснительных надписей, многие экспонаты были свалены в кучу. Заметив наше недоумение, парторг сказал:

— А он только сегодня перекочевал.

— Как, и музей кочует? — удивились мы.

— Наш — да. Ведь все три-четыре месяца проводят в горах — что же музею здесь делать? — в свою очередь удивился наш гид. — Где люди, там и музей.

Оказалось, что на летней стоянке жители сомона посещают музей (для него там тоже построен специальный дом) не реже, чем на центральной усадьбе. Так и остался Сагил в нашей памяти как сомон с кочующим музеем.

Свадьба в сомоне Алтай

Нет и не может быть на свете этнографа, который бы не испытывал светлой радости при слове «свадьба». И вовсе не потому, что они любят жениться и выходить замуж сами, а потому, что свадьба изучаемого ими народа — это концентрированное выражение святая святых той самой традиционной культуры, изучение и реконструкция утерянных звеньев которой и есть основная задача этнографа. Свадебная обрядность — один из самых устойчивых элементов культуры в ее материальном и духовном проявлении, в ней время как бы сохраняет многие архаические черты. Теперь вы поймете мою радость, когда я узнала, что в сомоне Алтай ожидается свадьба.

Мы узнали об этом неделю назад и все дни наблюдали, как нарастает какая-то радостная суета. Свадьба готовилась не обычная, а общесомонная. Слегка будоражило жителей и наше присутствие. Руководству не хотелось ударить лицом в грязь перед приезжими этнографами, один из которых к тому же советский. «Все как в старину, по всем правилам», — заверил нас Зула, главный распорядитель предстоящих торжеств, вряд ли отдавая себе отчет, насколько модернизировано ныне само понятие «старина».

В семь утра мы уже были на месте. Не то чтобы гулянье начиналось так рано, просто монголы привыкли все делать степенно, не спеша, по порядку, а программа на сегодняшний день большая. Нас пригласили в юрту молодых (их самих пока нет: им еще рано появляться на сцене) и усадили в северной части, предназначенной для почетных гостей, поднесли по пиале свежезаваренного чая, затем по пиале архи. Везде горы свадебного угощения — печенье, конфеты, вареная баранина. Наступил первый важный этап церемонии — поездка за приданым невесты в юрту ее родителей. За ним отправились друг жениха и замужняя подруга невесты. Это недалеко, всего в ста метрах. Можно бы и пешком, но традиция есть традиция — надо обязательно верхом. Мы присоединились к ним. В юрте родителей невесты всех усадили вокруг очага, и снова началось угощение — чай с молоком, кислое молоко, архи, вареная баранина, рисовый суп.

Возвратились с приданым невесты. Его привезли на верблюде. Перед юртой молодых верблюда окропили молоком, однако он остался невозмутим, будто сознавал важность своей миссии. Приданое сгрузили и спрятали в сундуки. А вот и первые гости с подарками. Дарят все — отрезы монгольского шелка и уже сшитую из шелка национальную одежду, пачки сахара, чая и просто деньги. Все это складывается вместе, и каждый может воочию убедиться, как растет материальное благополучие будущей семьи. Затем опять чай, кислое молоко, архи, баранина, рисовый суп — каждому гостю.