Рука доктора Фу Манчи, стр. 36

Напряженно прислушиваясь и не сводя взгляда со входной двери пустующего здания, я зажег следующую спичку, толкнул железные ворота и направился к крыльцу, загораживая слабый трепещущий язычок пламени ладонью. В этот момент вновь раздался свист, но теперь в некотором отдалении, слева от крыльца и как будто откуда-то с земли.

Краем глаза я успел заметить какое-то неясное шевеление возле ступеней, но тут спичку задуло порывом ветра, поскольку движениям моим сильно мешал саквояж. Однако, вспомнив, таким образом, о наличии у меня саквояжа, я вспомнил и о находящемся в нем фонарике. Я быстро вытащил его и, обогнув крыльцо, направил луч света в узкий проход, ведущий за дом.

Там спиной ко мне сидела маленькая мартышка — она смотрела на меня через плечо и сердито свистела!

Я судорожно задохнулся, словно к горлу мне приставили острие шпаги. Один вид мартышки на улице Лондона поверг бы в изумление и растерянность любого человека, но (если только меня не ввело в заблуждение вполне понятное предубеждение) обезьянок именно этой породы особенно любил доктор Фу Манчи!

В душе моей начало нарастать волнение, отчасти смешанное со страхом.

Гайд-парк находился неподалеку, дело происходило почти в самом центре Лондона, однако, возможно, где-то поблизости таилось в засаде, наблюдая за мной, великое и злое существо, которое мечтало стереть с лица земли всю белую расу!

Скорчив комичную гримаску и испустив последний переливчатый свист, маленький зверек выпрыгнул из луча света.

Внезапное исчезновение мартышки вернуло меня к действительности и напомнило о необходимости дальнейших действий.

Я быстро прошел по узкому проходу и очутился в маленьком квадратном дворике как раз в тот момент, когда обезьянка прыгнула в какую-то яму в земле перед подвальным окном.

Шагнув к краю ямы, я посветил вниз. Я увидел на дне сухие листья, обрывки бумаги, разнообразный мусор, но мартышка как в воду канула. Потом я заметил, что почти все стекла в подвальном окне разбиты. Из темноты подвального помещения до меня донеслась пронзительная болтовня зверька.

Я снова заколебался. Что может скрываться в темноте?

Отдаленный автомобильный гудок перекрыл глухое урчание мотора, которое является единственным видом тишины, известным городскому жителю.

Зажав незажженную сигару в зубах, я поставил саквояж на землю и спрыгнул в яму перед разбитым окном. Поднять раму оказалось делом нескольких секунд, и по истечении их я обвел помещение лучом фонаря.

Глазам моим предстала просторная кухня с оборванными грязными обоями и засыпанным строительным мусором полом. В одном углу помещения стояло ведро из-под известкового раствора — и больше ничего.

Я забрался внутрь и, вытащив из кармана браунинг, с которым не расставался с момента возвращения ужасного китайца в Англию, подошел к приоткрытой двери и выглянул из нее в темный узкий коридор.

Подавив испуганное восклицание, я отшатнулся. Два блестящих глаза смотрели на меня из темноты!

Но в следующий момент я вымученно усмехнулся мартышка резко отвернулась от меня и запрыгала вверх по ступеням лестницы. Мертвая тишина царила в доме. Я пересек коридорчик и последовал за зверьком, который теперь двигался, казалось, к какой-то вполне определенной цели.

Скоро я очутился в просторном пустынном коридоре. Зловещее эхо моих шагов отдавалось от стен, и призрачные лица мерещились мне на галереях наверху. Я хотел отпереть входную дверь, дабы иметь свободный путь к отступлению в случае необходимости, но мартышка внезапно взлетела по ступеням главной лестницы и помчалась по галерее в сторону передней части здания.

Решив по возможности не упускать животное из виду, я бросился в погоню. Взбежав по голым ступеням, я перегнулся через перила лестничной площадки и настороженно вгляделся в черноту коридора. Ничто не шевелилось внизу. Мартышка скрылась за полуоткрытыми створками большой двери. Я последовал за ней, освещая себе путь фонариком, и скоро очутился в длинном помещении с высокими потолками, — очевидно, гостиной.

Обезьянки я здесь не обнаружил. Но вторая дверь комнаты оставалась плотно закрытой, следовательно, убеждал я себя, зверек должен прятаться где-то в помещении, раз уж он вбежал сюда.

Посветив фонариком направо и налево, я наконец понял, что параллельно одной стене гостиной тянется оранжерея (окнами, несомненно, выходящая на площадь). Доступ в оранжерею давали застекленные балконные двери, расположенные в одном и в другом конце ее. Из одной слегка приоткрытой двери в гостиную падал слабый рассеянный свет.

Я шагнул в оранжерею. Льняные шторы занавешивали ее окна, но серый свет проникал с улицы в пустое помещение с кафельным полом и стенами. Справа, в десяти шагах от меня, в проеме в стене, обычно прикрытом деревянной панелью, которая сейчас валялась на полу, сидела мартышка и строила мне гримасы.

Осознав, что свет моего фонарика может быть виден снаружи сквозь занавески, я выключил его и отчетливо различил силуэт обезьяны в слабо освещенном квадратном проеме в стене.

В комнате за стеной горел свет!

Мартышка исчезла, и я почувствовал слабый аромат, похожий на запах ладана. Где я встречал его прежде? Ничто не нарушало тишину пустого здания, где я находился. Однако, прежде чем продолжать преследование, я поколебался несколько секунд. Потом меня осенило, что проем в стене ведет в оранжерею соседнего дома на площади — дома с освещенными окнами.

Решив исследовать загадку до конца, я скинул пальто и на четвереньках прополз в дыру. Запах сжигаемых курений показался мне почти невыносимым, когда я поднялся на ноги и обнаружил прямо перед собой полупрозрачные золотые шторы, висящие в дверном проеме между смежной оранжереей и гостиной.

Осторожно, дюйм за дюймом, начал я двигаться в направлении узкой щели между занавесями, и вдруг где-то внизу громко зазвенел медный гонг. Семь зловещих гулких ударов раскатились в тишине. Я отпрянул назад в спасительную тень. Тяжелый аромат благовоний душил меня.

ГЛАВА XXXII

СВЯТИЛИЩЕ СЕМИ ЛАМ

Никогда не забыть мне того кошмарного зала, того святилища ифритов. По форме помещение напоминало гостиную смежного дома, из которого я проник сюда, но стены его были обиты мрачной черной тканью, и густочерные ковры устилали здесь пол. Золотые шторы, подобные тем, за какими я скрывался, выделялись на черной плоскости стены справа от меня. А прямо напротив моего укрытия находилась закрытая дверь. На золотом занавесе блестящими черными нитками были вытканы изображения семи фигур, очевидно китайских. А перед занавесом горели семь золотых светильников на пьедесталах из эбенового дерева. На черном ковре стояли семь позолоченных скамеечек, перед каждой из которых лежала черная подушка. Мартышки я нигде не увидел: невероятный черно-золотой зал казался совершенно пустым — и полная безжизненная пустота его подействовала на меня угнетающе.

Вслед за звоном гонга внизу раздались шаги многих ног и приглушенные голоса. Укрывшись в густой тени и затаив дыхание, я смотрел, как открывается дверь напротив.

С другой стороны створки ее оказались позолоченными, а вид комнаты за дверью пробудил во мне сначала смутные, а потом вполне отчетливые воспоминания. В этом доме я уже бывал прежде: именно в этой комнате с золотой дверью происходила моя памятная встреча с мандарином Ки Мингом! Возбуждение мое неуклонно возрастало.

Поодиночке и маленькими группами в черно-золотой зал входили азиаты. Все они были в европейских костюмах, но в двух вошедших я опознал китайцев, еще в двух — индусов, и в трех — бирманцев. Национальную принадлежность остальных я не смог определить с точностью, но среди них находился по меньшей мере один египтянин и несколько евразийцев. Женщин среди вошедших не было.

Остановившись у раскрытой двери, азиаты продолжали переговариваться приглушенными голосами. Потом гул разговоров резко стих, наступила полная тишина, и между двумя рядами людей с почтительно склоненными головами в зал, милостиво улыбаясь, прошел Ки Минг, известный китайский дипломат, и занял место на одной из семи скамеечек. Мандарин был в живописном желтом халате, отороченном мехом куницы, который я уже видел на нем прежде; опустившись на скамеечку, он положил расшитую жемчугом шапочку с коралловым шариком, свидетельствующим о ранге ее владельца, на черную подушку перед собой.