Президент Фу Манчи, стр. 35

ГЛАВА XXIV

ОСАДА КИТАЙСКОГО КВАРТАЛА

Храм семиглазой богини озарял свет, льющийся из окружающих его альковов. Поскольку все они были занавешены шторами разного цвета, световой эффект получался крайне необычный. Занавеси были чуть раздвинуты – так что из центра зала, где стоял семиглазый идол, становилось видно, что большинство альковов занято.

По шелковым занавесям двигались тени. Раздался удар гонга – и все движение прекратилось.

Медный гул еще звучал под каменным потолком, когда в зал вошел доктор Фу Манчи в просторном желтом одеянии и шапочке мандарина. Он занял место за столом возле пьедестала статуи и взглянул на лежащие на столе бумаги.

– Приветствую вас! – гортанным голосом произнес он.

В ответ из-за занавесей раздались приглушенные нестройные голоса.

– Я буду говорить по-английски, – решительно продолжал доктор Фу Манчи, отчетливо выговаривая каждый слог, – поскольку мне известно, что все присутствующие владеют этим языком. Отсутствующие на собрании члены Совета Семи представлены сегодня доверенными лицами, одобренными Советом. Но, поскольку по традиции только один из семи имеет право знать шестерых остальных, мы поставлены перед необходимостью проводить нашу встречу таким образом.

Приглушенный гул голосов служил ему ответом.

– Мне удалось обеспечить избранному нами главе исполнительной власти такое положение, когда ему не страшны никакие происки противников. Само собой разумеется, он с радостью поддержит Лигу истинных американцев. Священника Патрика Донегаля я еще не заставил замолчать окончательно… Этот священник олицетворяет для меня вызов Рима нашей более древней и более глубокой философии…

Необходимые меры будут предприняты, когда расцветет мак. Я хотел бы сказать вам гораздо больше, но сделаю это позже, ибо сегодня мы послушаем избранного нами главу исполнительной власти. Он обращается к публике в зале законодательного собрания, где еще недавно задавал тон Харвей Брэгг. Это его второе публичное выступление со времени смерти Брэгга. Оно лучше любых моих слов убедит вас в мудрости вашего выбора. Прошу тишины. Вы слушаете трансляцию государственной радиокомпании.

Доктор Фу Манчи точно рассчитал время своего обращения к собравшимся: едва он произнес последние слова, как по радио прозвучало объявление диктора о начале трансляции.

Послышался оглушительный рев толпы – затем постепенно наступила тишина. Поль Сальвалетти начал свою речь, отмеченную одновременно изяществом слога и безупречным построением фраз – и призванную занять достойное место в истории американской риторики.

Сальвалетти, прозванный с тех пор Серебряным Языком, являлся, вероятно, одним из четырех величайших ораторов мира. Прошедший обучение у Великих Отцов Риторики и усовершенствовавший свое искусство в знаменитой Театральной академии, он свободно говорил на семи языках и владел непростым даром подчинять своему влиянию массы. Последние два года Сальвалетти весьма эффективно, но скромно и тихо работал личным секретарем Харвея Брэгга. Последний безоговорочно доверял ему. Ставленник Фу Манчи лучше любого другого человека знал механизм работы Лиги истинных американцев, транспортной корпорации «Лотос» и других организаций, стоящих за спиной демагога от политики. Он хорошо знал человеческую природу и имел огромное преимущество перед Брэггом в виде глубокой образованности. Сальвалетти мог говорить с южанином на языке Юга и обращаться к миру на языке Цицерона.

Итак, он начал речь – современную версию речи Марка Антония над телом Цезаря…

– Что за дьявольщина? – прорычал Кэрриган. – Мы в ловушке!

Лучи двух фонарей высветили железную дверь, перегородившую тоннель. Из-за нее доносились еле слышные голоса оставшихся по ту сторону полицейских.

– Этого я не учел, – пробормотал Найланд Смит. – Но не стоит отчаиваться. Надо подумать.

– Похоже на то, шеф, – сказал Кэрриган, – что через некоторое время после семи звонков автоматически опускается вторая дверь – таким образом не давая возможности проникнуть в тоннель большой группе людей.

– Да, видимо так, – резко произнес Смит. – Но очевидно единственное: мы отрезаны от реки.

– Да.

Они стояли, прислушиваясь. До слуха их донесся приглушенный голос, отдающий какие-то приказы, однако слов было не разобрать. Тяжелая железная дверь глубоко и прочно сидела в прорезанных в полу и стенах желобах.

– Вы слышите плеск воды, шеф? – тихо спросил Кэрриган.

– Слышу.

Найланд Смит осветил фонариком пол и стены впереди: каменный тоннель казался бесконечным.

– Говорили вроде, – продолжал Кэрриган, – что где-то здесь в прошлом был какой-то подземный источник, который впоследствии пустили по канализационной трубе. Вы слышите журчание?

– Да.

– Наверное, этот источник где-то поблизости или прямо у нас под ногами. Он течет из какого-то пруда в Колумбус-парке.

– Надо полагать, все в порядке… – спокойно заметил Найланд Смит.

– Кроме того, что мы оказались в западне.

– Но если, как вы предполагаете, наружная дверь открывается автоматически, а эта опускается через определенный промежуток времени – значит, мы можем безбоязненно продолжать путь.

– Я бы чувствовал себя уверенней с отрядом из сорока человек за спиной.

– Я тоже. По всей вероятности, им просто нужно закрыть первую дверь, нажать на звонок семь раз и поочередно входить в тоннель небольшими партиями.

– Разумно. Но догадаются ли они? Эй! Посмотрите-ка сюда!

Кэрриган направил луч фонаря вниз – рука его тряслась от возбуждения. Нестройный шум голосов стал громче. Под железной дверью появилась щель. Дверь медленно поднималась.

– Она опускается автоматически через полминуты после открытия внешней двери, – сказал Найланд Смит. – Должно быть, ребята закрыли первую дверь – и таким образом заработал подъемный механизм.

– Я жду. – Кэрриган мрачно смотрел на медленно поднимающиеся шлюзные ворота. – Я не угорь, чтобы пролезть в такую щель. Выйду отсюда – первый закричу «ура»…

На улицах Китайского квартала вокруг подозрительной территории стояли полицейские кордоны. В течение дня шла проверка всех жителей района, а также входящих и выходящих за линию кордона людей. Большинство из них были китайцами, а китайцы – законопослушные граждане. Представители любой другой национальности открыто возмутились бы подобной осадой.

Марк Хэпберн с тремя полицейскими руководил операцией. Он пребывал в состоянии лихорадочного возбуждения, о чем свидетельствовал тревожный блеск его глубоко посаженных глаз. Он должен был следить, чтобы никто из невидимых членов организации доктора Фу Манчи не скрылся через выходы, так и не обнаруженные в ходе расследования. Сознание важности момента помогло Марку отодвинуть мысли о Мойе Эдер на задний план.

Ночь была чрезвычайно холодной. Дул ледяной ветер с Атлантики. Свежий ветер бодрил, как шампанское.

Часть улицы перегораживали кордоны. Все квартиросдатчики подверглись подробному допросу относительно своих жильцов. Полицейские тщательно – от подвалов до чердаков – осмотрели все рестораны и кафе, и особенно заведение By Кинга.

Марк Хэпберн действовал по обыкновению энергично и эффективно. Операция проводилась в открытую. Весь Китайский квартал знал, что район прочесывают в поисках какого-то серьезного деятеля уголовного мира.

Весь Китайский квартал находился в напряженном ожидании, ибо теперь по таинственным каналам распространялась новость о пребывании в городе членов Совета Семи, руководящего деятельностью Си Фана. Ужасное японское общество Черного Дракона являлось всего лишь ответвлением Си Фана, который протянул свои невидимые щупальца практически во все страны мира. И ни один житель Востока не дал бы и гроша за жизнь человека, попавшего в черные списки Си Фана.