Президент Фу Манчи, стр. 2

Яростный порыв ветра сотряс Башню Тернового Венца и злобно завыл за стенами комнаты, в которой двое мужчин пытались найти решение проблемы, призванное повлиять на судьбу целой нации. Священник, куривший быстро и жадно, зажег следующую сигарету.

– Я не могу понять, – произнес он, и теперь в его голосе зазвучали нотки привычной уверенности и властности. – Не могу понять, почему вы придаете такое значение моим заметкам к последнему выступлению и почему мое неожиданное заболевание – естественным образом волнующее меня лично – вдруг так встревожило федеральные власти и вынудило их к таким странным действиям. – Священник откинулся на спинку кресла и взглянул в напряженное загорелое лицо собеседника. – Ведь по сути дела я нахожусь сейчас под арестом. А это, смею заметить, просто невыносимо. Я жду ваших объяснений, мистер Смит.

Смит подался вперед, оперся нервными, бронзовыми от загара руками на стол и пристально взглянул в поднятые на него внимательные глаза.

– С каким предупреждением хотели вы обратиться к народу? – осведомился он. – Что за Зло необходимо вырвать с корнем и уничтожить полностью?

После этих слов выражение лица аббата заметно изменилось. Казалось, он смутно вспомнил о чем-то, о чем хотел бы забыть навсегда. Он снова взъерошил волосы, теперь почти в смятении, и очень тихо произнес:

– Да поможет мне Бог. Я не знаю.

Внезапно аббат резко поднялся с места. Взгляд его стал безумным.

– Я не могу вспомнить. У меня полный провал памяти – во всем, что касается моего выступления. Должно быть, мой мозг поражен каким-то недугом. Доктор Рейли, думаю, придерживается такого же мнения – хоть он и молчит.

– Ничего подобного, – отрезал Смит. – Но рукопись необходимо найти. Это вопрос жизни и смерти.

Вдруг он умолк и как будто начал прислушиваться к вою ветра. Потом, не обращая внимания на священника, стремительно прыгнул через комнату и распахнул дверь настежь.

На пороге застыл в поклоне мистер Рише.

ГЛАВА II

ГОЛОВА КИТАЙЦА

В комнате с затейливо расписанным потолком, приличествующем скорее своду минарета, за длинным узким столом сидела странная фигура.

Янтарно-желтый свет лился в комнату через четыре высоких готических окна, расположенных так высоко, что выглянуть из них мог только великан. Плотного телосложения человек, на вид лет шестидесяти семидесяти, с великолепной гривой белоснежных волос был одет в ветхий шерстяной халат. На длинных нервных пальцах импозантного старика желтели пятна никотина, поскольку он беспрестанно курил египетские сигареты. Последние лежали рядом в раскрытой коробке, и он зажигал их одну от другой – и курил, курил, курил без остановки.

На столе перед седовласым человеком стояли семь телефонов, которые не бездействовали ни минуты. Когда два аппарата звонили одновременно, курильщик прикладывал одну трубку к правому, другую – к левому уху. Он никак не реагировал вслух на поступающие сообщения и не делал никаких записей.

Во время коротких перерывов человек занимался делом, в котором сторонний наблюдатель мог предположить его подлинное призвание. На большом деревянном постаменте лежал ком глины, а рядом – орудия труда скульптора. Этот необычный старик, огромный выпуклый лоб которого свидетельствовал о могучем интеллекте, трудился, создавая слепок лица какого-то странного китайца.

В одну из редких минут передышки, когда скульптор осторожно вылепливал аристократический нос глиняной головы, вдруг послышался приглушенный звон, янтарный свет померк в четырех окнах, и комната погрузилась в кромешную тьму.

Несколько мгновений стояла полная тишина. В темноте мерцал огонек сигареты. Затем раздался незабываемый голос – странно гортанный, но произносящий все слова с предельной отчетливостью.

– Вы получили последнее донесение с Восьмой базы?

Старик за столом ответил с немецким акцентом:

– Человек, известный как федеральный агент Пятьдесят Шесть, прибыл на радиостудию в двадцать минут первого. В только что полученном от номера Тридцать Восемь донесении говорится, что упомянутый агент в сопровождении капитана Марка Хэпберна из войск медицинской службы США и еще девятерых человек прибыл в Башню Тернового Венца в двенадцать часов тридцать две минуты – в дополнение к уже находившимся там представителям федеральных властей. В последний раз агент Пятьдесят Шесть упоминался в донесении в связи с его разговором с аббатом Донегалем. Содержание разговора осталось неизвестным. Более никаких новостей не поступало.

– Номер, отвечающий за рукопись?

– Он еще не представил рапорт.

– Когда получено последнее донесение от номеров с Уивер-фарм?

– В одиннадцать ноль семь. Орвин Прескотт по-прежнему живет там в уединении. Его планы, касающиеся дебатов в Карнеги-холле, остались прежними. Это сообщение от номера Тридцать Пять.

Вновь раздался приглушенный звон. Янтарный свет вновь вспыхнул за окнами – и скульптор с видимым удовольствием вернулся к своему занятию.

ГЛАВА III

НАД МЕТЕЛЬЮ

В кабинете сэра Патрика Донегаля на верхнем этаже Башни Тернового Венца Джеймс Рише стоял лицом к лицу с федеральным агентом Пятьдесят Шесть. У молодого человека явно поубавилось вкрадчивой учтивости.

– Ваше неожиданное появление, мистер Рише… вполне естественно, – произнес Смит, холодно глядя на секретаря. – Оно очень кстати. Давайте-ка вспомним ваши показания. Согласно вашим словам – к несчастью, аббат не помнит этого, – определенный материал для заключительной части обращения он получил в этом самом кабинете рано утром в субботу во время личной беседы с доктором Орвином Прескоттом.

– Полагаю, так. Хотя я при беседе не присутствовал.

В поведении Рише чувствовалась некоторая напряженность, и в голосе его слышалась легкая нервная дрожь.

– Как кандидат в президенты доктор Прескотт, несомненно, по политическим соображениям не мог обнародовать факты самолично. – Смит повернулся к аббату. – Святой отец, вы всегда имеете обыкновение готовить тексты ваших проповедей и речей в этом кабинете и отдавать их на просмотр мистеру Рише?

– Именно так.

– Ситуация проясняется. – Агент повернулся к Рише и продолжал: – Пожалуй, можно предположить, что последняя часть обращения – так и не прочитанная – была написана сэром Патриком от руки. Вы сами, насколько я понял, перепечатали первые страницы обращения.

– Да. Я показывал вам копию.

– Совершенно верно, – отрывисто согласился Смит. – Последний абзац кончался словами: «… вырвать с корнем и уничтожить полностью… »

– На этом текст обрывался. Аббат намеревался закончить рукопись позже. Он так и сделал. Ибо на пути в радиостудию сказал мне, что дописал текст обращения.

– А после… приступа?

– Я вернулся в студию немедленно. Но рукописи на столе не нашел.

– Спасибо. Все совершенно ясно. Не смеем больше вас задерживать.

Обливающийся холодным потом от нервного напряжения секретарь вышел и бесшумно прикрыл за собой дверь. Аббат Донегаль посмотрел на Смита почти жалобно.

– Я никогда не предполагал, что окажусь вдруг таким беспомощным. Представьте себе: я не помню ровным счетом ничего о беседе с доктором Прескоттом. Смутно помню лишь ужасный момент, когда очутился перед микрофоном и обнаружил, что умственные и физические силы покидают меня – а все происшествия, имевшие место в течение предыдущих сорока восьми часов, начисто выпали из моей памяти. Все же, кажется, Прескотт действительно был здесь и дал мне какую-то жизненно важную информацию. Но о чем? Силы небесные! – Священник в возбуждении вскочил с кресла. – О чем? Вы действительно полагаете, что я стал жертвой не собственного слабого здоровья, а чьей-то злой воли, которая пыталась воспрепятствовать распространению означенной информации?

– Не просто пыталась, святой отец, – прервал собеседника Смит. – Но добилась успеха! Вам вообще повезло, что вы остались живы.