Остров доктора Фу Манчи, стр. 38

Мы снова поехали по тропе над пропастью. Дорога была не шире десяти футов, а во многих местах — и того уже, а мулы шли по самому краю, не желая царапать бока об острые скалы.

Внезапно сзади донеслось пение. В тысяче футов ниже нас, в долине, шла бесконечная процессия, и песня паломников, смешиваясь с дробью барабанов, превращалась в частицу черного волшебства ночи.

— Вы слышите? — донесся голос Смита.

— Да, это ужасно.

— Полагаю, это знаменитая Песнь Дамбаллы. Чисто африканский мотив.

Послышались приветственные возгласы и стук лошадиных подков.

— Дело может осложниться, — бросил Смит через плечо. — Очевидно, приближается какой-то высокопоставленный чиновник, и вполне возможно…

— Боже, помоги нам! — прошептал я.

— Вероятно, мы справимся, — ответил Смит, — если только он гаитянец. Вы знаете китайский или хинди?

— Ни слова.

— Тогда, может, арабский? Он хорошо действует на этих выходцев из Западной Африки, ведь это язык их угнетателей.

— Да, по-арабски я немного знаю.

— Хорошо. Если кто-нибудь обратится к вам, отвечайте по-арабски. Говорите, что вспомнится, не заботьтесь о смысле.

Возгласы приближались. Всадник пробирался вверх по горной тропе, обгоняя медленно движущихся паломников. Я оглянулся. Мы только что преодолели головокружительный поворот, и я не видел приближавшегося всадника.

— Приготовьте пистолет, — велел Смит и остановил своего ослика.

Я сделал то же самое, хотя маленькая животина с железными удилами во рту совсем этого не хотела. Всадник был уже ярдах в пятидесяти позади нас.

— Если он идет по нашу душу и опознает нас, стреляйте, — сказал Смит.

Оглянувшись, я увидел, что все паломники остановились и прижались к скале, освобождая путь всаднику. Мгновение спустя он выехал из-за поворота на поджарой пегой кобыле. Казалось, он не обращал никакого внимания на зияющую пропасть. Проезжая мимо стоявших людей, он наклонялся в седле и, похоже, вглядывался в их лица. Через несколько секунд он добрался до нас.

Всадник придержал лошадь и стал рассматривать мое лицо. Я сидел в тени. Луна была у меня за спиной, и ее свет падал на всадника.

Это был тот самый мулат с острыми глазами, которого мы обогнали по пути к дому отца Амброза. Именно он так пристально вглядывался в салон машины!

Он прокричал что-то на непонятном мне наречии, и, памятуя о наказе Смита, я резко ответил:

— Imshi! Ruah! Bundukiyah!

Мулат, казалось, заколебался, а когда гарцующая лошадь чуть не зацепила моего осла, Смит крикнул:

— Yalla! Yalla!

Мулат пришпорил лошадь и помчался вперед.

— Скорее! — воскликнул Смит. — Иначе нас обгонят!

И мы продолжали путь.

Вскоре мы подъехали к широкому участку этой опасной горной тропы, и я увидел, что многие паломники остановились тут на привал. Картина внизу внушала благоговейный страх. Луна светила так ярко, а тени были такими густыми, что создавалось впечатление, будто смотришь на рельефную карту, освещенную прожекторами. Далеко на востоке сверкало похожее на зеркало озеро, в котором отражались горы. Они, как я полагал, находились уже на территории Доминиканской республики. Когда я остановился и посмотрел на это захватывающее зрелище, на мое седло легла чья-то рука. Я быстро взглянул на подошедшего человека.

Это был негр. Он говорил на ломаном английском.

— Вы ведь из Петонвилля — да?

— Kattar kherak, — ответил я и вскинул руку в фашистском приветствии.

Смит придвинулся ко мне.

— El-hamadu! — пробормотал он и повторил мой жест.

Негр приложил руку ко лбу, отступил в сторону, и его поглотила тьма.

— Пока все идет неплохо, — с опаской проговорил Смит. — Но совершенно очевидно, что, поднявшись еще на две-три тысячи футов, мы приблизимся к истинным вратам в святая святых, и придется положиться на наши амулеты. Во-первых, Кэрригэн, ни слова по-английски! И молитесь, чтобы нам не встретился человек, говорящий по-арабски.

Он разглядывал группы отдыхающих людей. Мулата на лошади и след простыл. Не видно было и доктора Фу Манчи, что беспокоило меня больше всего. Многие паломники закусывали, сидя на земле; нескончаемым потоком подходили все новые. Пение прекратилось, но отовсюду слышался бой барабанов.

— Пожалуй, не помешает чего-нибудь выпить, — сказал Смит, — а потом — снова в путь.

Когда мы достали из карманов фляжки, я посмотрел на серебристую ленту, испещренную движущимися черными точками. Она вела на вершину Волшебной горы. Что ждет нас там? Узнаю ли я что-нибудь об Ардате? В чем смысл этого чудовищного шествия, упорно поднимающегося вверх по склону? Кто эта Владычица Мамалуа?

Во время привала Смит был очень молчалив. Наконец мы убрали свои фляжки и опять пустились в путь, не сказав друг другу ни слова. Ослики святого отца послушно брели вперед.

Барабаны все не смолкали, пение возобновилось…

ГЛАВА XXX

СЕМИКОНЕЧНАЯ ЗВЕЗДА

— А это, — сказал Смит, — я полагаю, своего рода пропускной пункт вуду. Тут нас попросят показать пропуска.

Мы находились на высоте примерно шести-семи тысяч футов. Пересекли несколько опасных горных перевалов. Последние две или три мили дорога вела через перевал в узкое ущелье, куда не проникал лунный свет. Горный ручей бурлил внизу, а толпа текла и текла над ним. Тьма казалась непроницаемой, но шествие продолжалось, и наши животные по-прежнему уверенно шли вперед. Вскоре сквозь бархатную тьму, испещренную точками движущихся факелов, я стал различать дорогу.

Она вывела нас на обрыв над почти идеально круглой долиной, обрамленной горными вершинами. Склоны поросли густым лесом, но тропа выходила из ущелья на открытую равнину — ни дать ни взять чаша стадиона, имеющая с полмили в поперечнике. Факелы мелькали среди деревьев, теперь барабаны стучали совсем рядом с нами, и я увидел сотни фигур, собравшихся перед длинным, приземистым ярко освещенным строением. Справа располагался загон, где были привязаны лошади, мулы и ослы. Туда-то и направился Смит.

— Говорите по-арабски, — буркнул он.

Тут было полно фонарей, и загон здорово смахивал на современную автостоянку. А ее смотритель, несмотря на то, что намечалась религиозная церемония, был похож на барышника — здоровенный гаитянец в чересчур тесном клетчатом костюме, при широченном галстуке, заколотом булавкой с огромной жемчужиной. Я на мгновение перенесся на ипподром Эпсом-Даунс в день дерби. Когда мы спешились и привязали наших осликов, он сказал на странном наречии, которое я еще не научился толком понимать:

— Доллар за двоих.

— Imshi, hammar! — огрызнулся Смит и, вытащив пятьдесят центов из кармана, протянул их смотрителю.

— Мало! Мало! — воскликнул тот.

— Etla barra! Gehannum! — проворчал я, отдавая фашистский салют.

Как и прежде, это действие оказалось весьма полезным. Барышник смерил нас взглядом, сунул деньги в карман, посмотрел на ослов и отошел.

— Пока все хорошо, — пробормотал Смит. — Теперь давайте осмотримся и составим план. Здесь, как видите, отменная посадочная площадка.

Мы медленно направились к веранде освещенного дома в дальнем конце поляны, и вскоре нам стало ясно, что это нечто вроде горного приюта или караван-сарая. Вокруг него на огромном пространстве сидели на корточках паломники, поглощая принесенную с собой снедь. Однако самые богатые, по крайней мере внешне, входили в дом. Многие уже устроились на веранде, и я видел движение в комнате за ней. Фасад дома был в тени, и Смит сжал мою руку, когда мы покинули залитое светом место.

— Вы видите, что это такое, Кэрригэн? Отделение овец от козлищ. Судя по звуку барабанов, наша цель дальше.

Я постоял, прислушиваясь. Барабанный бой каким-то непонятным образом изменил мое состояние, взбудоражил, пробудил порывы, о которых я прежде и не подозревал. Желание увидеть Ардату обострилось до предела, ненависть к Си Фану и доктору Фу Манчи, ко всем тем, кто держал ее взаперти, превратилась в испепеляющий огненный поток. Я, христианин, проникался дикарской психологией.