Тринадцатый караван, стр. 14

— Пей, пей,— сказал туркмен, подавая мне чашку,— это самая хорошая вода во всем мире.

Мы попробовали. От воды пахло дохлыми кошками.

— О, прекрасная вода, отец! Но что там такое есть в колодце ? — спросил я.

— Ничего. Позавчера верблюд упал в колодец.

— Верблюд упал в колодец? Где же он сейчас?

— Лежит там, в колодце.

— Почему же вы его не вынули?

Туркмен снял папаху, из нее вынул цветной платок и вытер пот с лица и затылка.

— Почему? Как же его вынешь? Мои руки короткие, твои руки длинные, ты русский человек вытащи.— Потом он добавил, покачав головой:— Знаем, жалко. Очень жалко. Хороший верблюд был. Три верблюда этот верблюд стоил.

Я вспомнил, что действительно есть очень глубокие колодцы. Многие из них построены, может быть, тысячу лет назад, но никто еще не придумал способа извлечения падающих туда рассеянных верблюдов.

Жалко верблюда, твоя правда. Но и вода плохая — такую воду нельзя пить.

Я выплеснул воду на песок. И вдруг произошло какое-то замешательство. Все кочевники поднялись с земли и быстро заговорили. Они показывали на меня и часто повторяли «су», что означает «вода»,— слово, популярнейшее во всей Средней Азии.

Зачем ты, плохой, проклятый человек, приходишь из города делать нам зло? Чит! Теперь не придут караваны...

Старик махнул рукой и сказал, явно пытаясь загладить инцидент:

Молодой иолдаш приехал из далекой стороны. Он не знает цену воды...

Цену воды ? Я посмотрел на старика. Нет, я знал цену воды. Я прошел от Ферганы до Ашхабада и от Кушки до колодца Бохордок, я ходил по Азии и видел гнилье, тощие арыки, и зоб у кокандцев, и пендинскую язву на афганской и персидской границе, и хлопок, растущий на воде... Нет, я знаю цену воды, старик. Я знаю, что в древние времена арабы три года держали город Мерв под страхом, потому что сидели на реке Мургаб, дающей воду Мерву. Я слышал о раздорах узбеков и туркмен из-за воды и знал, что город Куня-Ургенч стал пустыней, когда Амударья ушла от него в другую сторону.

К нам подошел заведующий базой. Он понял крики.

— Что вы сделали! Что вы сделали! — вскричал он.— Вода — самое святое в песках. Закон пустыни запрещает даже умываться. Они уйдут от колодца.

Мы ушли в кибитку, и заведующий пояснил мне бохор-докские дела. Этот колодец — один из первых советских колодцев. Он не принадлежит частным хозяевам, как остальные.

— Нам нужно окружить колодец доверием. Вы работаете на наших врагов... Теперь, в эту ночь, нас может выручить только природа... Если ветер успокоится, караваны дойдут до нас. Две недели, как они повезли продовольствие на завод. Где они? Почем я знаю, где они? Вот уже пять дней их ждет киномеханик из Бохардена, чтобы ехать к заводу...

Здесь мы заметили еще одного человека в кибитке. Он спал в углу, на земле, в позе отчаянной терпеливости.

Мы отправились спать. Луна слонялась за облаками, потом снова вынырнула в чистое небо. В этот момент людям у машин послышался далекий звон колокольца.

— Идут! — сказал кто-то из нас.

— Ничего не известно, здесь все может показаться,— ответил шофер.— А может, где-нибудь далеко, верст за сорок...

...Когда мы проснулись, у колодца было торжественное оживление. С севера на такыр крупными шагами шла длинная вереница верблюдов, качая головами и звеня тяжелыми колокольцами, подвешенными на шеях. Это был караван с завода. Это был наш первый встречный караван, настоящий караван среди пустыни. Он вез рабочих с Серных Бугров.

Когда мы увязывали бочки, караван еще спал, раскинувшись на песке, потряхивая во сне колокольцами. Горбы верблюдов в бликах солнца были похожи на горные хребты и утесы. Гладкая глина такыра блестела, как серебро. Сонный бухгалтер сворачивал одеяло. Из кибитки струился дымок. Это было последнее, что я увидел в Бохордоке.

Вещи

Вокруг нас очень мало предметов. Солнечные закаты, дым костров, складная кровать, деревянные бочки, кривые ветки — они не заполняют пространства. Большой мир с маленькими вещами видит человек, идущий по пустыне. Этот человек идет одинокий и затерянный, точно муха по столу.

В пустыне, конечно, и не может быть много предметов. Но зато все вещи играют здесь первые роли.

Мне пришла в голову мысль описать вещи, окружающие нас в экспедиции. Я их вижу каждый день. Я притрагиваюсь к ним, щупаю, воспринимаю как постоянных спутников. Одни из них говорят о целых столетиях опыта кумли — песчаного человека, создавшего именно такой предмет. Другие изобретены шоферами или научными работниками. Третьи созданы самой пустыней. Вот краткий список этих предметов.

Бочки, резиновые трубки, ведра, медный кувшин — кум-ган. Это вещи, рассказывающие о воде. У нас двенадцать бочек, они привязаны рядом с автоклавами и оставляют для нас очень мало места. Мы их ругаем. Но это замечательные бочки-анкерки. Можно увидеть такие бочки в Ашхабаде, в караван-сарае, в экспедициях, у кочевников. Они отличаются от обыкновенных только тем, что у них приплюснуты бока, и это делает их похожими на баулы, с которыми ходят на базар. Но это очень важная деталь. Они сплюснуты, чтобы легче было их перевозить на верблюдах: круглые бочки могли бы вертеться и слишком придавливать верблюжьи бока.

Такие бочки употребляют кочевники. Из посещаемых и людных колодцев воду достают железным ведром; там есть ворот, колесо, ковш. У глухого же колодца вы найдете только ведро из бараньей шкуры. Но хорошо, если колодец мелкий. А если он в шестьдесят метров глубиною?

Однажды мы увидели странное зрелище. Пять женщин шли по такыру. Они тащили за собой длинный канат, который вылезал далеко-далеко из колодца. Так обыкновенно здесь достают воду.

Мой товарищ набрал холодной воды в брезентовую рукавицу и подвесил ее к машине. Рукавица превратилась в ведро. Она долго сохраняла холодную воду.

Мы думали, что холодная вода лучше утоляет жажду, чем теплая. Это неправда. Туркмены лучше знают жару, и они всегда пьют чай, зеленый восточный чай без сахара.

Нужно умело подбирать для поездки необходимые вещи. Они должны быть легкими, небольшими, полезными, умными, порядочными. Никто не станет брать в пустыню велосипед: велосипед не может ходить по песку. Это трудно и автомобилю, но здесь человек помог своей изобретательностью.

В ящике с инструментом мы везем автонасос. Это обыкновенный насос для накачки воздуха в шины. Мы накачиваем шины не совсем обычно — только до половины: на мягких шинах машина легче идет по песку. Но воздух от нагревания расширяется, шины становятся тугими; тогда мы открываем клапаны — воздух выходит; но при этом свистит и шипит разными голосами.

Для облегчения подъема нам служат доски, саксаул, тряпки. Но иногда бывают совершенно непредвиденные обстоятельства. Тогда помогают только быстрая сметка и изобретательность на ходу.

Однажды машина экспедиции Ферсмана остановилась на полном ходу: мотор сдал. Осмотрели — оказалось, на куски разлетелась пружина одного цилиндра.

Где достать пружину на сто шестьдесят седьмом километре в песках? Вдруг вспомнили, что в сиденьях для шоферов есть пружина. Вытащили пружину, поставили в цилиндр и пошли дальше.

Иногда и в песках бывают бесполезные вещи.

Я захватил тюбик вазелина — смазываться от ожогов. Вазелин, конечно, растаял и вытек из тюбика.

В пустыне не нужны веера, трусики, домашние туфли и много других предметов.

Туркмены, жители самой жаркой нашей республики, ходят в огромных бараньих папахах. Это не парадокс. От солнца нужно укрывать тело и голову бараньей шерстью, шапками, теплыми халатами. Мы встречали рабочих, ехавших с серного завода.

В разгар знойного дня все пассажиры каравана были с головой укутаны в одеяла, полотенца, штаны и всякие тряпки. На одном пассажире была надета пятиведерная бочка; бочка качалась, размахивала руками и пела песню.

Из пустыни нужно выкинуть наши трусики, вазелин и туфли. Следует ходить в брезентовых сапогах.